Атака Мюрата в центре захлебнулась. Теперь стало ясно, что основные силы его корпуса должны были подойти от Шенграбена — эшелон за эшелоном, как, вероятно, и было предвидено. Но паника в деревне смет шала планы главного удара, и он замедлился.

Зато на флангах завязались жестокие бои. На правое крыло накатывались и накатывались волны французов, стремясь отрезать путь русским к отходу. Две атаки, что следовали здесь одна за другой, были отбиты. Но и оборонявшимся пришлось сменить позицию — отойти к Гунтерсдорфу.

На левом фланге, которым командовал генерал-майор Селихов, французам удалось отрезать от пехоты Павлодарский гусарский полк. И павлодарцам ничего не оставалось, как отойти по Цнаймской дороге к главным кутузовским силам.

Вскоре и на правом фланге создалось угрожающее положение — были окружены Подольский и Азовский полки. Но мушкетеры не сложили оружия. Бросаясь в штыки, они дважды прорывали кольцо окружения, сорвав все усилия французов на безусловную победу.

Наконец войска Мюрата, потеряв на борьбу с пожарами в Шенграбене не менее двух часов, возобновили атаки. Следовало начать отход по все еще удерживаемой русскими дороге, ведущей к Цнайму.

Когда к концу дня, отбиваясь от неотступно следовавшего по пятам неприятеля, остатки войск центра и левого крыла подошли к деревне Грунт, оказалось, что она занята французами.

Князь Багратион в этот момент шел в рядах Шестого егерского полка. Он иногда оглядывался назад, как бы стараясь вобрать взглядом весь полк, и бодро говорил:

— Молодцы, ребята! Ай да молодцы!

И тогда четко по рядам неслось к нему отзвуком:

— Рады стараться, ваше сиятельство!

— Ай да молодцы! — радостно отвечал он своим любимцам. — А теперь, братцы, — в штыки! Одно нам остается — пробиться к своим через деревню Грунт. Другого пути у нас нет. С нами Бог!

Он вновь оглянулся на идущие следом за ним ряды и вытянул из ножен старую суворовскую шпагу.

Уже спустилась ночь, когда Шестой егерский прорвался. Но на правом крыле продолжали драться.

— Князь, — обратился Багратион к своему адъютанту Четвертинскому, — передайте подольчанам и азовцам: отходить через деревню Гунтерсдорф. Только оставить прикрытие. Майора Экономова знаете? Он сделает: пропустит полки, а сам задержит французов, коли они еще не потеряли охоту за нами гнаться…

Но французы, решив, что дело сделано и корпус принца Багратиона разгромлен, посчитали, что в преследовании только сами истощат собственные силы.

В ставке, когда к ней подошел корпус Багратиона, изрядно потрепанный, потерявший за восемь часов боя убитыми, ранеными и пропавшими без вести две тысячи четыреста два человека, многие не поверили своим глазам: неужто более половины людей уцелело? И уж совсем никак не могли взять в толк — не просто выстоять и спастись, но привести с собою в качестве пленных одного подполковника, двоих офицеров и пятьдесят рядовых да в качестве трофея доставить полковое неприятельское знамя!

Кутузов, выехав навстречу, не сделал даже попытки унять слез. Он вспомнил слова в донесении царю, которыми объяснял свое решение заслонить отступление армии арьергардом: «Хотя я видел неминуемую гибель, которой подвергался корпус князя Багратиона, не менее того я должен был щитать себя щастливым спасти пожертвованием оным армию…»

Лицо Кутузова было мокрым, когда он обнял Багратиона.

— Спасибо, князь. Господь и государь тебе воздадут, — только и сумел сказать.

Александр Первый был уже при армии и тотчас пожелал видеть героя.

Двадцативосьмилетний красавец государь был ласков. Он так же, как и Кутузов, пошел навстречу и, подав руку Багратиону, одарил его тою своею восхитительною улыбкою, которую все в придворном окружении называли не иначе как ангельскою.

— Поздравляю вас, князь, генерал-лейтенантом, — произнес он. И, взяв со стола звезду и большой крест ордена Святого Георгия, возложил их на Багратиона. — Сия награда — за беспримерную вашу храбрость.

