Огонь перекинулся на другие декорации, и публика, на какую-то долю секунды застыв в оцепенении, ринулась к дверям.

Тотчас образовалась давка. Но чей-то голос, перекрывая крики, остановил панику:

— Дамы и господа, расступитесь! Позвольте пройти императору.

Княгиня Багратион, стоявшая недалеко от выхода, остановилась. К дверям сквозь расступившуюся толпу шел Наполеон, поддерживая под руку Марию-Луизу. Шаг его был тверд и ровен. И он его не ускорял, всем своим поведением вселяя уверенность и спокойствие в тех, кто до этого панически кричал и ломился к дверям.

Меж тем кто-то в глубине зала не выдержал:

— Да быстрее же, быстрее!

Император лишь на короткое время обернулся и ускорил свой шаг. А за императорскою четою, снова толкая и давя друг друга, бросились все, находившиеся в павильоне.

Княгиня Багратион вряд ли потом могла вспомнить, как она выбралась из объятого пламенем строения. Оказавшись вдруг под ночным небом, она жадно вдохнула в себя свежий воздух и, перекрестившись, прошептала благодарственные слова молитвы.

А огонь уже пожирал то, что еще несколько минут назад являлось театром. Из окон, из дверей выскакивали обезумевшие люди. На многих из них дымилась одежда. Женщин, оказавшихся в обмороке, выносили на руках мужчины.

Какой-то офицер высокого роста и хорошо сложенный выбежал из павильона, держа на руках молодую женщину. Платье на ней было растерзано в клочья, голова безжизненно повисла.

— Кто это? Она жива? — подбежала к офицеру княгиня Багратион.

— Мадам Мишель Ней. Жена маршала, — ответил спаситель и громко кликнул доктора. — Побудьте, мадам, рядом с несчастной, а мне надо к императору.

Наполеон никуда не уехал. Он стоял рядом с пожарными колесницами, которые прибыли по сигналу тревоги, и отдавал команды:

— Отсечь водою павильон от дворца! Нельзя, чтобы пламя переметнулось на соседние дома. Две, нет, три водовозки — на улицу!

— Ваше величество, разрешите? — обратился офицер к Наполеону.

— А, это вы, полковник Чернышев. Вы не ранены?

— Это сажа на лице, ваше величество. Я только что оттуда. Я вынес мадам Ней.

— Там, под огнем, еще много жертв?

— Ваше императорское величество, позвольте мне взять нескольких солдат. Людей еще можно спасти.

— Берите, полковник, моих егерей.

Теперь — снова туда, в огонь, под обломки только что рухнувшей крыши. Поднял с пола мальчишку-офицера, похлопал его по щекам. На лице проступил румянец. Передал солдату, чтобы тот помог бедняге выбраться наружу, а сам — вперед.

У стены, что уже объята огнем, — чья-то знакомая фигура. Князь Куракин? Камзол на спине и плечах прогорел, лицо черно.

— Александр Борисович, вы живы?

— Саша! Я теряю последние силы. О Господи, не дай мне умереть. На меня, не поверишь, рухнула пудовая балка. Горела как свеча, зажженная с двух сторон. И если бы не ты… — Голос князя прервался, и он упал в забытьи.

Взвалить князя на плечи — задача не из простых. Однако Чернышев, напрягши силы, вскинул на себя ношу и выбрался наружу.

— Это вы, князь? — услышал он вдруг родную русскую речь и снова увидел перед собою ту юную даму, которой он поручил несчастную мадам Ней.

— Так вы — наша соотечественница? — изумился Чернышев. — Боже, где только не встречаются русские друг с другом!

— А вы — наш? — обрадовалась княгиня. — Тогда почему же вы так запросто обратились к императору Франции?

Куракин, сидя у дерева, тихо застонал и открыл глаза.

— Ой, Катерина, Катенька, я спасен! И знаешь, кто мой спаситель? Ах, вы еще не представились друг другу, тогда позвольте это сделать мне. Княгиня Багратион — флигель-адъютант Чернышев. — И, обернувшись к Чернышеву: — Ах, Сашенька, погляди, мил дружок, что сталось с моими бриллиантами! Одни погибли начисто в огне, другие потерялись в этой давке.

— Не тужите, любезный Александр Борисович, — успокоил его Чернышев. — Золотое шитье да бриллианты на камзоле вас и спасли — укрыли словно кольчугою. Главное — сами целы. С нами, солдатами, то часто случается: вся одежда в клочьях, зато голова цела. Вам, княгиня, сие должно быть хорошо известно — сколько уже ран получил бесстрашный Багратион!

