– Хватит ли у вас совести уделить мне пять минут для беседы – или, может, этого не было в вашем первоначальном плане?
Он кивнул, потому что губы его не слушались.
Холодно попросив его следовать за ней, она, гордо подняв голову, вышла в холл и прошла в одну из уединенных комнат с карточным столиком. Перри было двинулся за ней, но чуть не упал, потому что его задние ноги вдруг перестали его слушаться.
– Ты остаешься здесь! – яростно скомандовал он.
– Я не могу, – раздался жалобный голос задней половины. – Сначала должны выйти вы!
Перри заколебался, но, более не в силах выносить любопытные взгляды всех присутствовавших, пробормотал команду, и верблюд осторожно вышел из комнаты на всех четырех ногах.
Бетти ждала его.
– Ну, что ж, – яростно начала она, – теперь ты видишь, что ты наделал! Ты со своей дурацкой лицензией! Я же говорила, что не надо было ее брать!
– Любовь моя, я…
– Не говори мне «любовь моя»! Прибереги это для своей настоящей жены, если только кто-нибудь выйдет за тебя после этого мерзкого фарса! И не пытайся меня убедить, что это все вышло случайно. Ты подкупил этого негра! Ты сам это знаешь! Не вздумай говорить, что ты и не пытался жениться на мне!
– Нет… Конечно же…
– Да уж лучше скажи честно! Ты попробовал, и что ты теперь будешь делать? Ты знаешь, что мой отец почти сошел с ума? Так тебе и надо, если он тебя пристрелит! Возьмет ружье и начинит тебя сталью! Даже если эту сва… этот спектакль можно будет аннулировать, эта история будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь!
Перри не смог удержаться и негромко процитировал:
– «Верблюд, счастлив ли ты, что будешь отныне принадлежать прелестной заклинательнице?..»
– Заткнись! – воскликнула Бетти.
Повисла пауза.
– Бетти, – наконец произнес Перри, – единственное, что сможет поставить все на свои места, – это если мы поженимся по-настоящему. Выходи за меня.
– Выйти за тебя?
– Да. Только это…
– Заткнись! Я бы не вышла за тебя, даже если…
– Знаю. Если бы я был единственным мужчиной на свете. Но если тебе хоть немного дорога твоя репутация…
– Репутация! – воскликнула она. – Вот теперь ты вспомнил о моей репутации! А почему же ты не подумал о моей репутации, когда нанимал этого жуткого Джамбо, чтобы…
Потеряв надежду, Перри воздел руки:
– Очень хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь. Видит Бог, я отказываюсь от любых претензий!
– Ноя, – послышался новый голос, – не отказываюсь!
Перри и Бетти вздрогнули, и она приложила руку к сердцу:
– Господи, это еще кто?
– Это я, – отозвалась половина верблюда.
Перри молниеносно стащил верблюжью шкуру, и перед ними возник неряшливый, нетвердо стоявший на ногах субъект; костюм его вымок от пота, а рука крепко сжимала почти пустую бутылку.
– О, – воскликнула Бетти, – ты притащил его сюда, чтобы шантажировать меня! Ты же говорил, что он глухонемой, – что за ужасная рожа!
Удовлетворенно вздохнув, половина верблюда уселась на стул.
– Не стоит говорить об мне подобным образом, леди. Я – не рожа. Я ваш муж.
– Муж?
Этот возглас вырвался одновременно и у Перри, и у Бетти.
– Ну да, конечно. Я для вас такой же муж, как и этот парень. Вас женили не на передней половине верблюда. Вас женили на верблюде целиком. Да вон и на пальце у вас мое кольцо!
Взвизгнув, она стянула с пальца кольцо и изо всех сил швырнула его на пол.
– О чем это ты? – озадаченно спросил Перри.
– Вам придется договориться со мной, да так, чтобы я остался доволен. Если у вас не получится, имейте в виду, что у меня такие же права на нее, как и у вас!
– Это двоемужество, – сказал Перри, развернувшись к Бетти.
И вот для Перри наступил решающий момент – момент, когда он решил поставить на карту все. Он встал, посмотрел сначала на ослабевшую Бетти, сраженную этим новым обстоятельством, затем на таксиста, неуверенно, но с угрозой покачивавшегося на стуле из стороны в сторону.
