В камере он жестко замкнулся, на вопросы не отвечал, сказал только, что вины не признает, и все происходящее какая то подстава. Надо отдать должное сокамерникам, никто к нему в душу не лез и ничего выведывать не пытался, чувствовалось, что у каждого голова была занята своими проблемами. Два дня его никто не тревожил, потом вызвали на допрос, где снова били знакомые опера. Ну, боли он особо не боялся, калечить его тоже не собирались и это он сразу понял, их крики тоже не впечатлили, но показывать это Тимоха не спешил. Как положено, скулил от боли, делал вид, что ужасно испуган. Следак решив, очевидно, что клиент обработан как надо, выложил свои карты.

Обвинялся он не много и не мало, как в изнасиловании двух малолетних подростков, на что были соответствующие заявления от родителей и результаты экспертизы. Так же имели место свидетельские показания еще двух мальчиков, которых он якобы склонял, и окончательно вся гнусность Тимохиной натуры подтверждалась снятыми данными с его компьютера, где он оказывается, не вылезал с детских порно сайтов. Тимоха в ответ на это потребовал адвоката и тут же огреб по роже толстой книгой. Доказухи, по словам следователя, хватало за глаза, будут проведены очные ставки с детьми и их родителями и пусть не сомневается, все там будет как надо. А от него, лишь требовался последний мазок к этой картине — признание на видеокамеру, тогда ему обещают вполне сносные условия содержания, передачи с воли, свиданки и защита от неизбежной агрессии сокамерников.

Альтернатива была совсем не веселая — за него еще никто всерьез и не брался, так слегка гладили. Но он обязательно узнает, как они умеют работать, за несколько дней ломаются все, без исключения. Этот следователь был явно мужик весьма не глупый и дал понять, что насчет Тимохи спущен приказ достигнуть результата любыми средствами, руки у него развязаны, а это значит, что впереди маячит прессхата с обязательным групповым изнасилованием и заражением туберкулёзом. А кому и где он так наступил на мозоль, его не волнует, свою работу он закончит, дело стандартное и препятствий он не видит. Но вполне можно договориться. Для этого Тимоха перестает тянуть его драгоценное время и делает все, что ему скажут, а следак максимально облегчает ему процесс пребывания в казенном доме. Люди мы разумные, жизнь друг другу усложнять не будем и т. д и т. п. сорок минут в таком тоне.

Потом его отправили снова в камеру, и следователь предупредил, что вызывать его больше не будет, Тимоха сам должен попроситься. Как так получилось, почему, у Тимохи сомнений не было, откуда растут ноги, тоже не имело большого значения, тут все, финиш похоже, доигрался в разведчиков.

Кошмар, шок, отчаяние. Хочется убежать, спрятаться, забиться в угол. Жгучая зависть к птицам в небе, к животным, которые на воле, к простым работягам отработавшим трудовую неделю и едущим на дачу или рыбалку. Кто он сейчас? Бычок, которого уже загнали в тесную деревянную загородку, прикрутили веревкой рога к скобе, а забойщик лениво курит, перед тем, как здоровое, полное жизни животное перевести в состояние «мяса». Капкан, тупик, стенка, мысли о суициде. Тот вариант, что он пойдет на зону, пинаемый со всех сторон другими зэками, для него просто был не возможен. Свои боевые способности он не переоценивал, толпой задавят легко, а тяжесть и особая гнусность статьи подразумевала именно такое отношение. Но это в случае, если он признает вину, пока все отрицает, никто его не тронет, зэки — народ с понятием. Нет, гнать, гнать от себя эти мысли, гнать панику, это все рассчитанная ментами реакция, его как волка, ведут вдоль флажков в засаду. Спокойно, надо понять, что от него хотят, все происходящее обязательно имеет смысл, но надо понять какой. Его смерть? Ни в коем случае, хотели бы грохнуть — нафиг весь этот цирк с СИЗО и подставами. Было бы очень интересно симулировать суицид в камере, а там наверняка сидят их люди, помешают или нет? Не стоит, рискованно, вдруг помешать не успеют? Оставим это на крайний случай, что-то от него хотят, определенно. Загнать в угол, довести до отчаяния, а потом сделать предложение, за которое он ухватиться. Вариант второй — он заложник и кого- то им шантажируют. Возможно, видеозапись с прессхаты, куда его неизбежно бросят, будет весомым аргументом в каких — то переговорах.

