- Ошибаешься, Олег! Я не могу быть твоим дедушкой! Мой единственный сын давно умер, и у него не было детей, - с горечью ответил Стерлигов, не вдаваясь в подробности о своей последней встрече с коконом в подвале. Светящаяся капсула с фамилией сына была чем-то нематериальным, не укладывающимся в привычный мир.

- Но вы так похожи на моего папу!

- Похожих людей в мире много. А по возрасту я подхожу тебе в дедушки, согласен. Давай подумаем, как нам быстрее найти Портал. Меня подстегивает мысль, что мы можем опоздать.

- А что случится?

- В эти Врата могут хлынуть сущности с низким уровнем сознания, они пока живут обособленно в своем мирке, но, учуяв открытый временной проход, не откажутся расширить свою территорию.

- Вы с ними встречались?

- Одного видел, - по лицу Стерлигова промелькнула горестная гримаса, - он стал причиной смерти моей жены.

- Плохо, - отозвался Олег, неловко меняя положение затекших рук под головой ученого, Павел стремительно, как показалось ему, вскочил, и мальчик с трудом снова подхватил его у земли,

- Лежите, лежите, я уже один раз сильно испугался, когда вы были в обмороке.

Стерлигов, ругая себя за недогадливость, осторожно высвободился от поддержки мальчика и, закинув руки под голову, удобно вытянулся на земле, не обращая внимания на шлейф пыли, взметнувшийся под ногами тонким слоем и мешавшим дышать.

- Я сейчас, чуть отдохну, и мы двинемся..., - прикрыл он глаза.

Вставать совершенно не хотелось, усталая дрема обволакивала его мозг спасительной негой, тело полностью расслабилось, и со стороны можно было подумать, что ученый спит. Олег сидел рядом настороже, поглядывая на горизонт, не нравилась ему эта местность, вроде бы ровная, просматриваемая до горизонта, но стык между небом и землей все время менял очертания, так, как будто бы морская волна приливом накатывалась на песчаный берег. Только эта волна была не голубого, не синего цвета, а неопределенного светло-коричневого, становящегося все гуще и гуще. Мальчик доверял своей интуиции, и только подумал, что нельзя здесь засиживаться и надо бы поднять ученого, как Стерлигов, оглушительно чихнув, привстал и огляделся. Похоже, что увиденная картина ему тоже не понравилась, потому что он проронил коротко,

- Вот и дождались небесных знамений, теперь ясно, что надо делать.

- Что?

- Видишь, облака собираются на горизонте? Ничего не замечаешь?

Мальчик вгляделся пристальней. Ничего, кроме сгущающегося горизонта. Хотя... очертания пылевого облака показались ему похожими на какие-то фигуры, в следующий момент они исчезли, зато появился еле заметный хребет, похожий на гряду гор, но сразу исчез. Что видел Стерлигов, Олег не знал, но то, что горизонт менялся ежеминутно, он заметил.

- Мираж! Я вижу горы, потому что хочу их видеть! Вы это хотели сказать? - обернулся он к Павлу.

- Нет, не думаю. Мы видим одно и то же одновременно, значит, реальность вокруг нас действительно меняется. Кто-то подыгрывает нам... или против нас, хотелось бы знать,

Тем временем погода вокруг резко начала меняться. Исчезло безмятежное безветренное спокойствие степи. Мелкие насекомые, до этого времени не напоминающие о себе, взмывали тучами из травяных зарослей и, покружившись на одном месте, словно выбирая курс, улетали прочь от приближающейся линии горизонта. Пыль, ровным слоем застилающая до этого дорогу, завихрялась небольшими клубками и катилась нарастающим комом по земле, удаляясь от надвигающегося серого марева.

Дышать стало намного труднее, в ноздри забивались мелкие частички сухостоя, мошкара, которая, встретив естественное укрытие, продвигалась внутрь, перекрывая гортань и сбивая дыхание. Стерлигов, пригнувшись от порывов шквалистого ветра, схватил юного попутчика за руку и пригнул к земле.

- Надо идти вперед! - прокричал он ему в ухо. Против ветра!

