– Не чепуха, но мы уже в курсе. Спасибо.

Интересно, откуда он в курсе? Вик, что ли, на нервной почве изложил свои завиральные идеи о мистической функции циклопа?

Меж тем девица в половине платья заинтересованно подползла к моему столику.

– Привет! Клубнику любишь?

– Люблю, но только свежую, – съязвил я.

– Вот хамло, – фыркнула бабочка. – Эта – свежая, угощайся, – по гладкой столешнице ко мне подъехала плошка ягоды со сливками.

– За счет заведения?

– Фу! За мой счет. Поболтаем?

Я пожал плечами:

– О чем?

– Я тут случайно услышала…

– Подслушивать некрасиво.

– А врать, что не слышала – нечестно. Ты там был?

– Где?

– В Городе циклопов.

Я мотнул головой:

– Не. Вообще в космосе не был. Хотел побывать, но не срослось.

– Ты тормоз? Я про кафе спрашиваю.

– Ах, кафе… тормоз, да.

– Как оно все было?

– Фильм «Гибель «Прометея» видела? То же самое, только народу поменьше.

– И чего?

– И все.

– Все? Газеты только об этом и кричат, а тебе рассказать нечего?

– Я не газетчик.

– Там правда была диверсия?

– …и не следователь.

В это время в зал вошло двое мужиков, и визави внезапно потеряла ко мне интерес. Половина платья величаво поднялась со стула и волнообразно поплыла к стойке.

Стало как-то неуютно в этой нищей забегаловке для сказочно богатых людей. Я покинул бар, поднялся на четвертый этаж, в номер 45.

– Не помешал?

– Нет, – ответил Ри. – Я еще не ложился спать. Никогда рано не ложусь.

В отличие от Вика и меня, наш космический партнер был совершенно спокоен:

– Да, все понимаю. Головой понимаю: произошла трагедия. Почувствовать не могу. Отвык чувствовать такие вещи.

– Я увлекался в свое время Чужими. Немного помню, можете ничего не объяснять.

– Вы присядьте.

– Спасибо. Дело такое: я завтра буду встречать недостающую участницу проекта. Которую мы тут дожидаемся. Не хотите составить компанию? У вас с ней общий менталитет, а я – дикий туземец.

Ри улыбнулся:

– Обязательно поеду. Нельзя же оставлять ее вам на съедение.

– Отлично. А еще у меня вопрос. Вернее, два.

– Да?

– Во-первых, зачем Венский пригласил в проект ксенобиолога? Во-вторых, ради чего вы согласились оторваться от собственной темы?

Он кивнул:

– Отвечаю в том же порядке. Венский читал мою монографию. Говорит, отдельные проявления феномена схожи с некоторыми процессами, происходящими в Городах циклопов.

– Ага. Уайтбол – рука космоса?

Отрепетированная улыбка снова появилась на лице ученого:

– Миша, паранойя – прерогатива политиков и военных. А я исследователь.

– Я вас как исследователя спрашиваю.

– Что значит «рука космоса»? Земля для циклопов слишком чуждая среда. У них другие интересы. Может быть, Луна. На худой конец Марс, хотя и это уже экстрим… Но уж точно не Земля. Вы бы согласились жить на Юпитере? Или в Марианской впадине? Циклопы слишком прагматичны, чтобы тратить усилия на заведомо неподходящие миры. В их распоряжении целый космос подходящих… Вот где-то так, если с точки зрения межрасовой войны.

– А без войны?

– А без войны – другой разговор. Радикальные научные круги полагают, что циклопы если не предки, то кузены землян. Существенно меньше удалившиеся от прототипа, главным образом – за счет усиления защитных функций колонии. Исходно вся земная биосфера – рука космоса, так с какой стати уайтбол должен быть исключением, разве там биосфера отсутствует?

– Пфф… ответ из серии «все люди – братья по Адаму».

– А вы что хотели от ученого с Ганимеда? Только на Земле в порядке вещей противопоставлять «нашу планету» и «остальную вселенную». Пережиток тех времен, когда солнце, звезды и прочий небосвод вращались вокруг Земли.

– Гипотеза о едином предке появилась еще десять лет назад. Если не раньше. От нее же давно отказались, нет?

– О ней просто перестали говорить. Она непопулярна. Догадываетесь, почему?

– Почему?

