Лиса проснулась к шести вечера. Самочувствие? Омерзительное. Настроение? Отвратительное. И ведь ничего так уж и не болит. Вот рука, разве что. А почему? Ага, синяк. Значит, всё-таки, достал Лягушонок. Ага, и вот тут достал. Уй! И вот тут. Но это и всё. А чего ж так фигово-то? Вот так бы и лежала, и лежала, и не шевелилась. Не-ет, расслабляться — это ещё хуже. Надо встать и расходиться, в первый раз, что ли, вставать не хочется? А ну-ка, быстренько собрались и — хоп! — вста-ли… Ой, нет, легли, легли, легли…

Голова неожиданно закружилась, подкатила тошнота. Даже испарина прошибла. Ох, ни фига себе! Да что ж такое-то? Вроде и не пила вчера… А-а-а! С Лягухой же целовалась! Точно. Да нет, не должно бы так подействовать. Поела от пуза, выспалась — должно было всё компенсироваться… или нет? Блин, Донни тоже хорош: сначала целовал, потом объяснять пытался. Можно подумать, она что-то соображать способна была после его поцелуев… Может, вообще не вставать? Но тело очень внятно объяснило возможные последствия. Надо, райя, надо. Вот туда, будьте любезны, в конец коридора. Лиса осторожно села, потом встала, по стеночке добрела до ванной, долго плескалась, пытаясь привести тушку в рабочий вид. «Тушка» — это от Донни, это Лиса у него подцепила. Она вообще всегда, с детства ещё, с лёгкостью необыкновенной подхватывала всякие словечки и выражения от тех, с кем общалась. Потом и не вспомнить, что от кого. Но «тушка» — это точно от Дона. Дон, зараза, поцелую научил, а что с последствиями делать? Ну, хоть понятно, почему такое радужное состояние. В смысле — всё плывёт и переливается. Наверно, Лягушонок вчера примерно так же себя чувствовал. Ох. Она туго перевязала голову платком и сползла в кухню. В корчме было пусто, гулко и пыльно. Прогорим, блин, с этими посиделками. Все клиенты разбегутся, четыре дня уже закрыты! На столе обнаружилась корзинка с пирожками — Рола заходила! — и два трёхлитровых бидона молока — Птичка купила, вот молодец-то! Есть не хотелось, но Лиса насильно запихала в себя пирог, запила молоком, посидела, уныло глядя на холодную плиту. Встала — «Ох!» — напихала в плиту поленьев, разожгла, поставила кастрюлю с костями на бульон, залила водой. В благословенных лесах Перворождённые, говорят, фруктами питаются — и им хватает. А у нас — попробуй-ка, покорми яблочками! На третий день тебя самоё съедят! Нашим эльфам супчик с мясом подавай — и побольше, побольше!

С охами и вздохами, до слёз себя, несчастную, жалея, ползала Лиса по кухне, пытаясь сготовить обед. Любое действие вызывало такое отвращение, что приходилось себя постоянно уговаривать. Давненько ей так плохо не было, даже после коньяка от щедрот райна Горта похмелья не случилось, повезло — а тут, прямо, хоть ложись и помирай.

Она уже обжаривала лук на рагу, когда забрякал колокольчик. Ну кому неймётся-то? Висит же «Осознание» на двери — и катитесь вы… в другое место! Колокольчик не унимался. Издав душераздирающий стон, Лиса потащилась к двери. На крыльце обнаружился Гром в компании какого-то старика.

— Привет, Лисища! — Гром улыбался во все клыки. Ишь, довольный-то какой! — Чё это с тобой?

— Хреново мне, Громила. Щас сдохну, — мрачно пообещала Лиса. — Заходите, а то у меня лук подгорит. Если ты Лягушонка ищешь — посмотри на речке. Если он здесь, то он там… В общем, девки наверняка там, а он, наверно, с ними. Я его не видела — спала, вот недавно только встала. Да заходите вы уже! Дверь на засов закрой, ладно? — Гром несколько обескуражено кивнул, и Лиса убрела в кухню. Что за старик, зачем старик, с какой стати Гром его приволок — да пофиг абсолютно, привёл — пусть сам и обихаживает. А у Лисы сегодня день Осознания. Ага. Очень правильно кто-то название дал: целый день, чтобы осознать собственный идиотизм и поскорбеть о его наличии у данной конкретной особи. Вот так выложиться — и ради кого, если разобраться? Ради эльфа, которого она знает пару месяцев, по большому-то счёту. Ну да, и ещё восемь лет воспоминаний. И как-то забылось за эти годы, что этот улыбчивый и галантный душка-обаяшка — вообще-то каратель, то есть хладнокровный убийца на окладе. А кроме того, весьма жесткий командир и расчётливый манипулятор, иначе — два клочка ему была бы цена, как Большому. Хотя… Птичке, зато, счастье. Но, наверно, всё можно было сделать как-то по-другому, позвать целителя, пока Квали ещё спал, рассказать и показать. Глядишь, и не пришлось бы самой выкладываться… А, ладно. Что теперь-то думать. Всё уже сделано. Без страха, смущения и обиды, вот так-то. Она успела вовремя, лук уже начал подгорать. Так, скидываем в латку, солим, заливаем водой. Всё! Счастье-то какое! Можно сесть и ничего больше не делать. Как закипит, в сторонку сдвинуть, где жар поменьше — и можно вообще опять спать завалиться. Не в состоянии она сегодня гостей принимать.