Спроси Олег его сейчас, почему против ветра, он не сумел бы объяснить. Но сколько себя помнил, результат, который ему нужен был в работе при достижении трудной цели, появлялся только тогда, когда он шел непредсказуемым путем, "против ветра" основных течений и направлений в науке. Вероятно, сработал инстинкт противоречия, заложенный в его характере - раз ветер нам мешает идти, то мы пойдем наперерез ему. Умом Стерлигов понимал, что не всегда это самый лучший выход, но в критических ситуациях всегда следовал спонтанному решению, первым пришедшим ему в голову.

***

Красавица, пери, свет очей моих, алмаз моей души - каких только ласковых имен не слышала Тхурайя в детстве от своих родителей, давно ушедших в небытие. Она знала точно, что прилетела со звезды, даже знала, с какой, но не понимала одного, что же ее держит здесь, на Земле, которая так и не стала для неё самой близкой и родной. Вот уже несколько десятилетий (или столетий?), потеряв счет времени, ведунья перемещалась из одной реальности в другую, из одного пространства в следующее. Порою необъяснимое чувство тоски и неизбывной печали овладевало ею, тогда пряталась она от всех знакомых, уходила в скорлупу, как говаривал ее отец, и жила затворницей, ожидая неуловимых иголочек - вестниц в сознании, которые призывали ее к действию. Всякие личины принимала она: то была юной и прекрасной девушкой, наивной в своих попытках видеть во всех людях только хорошее, то умудренной опытом счастливой матерью огромного семейства, то одинокой путницей, плутающей среди угрюмых азиатских скал, зеленых чащ или бредущей по степным дорогам...

Всегда и всюду отличалась Тхурайя от окружающих ее людей, и большого труда стоило ей не выделяться, чтобы не расшифровать неземное происхождение нечаянным словом, неловким жестом, неуместным поведением. Парадоксально, но только с детьми и животными она была равной среди равных, потому что они принимали ее такой, какая она есть, а не такой, как выглядит внешне. Странная манера жителей земли оценивать людей по одежде и внешнему виду шокировала ее, приводила в недоумение. Ей же не надо было смотреть, во что одет человек - по одной лишь манере излагать свои мысли она могла определить, каков человек внутри, что из себя представляет. Иногда житейские ситуации, в которые она попадала, доходили до абсурда. В молодости, в одной из республик Средней Азии ей пришлось побывать на уборке хлопка, абсолютно бессмысленном занятии, учитывая то, что никаких условий для нормального проживания сборщикам не было обеспечено, и хлопок заставляли собирать на абсолютно пустых полях. Бессмысленность заключалась не только в этом: на дворе стоял месяц декабрь, холодный и дождливый, а поселили работников в дощатых домиках без отопления и с разбитыми окнами. Температура воздуха колебалась около нуля градусов, хлопковые поля чернели первозданной чистотой, а им приходилось изображать трудовую активность, греясь в бороздах у маленьких костров. Хлопок же для сдачи на пункты приема крали на соседних полях, куда им строго-настрого запретили заходить, то был другой район, уже выполнивший свою норму, но зато поля его изобиловали коробочками неубранного белого золота.

Тхурайю не смущал холод, главной трудностью было заставить снять с себя верхнюю одежду, и, сложив ее на живот для просушки, залезть в ледяной спальный мешок. Спать по примеру подруг в теплой одежде она перестала после первой же ночевки, утром после такого сна весь день ее морозило, и было некомфортно.

Единственная трудность - выскочить из спальника в нулевую температуру сразу же забывалась, как только девушка облачалась в теплые просушенные вещи. Затем Тхурайя сбегала вниз к полузамерзшей реке, разбивала прибрежную корочку льда и умывалась, ощущая радость пробуждения от ледяной воды. У большого казана суетился неопределенного вида человек, одетый в невообразимые лохмотья и с интересом смотрел на ее побудку.

- Привет! Не боишься простыть? - спросил он, улыбаясь

- Не страшно, хуже в пропотевшей одежде весь день ходить. А ты откуда? Местный?

- Я с вами приехал.