– Судите сами: есть некая раса, для которой перемещаться между звездами – как нам, землянам, в соседний город съездить. Дело нешуточное: у нас, ни много ни мало, оспаривают право считаться венцом творения. А тут еще некий яйцеголовый сукин сын заявляет: сверхраса – гораздо более ранний эволюционный этап. Это уже вообще ни в какие ворота. Значит, мы не просто не венец, куда хуже: вырожденцы. В лучшем случае тупиковая ветвь. Ну, и с какой стати подобная крамола должна нравиться общественности? Она, общественность, себя весьма уважает. Одно дело молиться на сверхрасу, другое – обращаться на «вы» к каким-то там слизням с ранней ступени эволюции. И уж тем более квалифицировать самих себя как неудачный эксперимент.

– Вы действительно считаете всех землян тупыми снобами?

– Почему всех? Только неравнодушных. Для которых человек звучит гордо. Вам вот не безразлично, что вы – тупиковая ветвь?

– Мне как-то истина интереснее, чем статус. И потом… может, мы еще не совсем безнадежно деградировали?

– Может. Мне тоже хрупкая надежда симпатичнее, чем прочный пессимизм. Но даже прочный пессимизм лучше статусной глупости. Искренне жаль, что в моем родном мире такой высокий процент идиотов. С циклопами в этом отношении проще: их проблемы расового статуса волнуют не больше, чем наших кошек… Кстати, вы заметили, что я ответил на ваш второй вопрос?

– Ну, да. Корни общие, отдельные проявления схожи. Вы приехали изучать боковой побег Города… А как Венский относится к идее общего предка?

Ученый пожал плечами:

– Вы должны его лучше знать, чем я. Мне показалось – Венский ни во что не верит, но ничего не отрицает.

– Ага. Но если у него зародилась какая-нибудь идея, пусть даже бредовая, он за нее кому угодно пасть порвет… Ладно, поживем-увидим. Старик всегда прав, мы привыкли.

Я поднялся со стула:

– Спасибо за беседу. До завтра?

– Спокойной ночи, – кивнул Ри.

– Да, еще вопрос, не по теме, – у двери я обернулся. – Где вы научились так хорошо говорить по-русски?

– На моей станции три четверти населения русские. Между собой мы ведь тоже общаемся иногда, – улыбнулся биофизик.

Пока шел к своему номеру, совершенно ясно представилось: сейчас лягу – с перепоя начнет кружиться голова. Во рту появится пакостный привкус, потом накатит замогильное настроение, захочется уснуть навсегда. Последняя стадия усталости, когда организм уже плюнул на сон, озлобился и ждет случая покрепче досадить своему владельцу…

Я не стал отпирать номер, развернулся и пошел к лифту.

Июль и ночью июль. Только ночью он добрее к сердечникам и пьяницам. Стараясь двигаться твердо (поскольку народ на улице еще разгуливал вовсю), я отправился в сторону Восточного парка. Не знаю, на каких остатках воли получалось держаться целый вечер. Сейчас этих остатков хватало исключительно на то, чтобы не опуститься на ближайшую лавочку или бордюр. Если такое произойдет, дворники поутру отправят меня в контейнер вместе с окурками… Забрел в парк, прислонился к дереву, ощутил, как маленькие электрические иголочки рассыпаются по коже головы, и оттуда, от затылка, растекается по телу теплая слабость. Главное, глаза не закрывать, а то поведет.

Кусты передо мной шевелились от легкого ветра. Зрение потихоньку адаптировалось к темноте: стали различимы контуры отдельных листьев. Потом контуры размылись, и взгляд утонул в полупрозрачной тени, в глубине зарослей – там, где не было ни веток, ни зелени, ничего. Теперь вместо кустов впереди колыхались стоячие волны реки. И, хотя это не было похоже на ставшие для меня традиционными путешествия (что-то мешало реке течь вверх), чувства все же обострились: невидимое стало видимым, неслышное – слышным, невозможное – возможным. Тело утратило тяжесть и превратилось в пульсирующую субстанцию, для которой трудно подобрать аналог из привычной жизни.

Вдруг, как пронзительный гонг в тишине, ощущение: на меня смотрят. Река тут же превратилась обратно в кустарник, а глаза сами собой сфокусировались на светлой парковой дорожке. Сторожевой инстинкт, или стрессы последних двух дней, или еще что заставили меня замереть на месте. Почему-то было очень важно: не спугнуть…