– Светка, задерживаешься! Правда никто и не торопится, так что знакомь давай со своим металлургом!!!

Шуму от девицы, весьма экспрессивной, даже где-то воинственной было много, щипок в задницу тоже был весьма чувствителен.

– Нинка, это Макс, Макс, это Нинка, всё, больше ничего не скажу.

Макс напустив на себя галантность, с полупоклоном протянул предназначенное и сказал строго: – Светка не щепайся, мы так не договаривались.

– Это старообрядческие, – кивнула Нинка на тёмные лики, – подробности в буклетике прочитаешь, пока проникайся.

Утянула Светку куда-то за колонну, и Макс остался один в мрачном полусклепе. Пахнет ладаном и лампадным угаром.

Суровые тёмные глаза на иконах, заунывная, тревожащая мелодия как-то странно подействовали на Макса и время остановилось. Макс переходит от стены к стене, в зале появляются какие-то люди, но он их как бы и не замечает, всё больше погружаясь в некое подобие транса. Религия тут, естественно, довлеет, но не такая, как в православном храме, Макс как-то отстоял пару раз службы, тоже впадая в некий транс, но тут всё кондовее, смурнее, тревожнее.

Светка появилась неслышно, какая-то подтянутая, притихшая, прильнула к плечу. Народу в зале уже набралось изрядно. Служба что ли, какая? – подумал Макс. Но это оказалась вовсе не служба.

– Недавно мне пришла в голову идея. Как совместить в одном действии провидение чужих, неведомых мне душ, и одновременно выявить новую неопровержимую подробность о самом себе. Я решил прибегнуть к следующему средству, – молодой человек в тёмном бесформенном одеянии, не ряса, что-то неопределённое, произнес из центра зала и все повернулись в его сторону.

– Подумаем, что представляют собой и каким образом связаны между собой, каким образом соотносятся нынешнее состояние и место России как общества и как типа культуры с нынешней властной системой. Предназначение думающего класса любой страны, проявляется в его умении и готовности адекватно воспринимать происходящее и быть способным давать происходящему максимально верную и непредвзятую оценку. Сегодня, как мне видится, актуальным стал такой вопрос: а есть ли вообще будущее у той России, которую вот уже 20 лет пытается выстроить режим? И что сейчас доминирует, что важно, первостепенно? Надо ли добиваться только избавления от существующего режима, или же стратегия состоит в изменении самой парадигмы России, в осознании того, что без такого изменения вообще никакие задачи развития страны в принципе не будут решены?

Транс у Макса стал глубже, слова ложатся прямо в подсознание. Светка тоже притихла, обмякла, почти повисла на руке.

– Теории, понятия и ценности, не выводятся из русской реальности, а навязываются ей как обобщения не русского, а западного исторического опыта. И, якобы, только тот русский, кто идентифицирует себя и свою русскость своей прирожденностью в такой системе. Вот только никогда и ни при каких обстоятельствах – ни при царях, ни при большевиках, ни при Ельцине с Путиным – никогда не учитывали самого элементарного: есть еще и сами жители России, без которых никогда не получится решить эту проблему. Никогда и ни у кого не возникло даже потребности обернуться и хотя бы просто посмотреть на наше население, чтобы, удостоверившись в том, какое именно оно есть, задуматься: при каких обстоятельствах возможно его превращение из объекта приложения усилий в главного автора и основного субъекта решения судьбы России?

Голос оратора, чуть монотонный, всё выстраивает в строенную систему, становится ясно, что происходит, и что надо делать.

– …русский народ специально не создан для свободы. То есть парадигма русскости, согласно ей, – империя, приоритет государства над личностью и целостность всей сколоченной силой территории вместе с покоренными и подчиненными власти людьми на ней. Парадигма же 'свободный человек в независимой и свободной стране', якобы, принципиально с Россией не совместима: дай свободу – тут же все народы вместе со своими землями разбегутся в разные стороны.

