— Говорите, внезапно и неожиданно? — захохотал Потемкин. — Так каким же солдатом будет князь Багратион, ежели не станет так же внезапно, как снег на голову, атаковать неприятеля? А вы, княжна, подарите мне первый танец, пока мой курьер выполняет наше с вами поручение. У меня сегодня бал. И лучшим украшением его непременно явитесь вы, моя прелестная гостья…

Появление потемкинского курьера в апартаментах княжны Грузинской вызвало сущий переполох. Особенно растерялась прислуга, и вместе с нею конечно же сам князь Петр Багратион.

«Как, куда? К самому князю Таврическому, и немедля? — возникли в его голове пугающие мысли. — Но почему без тети, и к тому же в чем я предстану перед светлейшим?»

Пожалуй, сия последняя причина пугала пуще всего остального. Как только вслед за Анной Александровной юный Багратион прибыл в Санкт-Петербург, первым ее, тетиным, распоряжением было заказать ему выходные пары.

Господи! И надо же было мальчику из своего далекого Кизляра, с самого Кавказа, приехать в каком-то нелепом длиннополом бешмете с каким-то смешным, если не сказать дурацким, башлыком! И все это из грубого верблюжьего сукна, к тому же хранившего запах не то животного пота, не то какого-то сала.

Камзолы, панталоны, чулки — все было заказано у лучших столичных портных. Конечно, зять, Иван Александрович, мог бы пошить приличную одежду для сына дома, в Кизляре, или в ином близлежащем к Кавказу месте. Полковничьего содержания, поди, достало бы. Но в последние годы пристрастился не такой уж и старый князь к дарам Бахуса, а сие могло и весь дом пустить прахом. Потому и отважилась младшая сестра покойной жены князя Ивана вызволить из родного, грозившего лишь бедами очага пытливого, подающего немалые надежды юношу, чтобы уверенно дать ему достойное направление в жизни.

Посыльный, передав наказ светлейшего, выбежал к стоявшей у подъезда карете на санном ходу.

— Жду внизу, ваше сиятельство! — только и крикнул, выбегая.

Что ж было делать? И тогда старший лакей Карелин бросил взгляд на нового своего барчука. Рост, стать — как и у него. А ну долой со своего плеча только что справленный кафтан!

— Ваше сиятельство; не забрезгуйте — примерьте. Как влитой на вас будет сидеть.

И впрямь кафтан оказался впору. Пришлось позаимствовать и лакейские панталоны с камзолом. Все чин чином пришлось. И как в одно мгновение изменился пришелец с далекого Кавказа! То был худ, черен, щупл. Теперь же — ловок, благообразен, хотя взгляд из-под густых бровей и из-под непокорной шапки вьющихся, черных как смоль волос по-прежнему насторожен и диковат.

Возок с ходу взял бег. Трое сытых лошадей, морды в пене, на козлах — кучер в ливрее да на боках кареты — потемкинский герб! Боже праведный, да думал ли он когда-либо, что так — с ветерком, вскачь, когда все встречные — в стороны, — он, сын Кавказских гор, будет мчать по улицам царской столицы!

Не углядел, как кончился город. Замелькали по сторонам верстовые столбы, и вместо дворцов — каменных, отделанных мрамором и гранитом — стали мелькать деревянные дома, тоже не простые, богатые, скорее даже затейливые.

Дачи. Здесь летом живут большею частью те, кто сейчас заполняет те самые дворцы, что остались позади их кареты.

А вот дворец, да еще какой! Слева от дороги — двухэтажное каменное строение с четырехугольными башнями с двух сторон. На башнях — часы. А к дому ведет широкая терраса, по которой они въехали.

Как только вступил в первый же зал — зажмурил глаза от неожиданного света и блеска. Люстры — в сотни свечей, блеск от расшитых золотом мундиров, сверкание бриллиантов на платьях дам.

Его родная тетя решительно и в то же время величаво шла навстречу ему через весь зал. И на лице ее — ни тени изумления по поводу того, как вырядился он, племянник. Взяла за руку и подвела к гигантскому человеку.

— Ваша светлость, князь Петр Багратион.

