По приезду на место и обосновавшись на съемной квартире, Серега сразу врубился в бой, каждый день промедления сулил не малыми неприятностями, как самому узнику тюремных застенков, так и всей остальной компании, цели агрессоров были очень не ясными и явно не дружелюбными. И именно поэтому, к Людмиле он не стал подкатывать сразу, ее могли пасти, да и вряд ли она знала много, а вот Мишку он взял за вымя очень аккуратно и безотлагательно. Так как свою репу светить, он посчитал не обязательным, на разговор с ним отправился один из технарей, весьма, к слову, смышленый парень.

Славик, а именно так звали парня, зашел в Мишкин кабинет, скорчил таинственную рожу, достал из кармана Серегину фотографию, показал и кивком головы пригласил того на выход. Тот мигом врубился, кивнул и они вышли в коридор. Разговор происходил в одном из пустых кабинетов, где ничего не было, кроме десятка стульев. Там Славик достал мобилу, набрал Серегин номер, тот подтвердил его полномочия и попросил Миху ввести их в курс дела. Ну, Мишка и ввел. А начал он с обвинения. Тимохе инкриминировали педофилию и никто не сомневался что дело сфальсифицировано от начала и до конца. Просто родители двух мальчиков, внезапно подали заявление в милицию и там его сразу приняли. Не было не свидетелей, ни других фактов, только показания этих ребят и их родителей, которые ушли в глухую изоляцию и выходить с кем — либо на контакт отказывались. Свидетельские показания еще нескольких пацанов очень быстро рассыпались после вмешательства возмущенных родителей, так как дети врать не умеют, а давить на них следствию очень затруднительно.

Следователь с операми прошерстили всю федерацию, опросили и детей и сотрудников, но им там не высветило вообще ничего, народ стоял горой за Тимоху. Далее, пошли в ход Мишкины связи, друзья в рядах правоохранителей имелись и весомые. Те выразили полное сочувствие, это было явной заказухой сверху, но как можно помочь — не представляли. Дело Сереге показалось совсем тухлым и безнадежным, ни с какой стороны не подступится, но тут появился неясный луч света. И выскочил этот лучик, после прослушки Сергеем диктофонной записи. Для удобства передачи информации, Славик писал все разговоры с Михой на диктофон, а Серега потом внимательно слушал и анализировал. И корябнула слух одна Мишкина фраза, сказанная вскользь и мимоходом. С Людмилой они общались, все время обсуждали происходящие события и по ее словам, ментов все же замучала совесть, не одни подлецы там работают, звонил от них какой — то начальник с извинениями на грубость сотрудников, и даже оставил свой телефон. Вот в этот телефон Серый и вцепился с наслаждением, как бультерьер в подвешенную на цепи резиновую покрышку. Владельца номера следовало выявить немедля и технари получили команду: «Фас».

Несмотря на все примитивные меры безопасности владельца, его точный адрес и паспортные данные у Сереги были через сутки, технари свое дело знали туго. А после того, когда стало ясно кто это, слабый лучик надежды вспыхнул подобно прожектору. Звонил и тайно помогал Людмиле ни кто иной, как тот самый следак, что вел Тимохино дело. Это было настолько неожиданно, что самой первой Серегиной версией была хитрая подстава, замануха, с целью проверить, кто и как будет искать выходы на арестованного. В сильном сомнении и смятении он срочно отзвонился Сене, чем того озадачил не меньше. Он явно задумался и взял минутную паузу, что ему было не свойственно и велел пока вообще не предпринимать никаких телодвижений и ждать указаний.

Старший следователь прокуратуры Олег Палыч Удовиченко, имевший у подопечных кличку «Удав», сидел и тихо плакал в своем, закрытом на ключ, кабинете. Ему пять минут назад, позвонил другой, такой же, следак с далекого Новочеркасска и сообщил, что принял решение выпустить его единственного и любимого сына Дениса под залог. И это было настоящим чудом, на Денисе висело три трупа и четверо покалеченных, Удав даже вообразить не мог, каким образом возможно провернуть такое, дело было очень резонансным и парню светило лет десять. А история получилась совсем поганая, в той мотострелковой части, где служил сын, вспыхнула жуткая и безобразная драка, которая долго зрела подобно большому и гнусному чирию.