– Очень хорошо, – медленно произнес Перри, обращаясь к индивидууму, – бери ее. Бетти, что касается меня, то я смогу доказать тебе, что наша свадьба произошла по чистой случайности. Я при свидетелях откажусь от любых своих прав на тебя в качестве моей жены и передам тебя человеку, чье кольцо ты носишь, твоему законному супругу.
В наступившей тишине на него смотрели две пары глаз, в которых читался ужас.
– Прощай, Бетти, – отрывисто произнес он. – Не забывай меня теперь, когда ты обрела счастье. Утренним поездом я уезжаю далеко, на Восток. Вспоминай только хорошее, Бетти.
Бросив на них прощальный взор, он отвернулся, повесил голову на грудь и взялся за дверную ручку.
– Прощай, – повторил он. И повернул ручку двери.
Но, как только раздался скрип двери, и змеи, и шелк, и рыжие косы стремительно бросились к нему.
– О Перри, не оставляй меня! Перри, Перри, возьми меня с собой!
Ее слезы текли по его щекам. Он спокойно заключил ее в объятия.
– Мне все равно, – всхлипывала она. – Я люблю тебя, и если ты хочешь, можешь найти прямо сейчас священника, чтобы нас еще раз поженили. Я поеду с тобой на Восток!
Передняя половина верблюда из-за плеча девушки бросила взгляд на заднюю половину, и они подмигнули друг другу. Это был особый знак, понятный лишь верблюдам.
Первое мая
Прошла и увенчалась победой война, и огромный город победителей перекрестили триумфальными арками и забросали живыми цветами: белыми, алыми и розовыми.
Долгими весенними днями с утра и до вечера под гулкие звуки барабанов и радостные, звонкие звуки медных труб по главной улице маршировали возвращавшиеся домой солдаты, а бледные и отвыкшие от улыбок торговцы и служащие контор, бросив свои мелочные расчеты и ссоры, толпились у окон и смотрели на проходящие мимо батальоны.
Никогда еще огромный город не был так великолепен – ведь победоносная война принесла с собой многое, и стекались сюда с юга и с запада толпы торговцев с домочадцами, дабы отведать от всех сладких яств, и узреть все множество приготовленных зрелищ, и купить своим женам меха на будущую зиму, и сумочки из золотой плетеной нити, и разноцветные пестрые туфли-лодочки из шелка, серебристого и розового атласа и золотой парчи.
И столь веселыми и шумными были надвигающиеся мир и процветание, воспетые писателями и поэтами нации победителей, что все больше и больше расточительного люда собиралось из провинций, дабы испить из чаши веселья, и все быстрее и быстрее торговцы избавлялись от своих безделушек и туфелек, пока не возопили они ввысь громким воплем о том, что нужно им еще безделушек и туфель, дабы могли они дать то, что требовали от них. А самые праведные из них беспомощно вздымали руки и кричали:
«Увы! Нет у меня больше туфелек! И увы же мне! У меня нет больше безделушек!!! Да помогут мне небеса, ибо не ведаю я, что же мне делать?»
Но никто не внимал их громкому воплю, потому что толпа была захвачена иным: день за днем по улице бойко шагала пехота, и все ликовали, потому что возвращавшиеся домой юноши были чисты и храбры, белозубы и розовощеки, а девы родной земли были непорочны и прекрасны как лицом, так и фигурой.
И в то время множество событий свершилось в огромном городе, и здесь записано о нескольких из них – а возможно, что и об одном.
I
В девять часов утра первого мая 1919 года к портье отеля «Билтмор» обратился молодой человек, желавший знать, не здесь ли остановился мистер Филип Дин, – и, если это так, то нельзя ли попросить вызвать номер мистера Дина? Проситель был одет в хорошо сшитый поношенный костюм; он был невысок, строен и красив какой-то обреченной красотой. Сверху его глаза обрамляли необычно длинные ресницы, а под глазами были темные полукруги, от которых разило нездоровьем, что еще более подчеркивалось неестественным лихорадочным румянцем, какой обычно бывает при высокой температуре.
Да, мистер Дин остановился здесь. Молодого человека пригласили к стоявшему сбоку телефону.
