А главное, зачем он вообще нужен. Нам-то он вообще ни зачем не нужен. Но откуда-то он же взялся. Слава богу, что французы про престидижитатор ни слухом, ни духом, а то тут бы такое началось!

Если уж про БАК, в смысле большой андронный коллайдер, такое началось, то уж наш-то престидижитатор, если бы кто чего узнал, тут бы вообще было ужас что. Это очень даже хорошо, что он пока не работает. Потому что что-то народу вокруг нашей конторы стало видимо-невидимо, в смысле много, крутиться. Ох, не к добру это, совсем не к добру.

И наверху закопошились, и сливать кто-то стал. Да еще эти зелёненькие. Вот чего им надо, спрашивается? Приборы что ли чего показали? У нас есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем.

А какие у них – они не расскажут. Наши-то приборы ничего такого не показывают, а престидижитатор пока не работает.

Вот если бы он заработал, тогда бы понятно. Тогда бы об этом все узнали. Или некоторые. Кому положено. Кому не положено, те вообще ничего бы и никогда не узнали. Если бы не утечка.

Любой предмет реальности живет в положительном энтропийном времени, и с достоверностью разрушается, образуя со средой равновероятное соединение. Текст с течением времени наоборот стремится обрасти большим количеством информации, то есть самоорганизуется и самоупорядочивается.

Таким образом, чем старше текст, тем он информативнее, потому что хранит в себе информацию о своих прежних потенциальных восприятиях. Это естественно, касается очень содержательных текстов, нетленки, образно говоря. Впрочем, старые тексты, и не относящиеся к этой категории, тоже набирают и напитываются.

Я даже и не о берестяных грамотах, возьмите, к примеру, какую-нибудь стенгазету довоенных, ну или хотя бы доперестроечных времен. Хотя, где же это вы ее возьмете то? Вот то-то и оно. А только представьте, что взяли, ну раз то в жизни вам всё равно посчастливилось, полагаю, наткнуться совершенно случайно. Нет?

Мне вас искренне жаль. Потому что с этого жалкого клочка бумаги Эпоха разговаривает. Даже и газета Правда за какой-нибудь девятьсот лохматый год, обычная газета Правда, или газета Известия, а попробуйте, чем черт не шутит, вот завтра прямо и попробуйте, придите в какую-нибудь библиотеку районную и попросите подшивку, ну не все же они подшивки выбросили, некоторые, наверное, где-нибудь да и завалялись.

И вот тогда и поймете, сколько нового и неожиданного вы поймете и о времени и о себе. А еще о тех, кто эту газету читал, кто писал, вообще всё-всё поймете. Или не поймете. Но очень сильно удивитесь.

Знание вырвет нас из липких объятий матрицы. Вытащит за волосы из трясины повседневности. Смажет серую краску будня и намажет ярких цветных пятен.

Знание даёт способность учиться у себя самого и быть учителем самому себе, исследуя и постигая свое сознание и себя в мире. Никто дать знание не может, знание можно только обрести. Тяжким и непосильным трудом. Или наоборот, в игре и в радости.

В игре и в радости оно гораздо приятнее. И интереснее, в смысле увлекательнее.

– Ты кто? – Третий Штурман сел и повертел головой. Серая хмарь пробивалась в подслеповатое окошко. На продавленном диванчике похрапывал Гоги, а за столом сидел невзрачный парнишка, одетый во что-то непонятное и бесформенное и рукой вылавливал из банки огурец.

– Гость, – хмыкнул тот, – хуже татарина, который. – парнишка плеснул в рюмку водки, выдохнув заглотил, зажевал огурцом. Третий Штурман выполз из под одеяла, перебрался на скамью, налил себе на два пальца, глотнул.

– Ну, – сказал, примериваясь, чем бы заесть, взял мандарин и ловко сковырнул кожуру.

– Ну-ну – улыбнулся гость, поскребя двух-трёхнедельную щетину. – Живу я тут.

– Тут? – тупо поморщился Третий, – тут же никого не было.