Глаз Потемкина мгновенно обежал щуплую фигурку, толстые губы готовы были выказать то ли удивление, то ли откровенное разочарование. Но тут взгляд словно натолкнулся на что-то неприступное, точна сталь, — так, не мигая, смотрели на светлейшего два больших черных глаза из-под курчавой, чуть ниспадавшей на высокий чистый лоб шевелюры.

Маленькая, изящная ладонь юноши провалилась в глубине потемкинской ладони. Однако, к удивлению своему, Григорий Александрович тотчас ощутил, как тонкие, длинные и гибкие пальцы юного князя сильно и крепко сжали его собственную руку.

«Однако же!» — отметил про себя Потемкин, в его грубо вылепленная физиономия осветилась дружескою улыбкою.

— Надеюсь, что милая княжна не будет обойдена вниманием моих любезных гостей, если мы с вами, любезный князь, подымемся в мой кабинет? А вот в кавалеры… — Григорий Александрович сделал широкий жест рукою, показывая, как сразу несколько кавалергардов и молодой гусарский полковник бросились к Анне Александровне.

В кабинете Потемкин тотчас сбросил мундир и накинул на плечи свой халатный затрапез.

— Глядите сюда, князь. Одному из первых намерен вам показать.

Снятые откуда-то с высоких полок, на длинном столе у стены выстроились наклеенные на картон цветные рисунки.

— Что это? — Голос светлейшего был резок.

— Солдаты иноземных войск? — неуверенно произнес Багратион.

— Дудки! Сие — воины будущей в скором времени российской армии. Видите: светло-зеленая форма — инфантерия, синяя — кавалерия. Красный цвет — у артиллеристов, белый — флот. Но и цвета — не весь фокус!

Рядом, на столе, лежал чистый лист, и Потемкин, схватив уголек, резкими и четкими штрихами начертал абрис мужской головы.

— Каковы нынче украшения сей капители? — произнес светлейший, чуть отпрянув от стола и пристально, как бы с вызовом, всмотрелся в Багратиона.

Юноша быстро перенял у Потемкина уголек и короткими движениями руки пририсовал на листе под висками завитые букли и сзади длинную косу.

— Ого! — восхитился Григорий Александрович. — Учились рисованию, у кого?

— Я сам, — неохотно признался Петр.

— Однако отменно способны. И главное, видна манера. Похвально, похвально, князь! Но — к делу. Итак, сия коса, или — по-ихнему, по-прусски, откуда мы переняли сей причиндал, — гарбейтель. А по-нашему, по-русски рассадник вшей. Далее — пукли. Нашто в полках развели парикмахерские? Нашто пукли в бумажки, яки конфеты, завертывать, будто солдат — курва старая? Завиваться да пудриться — воинов ли дело? А ведь у солдат да офицеров ни времени; ни кауферов нету, чтобы голову по парикмахерским правилам содержать.

Он снова схватил пальцами уголек и ловко отсек на рисунке косу, букли и парик.

— Голову полезно только мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою и шпильками. Туалет солдатский должен быть таков: встал — и готов! А еще — другой резон…

Рука Григория Александровича потянулась к противоположному краю стола, где громоздились стопками какие-то книги. Перебрав верхние, выудил из-под них листки и ткнул в них пальцем.

— Тут, князь, я на досуге вывел интересную и многозначительную для государственной казны цифирь. Фунт муки мелкого помола — вместо пудры — стоит четыре копейки. Дальше: сало для напомаживания голов да еще ленточки в косы — один рубль и пять копеек. А чулки возьми, от коих никакого проку?.. Коротко, копеечки обращаются в рублики, те — в сотни и тысячи… Кто платит за все сии игрушки и украшательства? Мужик, что солдата и так должен кормить, поить и одевать. Так что одевать — с умом. И не токмо чтоб дешево. То — особ статья. Главное — чтоб удобно и целесообразно.

Пошарив на верхней полке, светлейший достал еще три-четыре рисунка.

— Не закончил еще — сам ведь малюю. Другому на словах не передашь, что держишь в голове, что зародилось в рассуждении. Я тут как раз удобство хочу отразить.

На пашпортах — короткие куртки, шаровары, удобные башмаки.

— Ну да, зачем же солдату камзолы до колен? — Князь Петр показал на собственное, то есть взятое напрокат, одеяние, отчего возглас его приобрел непритворную убедительность. — Короткая куртка — и бежать и прыгать сподручнее. То шаровары. А чулки? И впрямь только дамам…