— Плевать.

— В таком случае во всех своих неприятностях вини только себя.

— И Уркварта Ройхо.

— Хм! — Каир снова поморщился и приказал увести Прана.

Ржавого отволокли в допросную комнату, где его снова стали бить, но он опять молчал. Через пару дней Скира перевели в общую тюрьму, где ему пришлось драться за кусок плесневелого хлеба и миску баланды с мелкими преступниками и перемалывать пищу шатающимися редкими уцелевшими зубами. И это ради того, чтобы выжить, когда‑нибудь выбраться из тюрьмы и всё же выполнить приказ Андала Грига, который занозой сидел в его мозгу и не позволял ему сломаться во время допросов.

Шло время. Пран немного поправился, хотя здоровье его было серьёзно подорвано, а опытные тюремщики считали, что, скорее всего, этот заключённый умрёт от истощения и увечий. Однако он выжил, и вскоре Скира осудили, признали виновным в попытке предумышленного убийства и приговорили к пожизненной каторге на каменоломнях великого герцога. Ещё один день в тюрьме, сбор колонны каторжников — и Ржавый зашагал в сторону раскинувшихся за Йонаром гор. Его нога делала шаг, и он думал о том, что не выполнил приказ герцога. Другой шаг — и Скир мечтал о побеге и убийстве ненавистного Уркварта, который был источником всех его бед. И так шаг за шагом, одни и те же, превращающиеся в манию мысли и монотонное движение.

До каменоломни скованные кандалами каторжники дошли за пять дней. Осуждённых загнали в глубокий карьер, где кирками и ломами они вырубали из скалы белые глыбы, затем обтёсывали их в квадратные блоки, вытаскивали этот строительный материал, который позднее станет частью крепостных стен, на поверхность, и с помощью рычагов и талей грузили на мощные подводы.

Кормили каторжников скудно, работали они по двенадцать часов в день, и труд их был очень изнурительным, а потому многие не выдерживали и умирали. Но Скир Пран, в душе которого кипели ярость и злоба, а в голове были только две основные мысли, переносил все беды и лишения стойко и практически не замечая их. Он даже окреп и раздался в плечах. И этого изуродованного пытками человека с половиной выбитых зубов и гнилыми пеньками во рту, с диким взглядом и грязными космами, спадающими на спину, заключённые стали избегать, словно он был агрессивным и непредсказуемым зверем.

Прану на это было плевать, и, всё глубже погружаясь в пучину безумия, он мерно крушил молотом камень и не обращал на косые взгляды остальных каторжников никакого внимания.

«Я не смог! — снова говорил он сам себе и тут же добавлял: — Ненавижу Ройхо! Всё из‑за этого беглеца! Убью!»

И так продолжалось до тех пор, пока каторжники, в большинстве своём кровавые злодеи, насильники и убийцы, то есть далеко не смирные овечки, не обратились к начальнику каменоломни господину Кимпусу с просьбой убрать от них Прана. И господин Кимпус, пятидесятилетний человек с небольшим брюшком и прагматичным складом ума, задумался о том, что же ему делать со страшным и уродливым кандальником. С одной стороны, каторжники волнуются, и если не удовлетворить их настоятельную просьбу, то может вспыхнуть бунт, который повлечёт за собой его жесткое усмирение и, как следствие, потери в рабочих руках и невыполнение производственного плана. А с другой — сумасшедший Скир Пран пока не причинил никому вреда, выполняет полуторную норму и не виноват в том, что остальные заключённые боятся его и нервничают, когда он рядом.

«Как поступить?» — сидя за столом в своей конторе и в окно наблюдая за работами, подумал Кимпус. И в этот момент к нему вошёл начальник охраны, который доложил о том, что прибыл представившийся Филисом Омундом из школы «Трансформ» маг, и у него имеется бумага из канцелярии великого герцога Канима.

Кимпус поспешил встретить гостя. А маг, лысый мужчина с круглым лицом и тонкими губами, одетый в дорожную мантию коричневого цвета, сразу же предъявил ему документ, в котором было сказано, что он имеет право забрать для личных нужд любого кандальника из приговорённых к пожизненной каторге. Приказ есть приказ, особенно если он составлен по всем правилам и заверен печатью, и у начальника каменоломни подобная бумага удивления не вызвала. Случалось в его практике, что маги брали для проведения своих наверняка смертельно опасных опытов приговорённых к пожизненному заключению людей. И данный случай был как раз из этого разряда.