– В двадцать третьем, – парнишка кивнул головой неопределенно.

– Племянник, значит, тети Шурин… давно тут обитаешься? – не удивился Штурман, – каникулы, что ли? – А чего вчера постеснялся? Мы гостям рады.

– Ну, у вас тут дамы, а я непобрившись, – парнишка в карман за словом не лез, беседа получалась содержательная и бестолковая.

– Ты кто? – заскрипел диваном Гоги, садясь и часто часто моргая, – Сень, откуда аборигена выкопал?

– Сам пришел, – Штурман покачал бутылку, в которой булькнуло еще больше половины содержимого, – полечись, полегчает.

– Да я чо, я ничо, здоровье в порядке, спасибо зарядке, – Гоги на полусогнутых шагнул к столу, протянул руку незнакомцу, – Игорь.

– Вадим, – парнишка пожал, и протянул пятерню Штурману.

– Сеня, – Третий вернул бутылку в правую, и аккуратно наполнил три рюмки.

– Ну, колись, абориген, чего прячешься, мочканул кого? – Игорь выпил и уставился на парнишку, с угрюмым видом. Тот заёрзал на стуле.

– Никого я не мочил, – и замолчал, обрывая фразу на полуслове.

– Значит, автомат в казарме оставил, – задумчиво сказал Игорь, – зря, сейчас бы он не помешал… впрочем, тут бы и собаки и вертолёты…

– Откуда знае…те про автомат? – поперхнулся Вадим, – уже сообщили? А Вы что, из органов?

– Да не, не дрейфь, просто нутром чую. Сень, а ведь наш человечек, вот Босс то обрадовается.

– Игорь, ты чего? – Штурман непонимающе уставился на Гоги.

– Сказал – наш, значит наш. Вот, Вадя, рюкзак и телефон, – достал из кармана трубку, протянул Вадиму, рюкзак подопнул ногой, – оттащи это к себе, выложи, тут тебе на неделю хватит, пока эти не проснулись, и возвращайся, поговорим.

Вадим, не споря, натянул на макушку вязаную шапчонку, исчез за дверью, перекосившись от тяжести.

– Беда у парнишки, – Игорь взял пару поленьев, сунул в камин, скомкал газету, бросил туда же, кочергой разгреб золу, дуть не стал. – Вернемся, с Боссом порешаем, парнишка то больно хорош, мощный такой.

Осмысленная бессмысленность. В Европе сто лет назад грамотность была почти всеобщей. Сейчас уже каждый третий как бы и не очень грамотный. И эти процессы связаны не только с волной иммиграции, тут всё кроется в чем-то другом. Похоже эти процессы вторичны, и центр знаний куда-то смещается.

Что построила эта цивилизация? Ядреную бомбу и Большой Андронный Коллайдер. Это естественнонаучное знание достигло какого-то предела, нельзя сказать, что оно остановилось, наоборот, оно развивается, но не исключено, что оно развивается куда-то не туда и в ущерб другому знанию, потому что не исключено, что существует и какое-то другое знание.

В природе, а может и не в природе, в том смысле как мы её представляем, возможно, происходят и еще какие-то процессы, я же фантастику пишу, почему бы и не пофантазировать.

А возможно, больше ничего и нигде не происходит, и те необъяснимые с точки зрения естественнонаучной, они необъяснимы пока, на данном этапе развития этой самой науки. Или всё совсем наоборот.

Я не знаю. Но пофантазировать могу, чем сейчас и занимаюсь с некоторым, можно сказать, трепетом, потому что вторгаясь туда, куда лучше не вторгаться, можно и такой эффект бабочки устроить, что Будда только ахнет. Если успеет.

No Высшая ловкость состоит в том, чтобы всему знать истинную цену.

…и будут пожаром гореть, осень ставит на красное -

глумись, пересмешник, дымись, беспечальная жизнь -

июньским причастием, майскими звонкими гласными,

пасхальным глаголом… А ты ворожи, ворожи.

Спрягай перспективу дождями исхлестанной пристани