– Да, – рассеянно сказала Майра. – Такой совет я уже слышала.

– Легко быть романтиком, когда тебе восемнадцать! – подчеркнула Лейла. – Но через пять лет вся твоя романтика улетучивается, как дым!

– Мне было так хорошо, – вздохнула Майра. – Такие симпатичные парни были рядом со мной! Сказать по правде, я уже решила, за кем мне приударить.

– И за кем же?

– За Ноулетоном Уитни. Поверь: может, я и выгляжу несколько пресыщенной, но я все еще могу заполучить любого, кого только захочу!

– А ты его и правда хочешь?

– Да. Если кого и хочу, так только кого-нибудь вроде него! Он сногсшибательный и застенчивый… Очень милый и застенчивый… И еще, говорят, у них потрясающее имение в округе Вестчестер!

Лейла допила чай и бросила взгляд на свои наручные часики:

– Мне пора бежать, дорогая!

Обе встали и, неторопливо выйдя на Парк-авеню, поймали такси.

– Я ужасно рада за тебя, Майра; я знаю, что ты будешь очень счастлива!

Майра обошла небольшую лужицу на асфальте и, подойдя к такси, задержалась на подножке авто, балансируя, словно балерина:

– Пока, Лейла! Увидимся!

– До свидания, Майра. Удачи тебе!

И, хорошо зная Майру, Лейла подумала, что в данном случае последнее пожелание было излишним.

Главным образом именно поэтому в пятницу вечером шесть недель спустя Ноулетон Уитни заплатил таксисту семь долларов десять центов и, в смешанных чувствах, остановился рядом с Майрой на лестнице отеля «Билтмор».

Под внешней, безумно счастливой оболочкой его разума постепенно зрел тяжкий испуг от того, что он натворил. Ведь это он сам, защищаемый уже с первого курса Гарварда от ловушек очаровательных охотниц за состояниями, он самый, кого – с его молчаливого согласия – удалось буквально за загривок оттащить от нескольких юных и милых созданий, сейчас воспользовался отлучкой родителей на запад страны и умудрился так запутаться в силках, что теперь было сложно сказать, где силки, а где – он!

День прошел, как во сне: в ноябрьских сумерках после дневного спектакля они с Майрой смотрели на городскую толпу из романтического уединения кэба – что за удивительный экипаж! – и вот они уже сидят за чаем в «Ритце», и ее белая рука лежит на темном подлокотнике соседнего кресла, внезапно звучат торопливые сбивчивые слова… Затем они едут в ювелирный магазин, потом – безумный ужин в каком-то маленьком итальянском ресторанчике, где на обороте меню он написал: «Ты?» и передал его ей, а она подписала снизу вечно чудесное: «Ты же знаешь, что да!» А вот и день подходит к концу, и они стоят на лестнице у «Билтмора».

– Скажи! – шепнула Майра ему на ухо.

Он сказал.

Ах, Майра, как много воспоминаний, должно быть, пронеслось в твоей памяти в этот момент!

– Я так счастлива, милый! – нежно сказала она.

– Нет! Это я счастлив! Ты же знаешь… Майра…

– Знаю!

– Навсегда?

– Навсегда! Смотри, что у меня есть! – И она поднесла к губам новое кольцо с бриллиантом. О, Майра знала, что следует делать в таких случаях!

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! Спокойной ночи…

Словно призрачная фея в мерцающем розовом платье, она легко взбежала по широким ступеням; ее щеки горели, когда она вызывала лифт.

Через две недели она получила от него телеграмму, которой он сообщал, что родители вернулись с запада и приглашают ее на недельку в гости в свое имение в округе Вестчестер. Майра телеграфировала время прибытия поезда, купила три новых вечерних платья и принялась паковать дорожный сундук.

Она приехала холодным ноябрьским вечером; сойдя с поезда в густых сумерках, она слегка поежилась от холода и поискала взглядом Ноулетона.

Какое-то время на платформе было много народу, все возвращались из города – слышалась разноголосица приветствий жен и семейных шоферов, затем раздалось громкое ворчание лимузинов, сдававших назад, разворачивавшихся и отъезжавших от станции. А затем – она и опомниться не успела – платформа опустела, и вокруг не осталось ни одного роскошного автомобиля. Должно быть, Ноулетон перепутал поезд!