Каторжники были построены перед конторой. Кимпус и Омунд вышли на свежий воздух, и заключённые, завидев мантию, тут же забеспокоились и зашумели, так как имели некоторое представление о том, зачем маги посещают тюрьмы и каторги. Но стражники быстро навели порядок, и сопровождаемый начальником каменоломни и парой охранников маг двинулся вдоль закованных в цепи людей, которые смотрели на него как на своего злейшего врага.

Филис Омунд вглядывался в лица кандальников и недовольно морщился, то ли от запаха давно не мытых тел, то ли ещё отчего. Но вот он подошёл к стоящему с самого края Скиру Прану и, словно споткнувшись, замер на месте. После чего пристально всмотрелся в сумасшедшего, снял с шеи амулет, красный рубин на золотой цепочке, покрутил его перед Ржавым и пробормотал:

— О боги! Какая преданность, сила и ненависть! Великолепный образец!

— Вы что‑то сказали, господин маг? — наклонился к нему Кимпус.

— Да, — повернувшись к начальнику каменоломни, ответил Омунд и кивнул на Прана: — Я забираю этого человека.

— Он опасен, — предупредил мага Кимпус.

— Я знаю.

— Дело ваше, бумаги выправят быстро, а кандальника хоть сейчас забирайте.

Спустя двадцать минут господин Кимпус, проводив мага, вернулся в свою контору и, вскоре позабыв про него и сумасшедшего Скира Прана, занялся текущими делами. А закованный в кандалы Ржавый, словно дикое животное, в крепкой железной клетке, которая была поставлена на телегу и накрыта чёрной материей, под охраной воинов школы «Трансформ» отбыл в неизвестном направлении.

Империя Оствер. Военный лицей «Крестич». 10.03.1402

После того как мы выдержали трёхмесячный испытательный срок и офицеры‑инструкторы вплотную занялись нашим обучением, ещё три месяца первого курса в училище пролетели очень насыщенно, интересно и достаточно быстро. На физподготовку теперь уходило не более полутора часов в день, а всё остальное время было забито занятиями. И из всех многочисленных предметов, которые нам начали преподавать, лично меня больше всего интересовали три: история империи, боевая магия и фехтование. Первый — это фундаментальная основа, на которой строилась вся современная жизнь, и, изучая прошлое, я мог более ясно видеть настоящее и заглядывать немного вперёд. Второй интерес вырос из желания раскопать информацию о магах‑воителях. И хотя до сих пор я так и не нашёл конкретных доказательств тому, что древние воины императора Иллира Анхо могли совмещать два направления, мне казалось, что я на верном пути и со временем смогу разгадать эту тайну прошлого. И конечно, более подробное изучение книг по магии помогало мне лучше освоить работу с амулетами, эликсирами, свитками и артефактами и их применение в бою. Что же касается третьего предмета, то есть фехтования, то я дворянин, и значит, мне на роду написано владеть клинком так, чтобы не было за себя стыдно и на дуэли я смог бы дать отпор любому наглецу.

В общем, я старался как мог и, понимая, что от уровня подготовки зависит моя жизнь, учился с полной самоотдачей. И результаты не замедлили сказаться. Хотя я не был лучшим учеником на нашем курсе, на общем фоне моя личность вопросов не вызывала: добросовестный средний кадет, который стремится узнать что‑то новое и не халявит. Меня это устраивало полностью, наставников‑инструкторов и сержантов тоже, и на второй курс я перешёл без особых проблем. Нас переселили в другую казарму, более комфортабельную и тёплую. А наши места заняли новобранцы, которых мы могли видеть из окон своей новой спальни. И, наблюдая за двумя сотнями парней, с любопытством разглядывающих пустой плац и здания вокруг, сами себе мы казались бывалыми ветеранами. Хотя каждый из нас понимал, что это не так. Вот шестой курс — это да, настоящие воины, а мы всего лишь заготовки, как нас правильно называли инструкторы.