Это все Тимоха прокрутил в голове по дороге в родную камеру, а там ждала новость, их хата, наконец-то, получила смотрящего. Крепкий, по пояс голый, в наколках парень, в полголоса, вел беседы с сидельцами. Беседовал не спеша, со всеми по очереди. Тимоха лег на свою койку и начал ждать, когда очередь дойдет до него, предвидя много не удобных вопросов.

— Здорово, Рембо!

Тимоха аж подлетел на койке и присел. Эту кличку знали только на свалке, тут ее не могли знать в принципе, прозвучало как пароль, и смотрящий скалил железные зубы, довольный произведённым эффектом.

— Давай не тяни, какими кренделями тебя следак кормит?

— Признание вышибают, бьют, обещают прессхату с петухами.

— Прессхаты не будет, именно для того я здесь. Прежнее сучье этапом угнали, новую никак сколотить не могут, все в отказ, даже самые отмороженные. Так что не бойся. Быстро им это дело точно не организовать, а там что — то придумаем. И вообще, что бы следак не пел, никто из нас тебя пальцем не тронет, мы уже маляву по всем хатам прогнали, что тебя менты по заказу трамбуют.

Ну наконец то! У Тимохи мощно откатило, мохнатая лапа, сжимающая сердце все эти дни мягко разжалась. Не забыли его, кто — то помогает и старается вытащить.

— Я, Рембо, про ваши расклады не в курсе, но за тебя очень серьезные люди вписались, пришлось немножко сроку взять, чтоб в эту хату заехать. Очень просили потерпеть, там какие — то переговоры идут и пока они не кончились, ничего твоей голове не угрожает, ну а задницу защитим, не бойся.

Урка довольно ощерился от своей шутки.

— Еще просили сказать, что тут тебе недолго осталось, но будь готов покинуть помещение внезапно и в любой момент. Не удивляйся ничему.

— Как мои там, семья? У жены инфаркт, наверно.

— А поговори с ней, спроси сам.

Смотрящий как фокусник, выдернул из кармана мобилу и сунул ее обалдевшему в конец Тимохе.

— Только смотри, лишнего не базарь, здоровье там, целую, приветик — записывать могут, запросто.

С Людой они проболтали минут двадцать приглушенным тоном, разговор обнадежил и несколько озадачил, там, на воле, прошел некий террор, допросы были у всех. У дочки с зятем, у Мишки, у всех друзей, обошли даже тех, чьи телефоны были в памяти мобильников. Везде по хамски, везде вопросы о наклонностях Андрея Николаевича то, что он злостный педофил, выставлялось как явный и доказанный факт. Но, через несколько дней, что то обломилось. Позвонил неизвестный милицейский чин и извинился за поведение своих сотрудников, сказал, что по делу Андрея Николаевича идет следствие и рано делать выводы, изъятые при обысках вещи вернули. И под конец, самое удивительное. Этот милицейский чин оставил свой телефон, и просил звонить не стесняясь, если повторится что то подобное. Свет в конце тоннеля горел все ярче и ярче.

А вечером у них на хате был жуткий шмон, его проводили не тюремные охранники, в камеру вломились здоровенные лоси спецназа ГУИН. Все перевернули вверх дном, все что можно изъяли и всех, без исключения, избили. Особенно люто молотили смотрящего, за найденную мобилу, пинало, на глазах у всех, несколько человек, но урка держался молодцом и ни разу даже ни пикнул. Под конец Тимоху заковали в наручники и волоком вытащили из хаты, там еще раз избили в коридоре, и сопроводили в одиночку. Три метра на метр, откидная шконка на цепи, стол. Он уже был наслышан о сидении в таких камерах, это жутко, гораздо хуже общей, где теснота, вонь, кишат паразиты, а люди спят по очереди. В одиночке человек замкнут, изолирован, через полгода сидения, можно запросто начать ловить чертей по углам.