Эхма! Где ты, Россия?.. Неужто воистину, как поется в песне, — разошлися навсегда за моря и реки…

Только недавно, считай, были Брест-Литовск, за ним — Варшава… Многие еще помнили, как пяток лет назад гремели здесь бои с поляками, теперь же впереди, бают, другой противник — француз.

Но где те края, населенные хранцами, как сразу на свой лад русский солдат окрестил еще не виданных в глаза врагов? Поляков и турок знали. Старики помнили пруссаков и взятие Берлина. А вот хранцы — те кто? Доходило лишь: басурманы. Кто же, как не нехристи, взялись рушить троны, рубить головы своим и соседским царям, прозываемым королями?

Чтобы наказать басурманское племя и идем мы, православные христиане, с именем Господа по чужим странам и городам.

Идем спасать народы, божеские троны, самим Творцом освященные.

Вот что — с первой же команды «марш!» от самой границы у Брест-Литовска — вошло в голову и сердце каждого воина и вело их теперь через Вислу к незнакомой реке Рейну.

А там, за Рейном, говорили знающие, и лежит та земля хранцев.

— Париж. Будем воевать Париж — их главный басурманский город…

Только вдруг в налаженном ходе — сбой. Первая весть, что доставили фельдъегеря из Санкт-Петербурга: император Павел Петрович повелел остановиться. Следом — другая: воротить войска назад! А через какое-то время — новый приказ: повернуть на Вену!

Тут не только солдаты — офицеры и генералы развели руками: что у них там, в Петербурге, — семь пятниц на неделе?

Боялись называть вслух того, у кого на неделе и пятниц, и понедельников, и сред — семь раз по семи. Но войска ведь не на плацу — в чужих уже краях, за много сотен верст от дома. И не какие-нибудь два или три батальона — целый армейский корпус. А в нем — семнадцать тысяч штыков да сабель и еще тысячи три казаков. Армия!

Однако первая заповедь войны, от нижнего чина до генерала: не рассуждать, а исполнять. И — из германских краев повернули почти под прямым углом в Австрию.

В начале прошлого, 1798 года Багратион был произведен в полковники. Ныне, в феврале 1799-го, спустя всего год, уже на походе, получил чин генерал-майора. Производство коснулось и других офицеров в корпусе. Сие означало: русский император посылал в помощь союзникам не первые попавшиеся под руку военные силы, а части отборные, где генералы — во главе полков, как, к примеру, в тех частях, что у него маршируют на плацу.

А полки, посланные против «якобинской заразы», были действительно из лучших. Но не только по меркам императорских вахтпарадов. Расположенные в основном вдоль западной границы, они готовились не к смотрам — к войне. Среди них был и Шестой егерский полк князя Багратиона, дислоцированный в Волковыске, между Гродно и Брестом.

К осени прошлого года, когда еще только начались переговоры между Австрией, Пруссией и Россией о том, чтобы совместными усилиями выгнать французов из захваченных ими чужих земель и уничтожить якобинцев в их логове, Россия пообещала выделить два пехотных корпуса.

Деньги на ведение войны давала Англия. А деньги, как всегда, предмет раздора. Еще не двинув свои войска, даже толком не определив, где и как станут действовать, австрийцы вдруг потребовали, чтобы русские шли на подмогу не к пруссакам, а к ним. Из Вены, через Северную Италию и Швейцарию, — самая прямая дорога во Францию, а, дескать, не с севера, через Рейн.

Тогда Павел Петрович и ударил своим ботфортом в пол: остановить войска! Ишь, хитрецы, хотят русскою кровью вернуть свое господство в италийских королевствах, отнятых у них французами. Ни разговоров с австрияками, ни помощи им — воротить войска!..

Но и австрийцев не так легко провести, коли они твердо стояли на своем. Их император Франц, считавший себя ни много ни мало наследником правителей Римской империи, решил подсластить пилюлю. Единственный полководец, кто может возглавить союзные войска, это русский Суворов. Просим прислать к нам вашего гения. Мол, не так нас изволили понять. Не просто солдатиков ваших желаем, чтобы ими, сердешными, прорехи затыкать, всю славу предстоящей войны отдаем в русские руки.

Это мгновенно переменило решение Павла: если уж сам римский император признает верховенство России — сие величайшая честь!..