— Лиса! Да ты посмотри хоть, кого я тебе привёл-то! — влез в дверь кухни Гром, подталкивая перед собой грузного старика. Старик не то, чтобы упирался, но смотрел как-то виновато. — Супри-из! — надо же, довольный-то какой! С чего бы это? Лиса помнила: Гром, если что-то себе в голову вбил — ни за что не отстанет, протестовать бесполезно, поэтому послушно уставилась на старика в упор. Она его знает? А ведь правда, есть что-то знакомое…

— Роган? — неверяще прошептала она. Старик расплылся в улыбке и саданул кулаком Грому под ребро — от радости, не иначе.

— Узнала! А? Ага! Узнала ведь, что я тебе говорил! — он гордо задрал подбородок, как будто в этом была его личная заслуга.

— Роган, Жнец Великий! Что с тобой стало? Ты же не старый, я помню! Как?.. — Лиса даже про свою хворь забыла, настолько разительна была разница между Роганом в её памяти и нынешним. И даже встала и шагнула к нему, и тут же об этом пожалела. Голова закружилась, замутило, она поспешно опять опустилась на такую надёжную и устойчивую табуретку у стены. — Ох! Извини, я уж лучше посижу.

— Что это с тобой? Перебрали вчера, что ли? — строго взглянул Роган на Грома. — Ты ж говорил, что не пили? — Гром возмущённо запыхтел.

— Да нет, просто фигово мне чего-то. Как отравилась: голова кружится и мутит. А может температура, но я не мерила.

— И почему, интересно? — подбоченился Роган.

— Лень, — совершенно честно и исчерпывающе ответила Лиса.

— Так. Давай-ка я тебя посмотрю. Давай-давай, от стенки-то отлипни и боком сядь хотя бы, — а вот это уже был прежний Роган, если не внешне, то по поведению.

— Может, не на-адо? Может, я лучше спать пойду? Посплю, оно и пройдёт… — сморщилась и заныла Лиса, но заёрзала на табуретке, поворачиваясь боком к стене.

— Вот и молодец, вот и умница, — целитель размял руки, встряхнул кистями, описал ими, не прикасаясь, сложную кривую вокруг головы и тела Лисы. И отступил. — Та-ак, — протянул он зловеще. — И чем, страшно спросить, занималась вчера юная райя?

— Ну вот, только воскрес, а уже ругаешься! — застонала Лиса. — Много чем занималась.

— «Много что» не выкачивает энергию до нуля! Кто здесь был вчера кроме них? — резко кивнул Роган на Грома, так и стоящего в дверях.

— А-а, значит, всё-таки оно, — поняла Лиса. — Не-е, — вяло покаялась она. — Это не. Ты думаешь, это меня кто-то? Нет. Это я дура. Как всегда. Как всегда мне больше всех надо, вот и… А! — слабо махнула она рукой. — Ты не думай, я уже всё-о осознала, чесслово.

Роган не удовлетворился столь исчерпывающей информацией и перевёл хмурый взгляд на вампира.

— Ну так это… Родители были Лягушонковы, — отозвался Гром. — А Лиса ничего такого и не делала, мы ж тебе рассказывали. Она, вот, сначала Лягушонка в порядок приводила, потом…

— И как это она его «приводила»? Ну-ка, ну-ка? Этого вы мне не рассказывали! Поподробнее, пожалуйста!

— Ну, так… Сначала поцеловала, потом отлупила…

— Та-ак, — сложил Роган руки на груди. — И кто тебя научил «поцелую суккуба»? — яростно засопел он. Роган был зол.

— Донни, — вздохнула Лиса.

— А каким образом потом восполняется энергия, он тебя не научил? — ядовито спросил Роган. Он был очень зол.