С едва слышным «Черт возьми!» она пошла к возведенному в Елизаветинскую эпоху зданию станции, чтобы позвонить по телефону, но тут какая-то грязная и неряшливо одетая личность, приподнявшая в качестве приветствия свою видавшую виды фуражку, обратилась к ней надтреснутым и ворчливым голосом:

– Это вы мисс Харпер?

– Да, – сильно удивившись, ответила она. Неужели эта немыслимая личность могла быть шофером?

– Шофер приболел, – продолжала личность пронзительным ноющим тоном. – Я его сын!

Майра открыла от изумления рот:

– Вы про шофера мистера Уитни?

– Да! Как война началась, так он оставил только одного шофера. Экономит изо всех сил, чистый Гувер! – Он нервно потоптался и хлопнул в ладоши, облаченные в огромные краги. – Ну да ладно, чего тут на холоде стоять, болтать-то? Давайте ваш саквояж.

Потеряв от изумления дар речи, но ничуть не обескураженная, Майра последовала за своим провожатым до самого конца платформы. Напрасно она искала глазами лимузин – его там не было. Но долго удивляться ей не пришлось, потому что личность направилась прямо к видавшей виды машинке-развалюхе, в кабину которой и был помещен ее саквояж.

– Лимузин поломался, – пояснил он. – Придется ехать на этом или пешком. – Он открыл для нее переднюю дверь и кивнул: – Залезайте!

– Если вы не возражаете, я, пожалуй, сяду сзади!

– Да как хотите, – фыркнул он, открыв заднюю дверь. – Я просто подумал, что дорожный сундук небось по дороге станет болтаться туда-сюда на сиденье, вы и разнервничаетесь.

– Какой еще сундук?

– Ну, ваш.

– Ах, а разве мистер Уитни… Разве нельзя сделать две поездки?

Он упрямо покачал головой:

– Не разрешает! С тех пор как началась война. Богатые должны подавать пример, вот что мистер Уитни твердит. Давайте-ка квитанцию на багаж.

Когда он удалился, Майра безуспешно попыталась представить себе шофера, у которого мог бы быть такой сын. После загадочной перепалки с багажным агентом человек вернулся, отчаянно задыхаясь, таща на спине дорожный сундук. Водрузив его на заднее сиденье, он вскарабкался за руль впереди, рядом с ней.

Было уже совсем темно, когда они свернули с дороги и по длинной тенистой аллее подъехали к особняку семейства Уитни, освещенные окна которого отбрасывали большие пятна веселого желтоватого света на гравий, лужайку и деревья. Даже сейчас было видно, что дом очень красивый, в его неясных контурах угадывались черты колониального стиля Джорджии, а по обеим сторонам от дома были разбросаны обширные тенистые парки. Машина, дернувшись, остановилась перед квадратными каменными воротами особняка, шоферский сын выкарабкался из машины вслед за Майрой и распахнул дверь дома.

– Заходите! – фыркнул он; она переступила через порог и услышала, как он тихо затворил за ней дверь, оставшись снаружи вместе с темнотой.

Майра огляделась. Она находилась в обширном мрачном холле, обшитом на английский манер дубовыми панелями и освещавшемся тусклыми, полускрытыми плафонами, светильниками, напоминавшими светящихся желтых черепах, развешанных на равных расстояниях по стенам. Прямо перед ней была широкая лестница, по бокам которой было несколько дверей; вокруг не слышалось ни звука, никого не было видно, а с темно-малинового ковра, казалось, поднималась вверх напряженная неподвижность.

Так она простояла, должно быть, целую минуту, пока не почувствовала на себе чей-то взгляд; она заставила себя непринужденно повернуться.

В нескольких ярдах, вопросительно глядя на нее, стоял лысый, чисто выбритый коротышка с желтоватым лицом, наряженный в опрятный сюртук и белые гетры. На вид ему было лет пятьдесят, но ему не нужно было даже двигаться, чтобы ей в глаза бросилась распространяемая им вокруг себя забавная резвость, – сама его поза говорила о том, что она вот-вот сменится, пусть даже он ее только что принял. Миниатюрные ручки, ножки и причудливый изгиб бровей делали его похожим на проказника-эльфа, и у нее тут же возникло смутное мимолетное чувство, что когда-то давно она его уже где-то видела.