Корпус Андрея Григорьевича Розенберга, в который вошел и Шестой егерский полк Багратиона, двигался к Вене ускоренным маршем. Идти так поспешно полкам и казакам было с руки, потому что маршировали, в полном смысле слова, налегке. Не было полевой артиллерии, обозов с провиантом на много недель и даже месяцев вперед. Вся поклажа пехоты — ружья и ранцы у солдат да шпаги у офицеров. Даже интендантских служб не было. Фураж и сено для лошадей, хлеб, мясо и другую провизию для своих солдат сами эскадронные и батальонные командиры закупали у местного населения по пути следования колонн.

Продовольствием, пушками, порохом, понтонами для перехода через реки — всем, коротко говоря, что необходимо для действующих войск, обеспечит Австрия, уверяли себя и солдат старшие офицеры и генералы.

Так, налегке, не обремененные лишними тяжестями, русские воины, вступив в Австрию, в марте уже оказались в Северной Италии и расположились лагерем, вокруг города Вероны.

Сюда к ним спешил и их почти уже семидесятилетний полководец.

— Андрей Григорьевич! — Суворов не скрыл радости, увидев Розенберга. — Сколько лет прошло после Крыма, а помню, помню вас. Как славно мы там турок бивали. А ныне вот надо французишек проучить. Как полагаете, осилим?

— Без сомнения, ваше сиятельство. — Розенберг щелкнул каблуками.

Седой хохолок Суворова вскинулся вверх, и полководец отступил в глубину зала.

— Атаковать! — донеслось до генералов. — Холодное оружие, штыки, сабли… Не терять ни минуты, брать, преодолевать все препоны на пути, даже те, что брать сверх наших сил! А догонишь бегущих — уничтожай каждого, коли не бросят оружия. Помни: быстрота, натиск — матерь и отец победы. Согласны?

— Так точно, ваше сиятельство, — ответил Андрей Григорьевич, когда Суворов стремительно, как и отбежал, вернулся к строю генералов.

— В бою, в бою буду рад увидеть, кто согласен со мною, — вновь завертелся как волчок Александр Васильевич. — А вот они, французы, — моей, суворовской, школы. Как воюют пруссаки и те, у кого мы нынче в гостях, — австрийцы? У них кордонная тактика: наступает первая линия, за нею — вторая, третья. Как действую я, а теперь и французы? Строя нет — всяк идет — в атаку, имея свой маневр. Столкнулся с неприятелем — первого заколи, второго срази пулей, третьего — вновь штыком или прикладом. Ты — один. Но ты — жив. Их же — трое, но они уже не встанут. Виктория? Виктория, да еще какая!.. Только Господь за что-то прогневался на меня — лишил возможности стать победителен самого Бонапарта, услал его в Египет. Что ж, и генералы его не плохи, хвала Богу и за сей подарок. Ну а наши, русские военачальники каковы? Познакомьте меня с вашими, Андрей Григорьевич, помощниками.

— Позвольте представить… — начал командир корпуса и назвал стоявшего на правом фланге шеренги.

Маленькие глазки полководца почему-то вдруг заслезились, и он смахнул слезу руками.

— Рад, рад, — произнес он, так, кажется, и не разобрав фамилии представляемого.

И другой не остановил внимания.

— Первый раз слышу, — отозвался о третьем и потер глаза, теперь уже ладонью. — Но — рад знакомству.

— Генерал-майор Меллер-Закомельский! — Розенберг подвел фельдмаршала к следующему в строю.

— А-а, помню, — встрепенулся Александр Васильевич. — Не Иван ли?

— Точно так, ваше сиятельство! — отрапортовал генерал.

Суворов поклонился:

— Послужим, побьем французов. Нам честь и слава!

Следующим был назван генерал-майор Милорадович.

— Ты ли, Миша? — Суворов сделал к нему несколько шагов. — Теперь вижу: ты. Ну, здравствуй! Сколько же тебе годков? Двадцать восемь! Помилуй Бог, как вырос. Я же тебя помню верхом на палочке, когда в доме твоего батюшки угощался я пирогами. Какие они сладкие были — до сих пор не могу забыть. Ну, давай, Михаил Андреич, поцелуемся. Ты будешь героем! Ура, ура тебе!..