Да, всё именно так, всё верно, у нас всё получится, только не надо думать про красную жопу белой обезьяны, – мелькнула в голове Макса мысль, вспомнился бессмертный Ходжа Нассретдин.

– Отсюда, из такого априорного символа веры, все эти нынешние 'Красные проекты', 'Пятые империи', всевозможные 'Восстановления монархии'. Отсюда и поворот в ту же сторону, в сторону всевозможных 'Проектов Несвободы' господствующих массовых настроений в современной России.

И всё как-то сразу изменилось, дурман мгновенно слетел, сознание стало четким и ясным. Что делают здесь эти люди? Что за непонятная лекция-проповедь? Светка тоже встрепенулась, чуть отстранилась, шепнула на ухо: 'жопа?', – свет в помещении стал как будто ярче, четче.

Макс обвел взглядом залу, непроизвольно сосчитав собравшихся – двадцать семь. Он, Макс, двадцать восьмой, и кажется, именно он разрушил, развалил таинство. Молодой человек тоже понял, что всё кончилось, механическим уже голосом произнес последнюю фразу.

– Наконец, такие погружения в глубины становления культуры необходимы для понимания о происхождении и глубине догматизма и для ответа на вопрос: как это опять могло случиться с Россией во второй раз за одно столетие?

Публика зашевелилась, задвигалась, неизвестно откуда вынырнула Нинка, зашепталась со Светкой. До Макса донеслось: 'начитанный, понимаешь', – Макс еще раз огляделся, ощущая себя прокаженным, но нет, никто на него не смотрит, молодой человек куда-то выскользнул, даже не глянув в его сторону.

Домой, Светка сказала, что уедем на бомбиле. Она вовсю веселилась, и от вопросов, про что это было, ловко ускользнула

. – А почему в Москве нельзя вызвать обычное такси, с шашечками, по телефону? Не хватает машин, слишком дорого, что-то еще?

– Почему нельзя? Можно. Просто этого такси долго придется ждать. А так вышел на дорогу, руку поднял – и вся средняя Азия уже тут как тут. 10 лет назад еще были и обычные люди, и просто галантные мужчины славянской внешности, предлагающие подвезти просто так, когда девушка идет вечером одна. До сих пор с ужасом вспоминаю свою единственную попытку самостоятельно найти такси в Москве.

– Свет, в Москве меня всё время возят люди, которые целенаправленно бомбят. Соответственно дома мне обычно попадались тёплые и комфортные иномарки, а тут раздолбанные жигули без ремня безопасности. В Челябинске мне ни разу не попадались люди, которые не говорят по-русски настолько, что это делает невозможным объяснение дороги до подъезда, и приходится высаживаться на большой дороге, а в Москве это произошло уже второй раз за неделю. Как всякий металлург, я очень далек от национализма, но мне кажется, что, если у человека нет навыка, нужного для какой-то работы, то ему и не надо ее делать, есть же другие. В Челябинске люди обычно знают дорогу, а в Москве обычно нет.

Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Это я про французов. Как они собрались своё задание отрабатывать, я не знаю. Потому что я вообще ничего не знаю. Но выполняют же, и, похоже, выполняют неплохо. Нас-то они здорово накрыли. Но нисколько не прицельно. По площади бабахнули.

Как вычислили – тут догадаться не трудно, утечка произошла. Кто-то слил, по глупости или из корыстных побуждений. Скорее всего, из корыстных. И сумел, ведь, гад, суть ухватить. Ту, которую из нас никто не знает. И Босс не знает. И тот, кто в офисе сидит, не знает. А французы, оказывается, уже знают. И зелёненькие тоже знают.

С зелёненькими-то как раз всё понятно, у них, наверное, приборы есть. У нас вот тоже есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем. Один престидижитатор чего стоит. Но престидижитатор стоит. В смысле не работает. Как надо.

Пока не работает. Потому что у нас нет алгоритмов. Задач, правда, тоже нет, да и откуда задачам взяться, если мы и не догадываемся, что из себя это престидижитатор представляет.