Этой драке предшествовала цепь более мелких конфликтов, все было банально и очень по армейски — группа старослужащих поставила цель жестко нагнуть недавно призванный молодняк, а молодняк «нагинаться» не желал ни в какую. И, наконец, все вылилось в свирепую бойню, где верх взяли старослужащие. Это был не просто жесткий пацанский перемах, это было побоище. Бились ломами, арматурой, ремнями, всем что попало под руку. И был один единственный автомат — у Дениса, который в битве не участвовал, он охранял оружейку. Он судорожно сжимал оружие, наблюдая драку в окно, и наблюдал, пока не увидел, что все закончено и его друзей уже просто жестоко добивают. Первую короткую очередь он дал в воздух, избиение на миг прекратилось. Он встретился взглядом с безумными глазами амбала — сержанта, который тут же, демонстративно, ломом, выколотил мозги и так лежащему без памяти его другу — земляку. И Денис выпустил длинную прицельную очередь. Потом, когда дело разбирала следственная комиссия, смерть от пулевых ранений была зафиксирована только у одного убитого, еще один получил дырку в легком, но это не меняло дела. Вариант с неуставными отношениями исключался, все было решено повесить на взбесившегося солдата — срочника. Стоял на посту, и вдруг, почувствовав порыв внезапной ненависти к абсолютно мирным сослуживцам, разрядил в них автомат. Неприятно, конечно, но для погон командира части не опасно.

А Удаву ознакомление с делом, стоило инфаркта, он как работник этой системы, сразу понял, что шансов у парня не малейших и в итоге будет десятка минимум, а то и все пятнадцать. Ребят похоронили в запаянных гробах — цинках, никто родителям не дал осматривать тела. Он уже почти смирился с этим, и было безумно жаль жену, сын у них был единственным и тут его пригласил на беседу начальник.

— Заходи Палыч, присаживайся, знаю про твое горе, давай вот коньячку по сто с лимончиком.

— Да, спасибо вам, супругу жалко — или сидит как статуя, или плачет беззвучно. И что я не отмазал его от этой армии? Была возможность, была.

— Дело, конечно, очень не хорошее, но если начать выручать парня, не только погоны — лампасы пострадают. Но я бы не сказал, что все совсем безнадежно.

Услышав эти слова, Удав подорвался с места и нарезал круг по комнате.

— Ты сядь, Палыч, сядь, не мельтеши, выпей вот, успокойся. Хочу поручить тебе одно дело, в результате которого серьезные люди заинтересованы, из смежных структур. И могу обещать, пожалуй, что если все как надо сделаешь — парень получит минимум, лет шесть — семь, ну и по условке выйдет через половину срока, если блатного там не будет из себя корчить. Так что, успокой супругу, года через три увидит сына, не так давно столько на флоте служили срочную.

— Что за дело, когда приступать?

— Вот и ладушки, слушай сюда внимательно…

После разговора с шефом, Удав вышел в состоянии просто отвратительном, было ощущение, что его изнасиловали. То, что было только что предложено, не лезло вообще ни в какие рамки, предстояло засадить абсолютно левого и невинного мужика по одной из самых гнусных статей — педофилии. Причем работать предстояло в связке с не знакомыми московскими силовиками и ему, Удаву, отводилась самая грязная часть работы — жесткая ломка обвиняемого. В помощь он получал пару наиболее отмороженных оперов, которые были готовы пытать задержанных просто так, как злые дети в детстве мучают кошек.

Удав не был идеалистом, всякого служебного дерьма на его совести лежало предостаточно — и отмазывал за бабло и дела разваливал и показания вышибали с кровью в его присутствии. Но там было совсем другое дело, преступники были вполне реальные и он не видел ничего зазорного, чтоб жулик, имеющий на себе три доказанных кражи, взял на себя еще пяток эпизодов. Или зачем заморачиваться с доказухой, если точно знаешь, что сидящий напротив человек в наручниках, абсолютно точно это преступление совершил, надо просто добиться признания. Но так, чтоб на абсолютно нормального, ни в чем не виновного, с хорошей репутацией мужика навесить такое? Все таки, в их системе, было принято четко отделять преступников, от нормальных людей.