Чернышеву показалось, что княгиня не расслышала его слов — кругом стоял несусветный гвалт. Однако, всмотревшись в ее лицо, он понял, что слова его до нее дошли, но она не захотела на них отозваться. И чтобы как-то прервать минутное замешательство, она быстро отошла в сторону и сказала по-французски:

— Доктора! Здесь пострадавший. Князь Куракин.

А через несколько дней княгиня Багратион уже была в доме Элеоноры Меттерних.

— Позвольте представить вам мою дочь Марию Клементину, — произнесла она, мило улыбаясь.

— Ах, какое прелестное дитя! — проворковал Клеменс, стараясь придать лицу приветливое выражение.

Мадам Элеонора опустилась в кресло и погладила по русой головке девочку, которая спокойно к ней подошла и сделала легкий книксен. В это время из дальнего угла гостиной раздался голос мадам Коуниц, обращенный к Элеоноре:

— Ах, этот прелестный ангел — вылитый Клеменс! Ты не находишь сходства, кузина Элеонора?

«Это сходство прежде всего должен усмотреть тот, кто в самом деле является отцом моей Клементины, — подумала про себя княгиня Багратион и подняла на Меттерниха свои лучистые близорукие глаза. — Ну же, граф, ты мне обещал, что дашь нашей дочери свое имя. Или ты струсил? Тогда мне ничего не остается другого, как устроить и здесь и в Вене скандал, от которого тебе вряд ли поздоровится».

— Да, милая Элеонора, ты помнишь, мы с тобою несколько дней назад говорили о дочери любезной княгини? — раздался голос Меттерниха. — Княгиня Багратион хотела бы отдать дочурку в какой-либо пансион. Так что, надеюсь, она станет желанной в нашем доме.

Элеонора была внучкой бывшего канцлера и дочерью князя Арношта Коуница. Их семья слыла одной из самых аристократических в Австрийской империи и потому, конечно, хорошо воспитанной. К тому же о ней самой говорили как о женщине доброго и отзывчивого сердца, ничуть не очерствевшего, несмотря на постоянные измены мужа, о которых она имела полное представление. Потому она еще раз погладила Клементину по русой головке и, притянув ее к себе, поцеловала в лобик.

— Вы, милая княгиня, можете смело доверить свою дочурку моим заботам, — произнесла она и добавила: — А правда ли, что князя Куракина спас граф Чернышев?

— А вам, графиня, он известен? — спросила Катрин.

— Да кто же в Париже не знает полковника Чернышева? Личный адъютант вашего, княгиня, императора Александра и, как говорят, любимец императора Наполеона.

И в самом деле, кому в парижском обществе не был известен Александр Чернышев? Пред ним открыты двери всех самых известных домов Франции. Многие генералы, маршалы и министры считали за честь водить с ним дружбу. Сам Наполеон, не говоря уже о членах императорской фамилии, выказывал этому молодому, двадцатишестилетнему русскому офицеру несомненные знаки внимания. Какова же была цель пребывания царского флигель-адъютанта в столице Французской империи?

Сразу же после Тильзита, когда обе державы установили между собою дипломатические отношения и в Париж был направлен послом граф Толстой, а оттуда в Санкт-Петербург с тою же миссией прибыл уже известный нам генерал Савари, у Александра Первого родилась идея включить в штат посольства представителей российского воинства. В их числе был назван и юный кавалергард Чернышев.

Александр Первый в некотором смысле мог считаться крестным этого юноши. Саше шел шестнадцатый год, когда в московском доме князя Александра Борисовича Куракина он был представлен молодому царю. Узнав о пылком стремлении отрока посвятить себя военной службе, Александр Павлович взял его в пажи и затем зачислил в кавалергардский полк.

Юноша был хорошо образован, с детства в совершенстве владел французским и немецким, но главное — вышел статью и приятной наружностью. Молодой Геркулес или Аполлон — неизвестно, как лучше можно было назвать сего молодого человека с широкими плечами и тонкой талией, темными прекрасными миндалевидными глазами и кудрявой головою. К тому же, наверное, немалую роль в приближении ко двору сыграло и то, что его родной дядя, Александр Ланской, некогда был одним из последних и самых любимых фаворитов Екатерины Великой, как она в том сама всех уверяла.