Не имея орденов Георгия четвертого и третьего класса, князь Багратион награждался сразу Георгием класса второго. Но так велик оказался его подвиг, что ради него император соизволил нарушить начертанный еще Екатериною статус высшего в России военного ордена.

В день смотра русская и австрийская армии с самого раннего утра выстроились стройными парадными рядами на оломоуцком поле. В самом первом ряду — кавалерия, за нею — артиллерия, и еще дальше — пехота.

Но и каждая шеренга была в свою очередь поделена на три части. В первой из них находилось Кутузовское войско, уже прошедшее с боями более четырехсот верст, за ним — только что подошедшие из России гвардейские и армейские полки и следом — австрийцы.

Ровно в десять раздалась команда: «Смирно! Равнение на середину!» — и тысячи солдатских, офицерских и генеральских глаз устремились туда, откуда показалась конная кавалькада. То были русский и австрийский императоры, сопровождаемые придворными свитами.

От полка к полку покатилось громкое «ура», по мере того как оба императора проезжали вдоль строя войск.

Багратион стоял во главе своих полков, и его восторженный взгляд был устремлен на превосходно сидевшего на лошади государя. На Александре был конногвардейский мундир темно-зеленого сукна.

В отличие от русского царя, излучающего доброту и очарование молодости, как бы заряжающего всех вокруг спокойной и всепобеждающей уверенностью в собственных силах, австрийский император производил впечатление человека, лишенного всякой энергии, слабого не только телом, но, как говорили, и умом. Даже на смотре войск он робко и неумело сидел в седле. И то было не случайно: он до такой степени был труслив, что, редко садясь в седло, приказывал вести его коня на поводу.

Ко всему прочему, император Франц был удручен двумя тяжелыми утратами. Не так давно он потерял вторую жену, мать своих тринадцати детей, и большую армию, с позором капитулировавшую в ульмской крепости.

Как человека, на которого свалилось сразу столько горя, Багратион мог понять Франца. Но каким духом отваги и мужества сможет он вдохновить воинов, коли сам полностью лишен стойкости и воли?

Впрочем, надежда восьмидесятитысячной союзной армии, что демонстрирует свою несломленную мощь и силу здесь, на оломоуцком поле, на русского императора. Лишь раздастся команда, и армия смело и решительно двинется в сражение. А сражение неминуемо должно грянуть в самые ближайшие дни. В городе Брюнне, всего в каких-нибудь двух переходах, остановилась в ожидании схватки «Великая армия». И передовые ее дозоры уже не раз объявлялись в непосредственной близости от наших авангардных частей.

Скорее бы император Александр отдал приказ наступать и сам встал во главе своей гвардии!

Нельзя без восхищения и гордости смотреть на гвардейские ряды, в которых молодец к молодцу. Здесь, в далекой Моравии, в самом центре Европы, были представлены все ее полки. По два батальона преображенцев, измайловцев и семеновцев, в полном составе кавалергардский и конногвардейский полки, лейб-гвардии гусарский и два эскадрона лейб-гвардии казаков.

Только Багратион не нашел в строю своего лейб-егерского батальона. С недавних пор состав батальона был увеличен с трех до четырех рот и в помощь ему, шефу, командиром назначен граф Эммануил Сен-При. Был он эмигрантом, происходившим из древней и знатной французской фамилии, покинувшим отечество, когда там вспыхнула революция. Новому командиру Багратион успел лишь передать часть положенных обязанностей. Но почему-то сразу определил, что вряд ли когда-нибудь близко с ним сойдется. Теперь генерал-майор Сен-При во главе батальона нес службу в Павловске и Гатчине, откуда ни за что не хотела переезжать в Зимний дворец вдовствующая императрица Мария Федоровна вместе со своими младшими сыновьями и дочерьми.

Гвардия в нынешнем своем составе двинулась из столицы Российской империи десятого августа. Шла она усиленным маршем, делая иногда по сорок и более верст, поскольку в походе все тяжести следовали на подводах. Маршрут был такой: Луга, Витебск, Минск, Брест и далее Краков, после которого они оказались в Моравии, в Оломоуце.