– Смотри! Начинается! Боже мой! – воскликнул Гарри.

Оркестр в дальнем углу грянул «Привет, привет! Ребята все собрались!», и звуки стали отражаться отовсюду сразу из-за странной и причудливой акустики. Затем неожиданно погас свет; тишина, казалось, опускалась вниз по ледяным стенам и накрывала людей, словно поток. В темноте Салли Кэрролл все еще могла различить белые клубы пара, выходившие у нее изо рта, и тусклый ряд бледных лиц на противоположной стороне зала.

Музыка стихла, превратившись в жалобный вздох, а снаружи донесся громкий звучный напев маршировавших клубов. Пение становилось все громче, словно победная песнь племени викингов, возвращавшихся из диких краев древности; звук нарастал – они приближались. Появился первый ряд факелов, затем еще и еще; двигаясь в ногу, обутые в мокасины и закутанные в шерсть фигуры заполнили зал; с их плеч свисали снегоступы, над головами возвышались и мерцали факелы, а голоса карабкались вверх по высоким стенам.

Серая колонна кончилась, за ней пошла другая. На этот раз багровый свет струился по ярко-алым суконным курткам и красным вязаным шапкам с ушами. Войдя, они подхватили припев. Затем появились большие отряды в бело-голубом, в зеленом, в белом, в желто-коричневом.

– Те, что в белом, – это клуб «Уэйкута», – взволнованно прошептал Гарри. – Это те, с кем я тебя знакомил на танцах!

Голоса становились все громче; огромная пещера превратилась в фантасмагорию из факелов, качавшихся огромными огненными рядами, цветных пятен и ритма шагов людей, обутых в мягкую кожу. Первая колонна развернулась и остановилась, отряды выстроились один за другим, пока факелы всех участников процессии не превратились в единый огненный флаг, а затем тысячи голосов издали могучий крик, раздавшийся, словно раскат грома, и поколебавший пламя факелов. Это было великолепно, это было потрясающе! Для Салли Кэрролл это выглядело так, словно Север принес жертву на огромный алтарь серого языческого Снежного Бога. Когда отголоски крика затихли, вновь заиграл оркестр, затем опять послышалось пение, а потом – долгие раскатистые приветствия каждого клуба. Она сидела очень тихо, прислушиваясь, как отрывистые крики разрывают тишину; затем она вздрогнула, потому что послышался грохот взрывов, и везде в пещере стали подниматься огромные клубы дыма, – к работе приступили фотографы со своими вспышками – собрание кончилось. С оркестром впереди, клубы вновь выстроились в колонны, затянули песню и стали маршем уходить на улицу.

– Пойдем! – крикнул Гарри. – Нужно посмотреть лабиринты в подвале, пока не выключили свет!

Все встали и пошли к спуску: Гарри и Салли Кэрролл впереди; ее маленькая варежка утопала в его большой меховой рукавице. У подножия спуска находился длинный пустой снежный зал с таким низким потолком, что пришлось пригнуться – их руки разъединились. Прежде чем она успела сообразить, что произошло, Гарри бросился в один из полудюжины сверкающих коридоров, которые шли из зала, и превратился в стремительно удаляющееся темное пятно на фоне зеленого мерцания.

– Гарри! – позвала она.

– Иди сюда! – крикнул он ей.

Она окинула взглядом пустой снежный зал; все остальные, видимо, решили идти домой и были уже где-то снаружи, в обманчивом снегу. Она, поколебавшись, бросилась вслед за Гарри.

– Гарри! – крикнула она.

Через тридцать футов она добежала до развилки; услышала слабый приглушенный ответ вдали, слева, и, слегка испугавшись, бросилась туда. Еще одна развилка, еще два зияющих коридора.

– Гарри!

Молчание. Она бросилась бежать прямо, затем молниеносно развернулась и помчалась туда, откуда пришла, неожиданно охваченная ледяным страхом.

Она добежала до развилки – здесь? – выбрала левый коридор и выбежала туда, где должен был быть выход в длинную пещеру с низким потолком, – но перед ней был лишь очередной сверкающий коридор, оканчивавшийся тьмой. Она крикнула, но в ответ услышала лишь глухое безжизненное эхо от стен и никаких откликов. Вернувшись по своим следам, она свернула в другой коридор, на этот раз широкий – словно зеленая тропа между разверзнувшимися водами Красного моря, словно влажный подземный ход между двумя пустыми гробницами.

Она стала немного поскальзываться, потому что на подошвы галош налип слой снега; чтобы сохранить равновесие, пришлось хвататься за местами скользкие, местами липкие стены.

– Гарри!

Опять молчание. Эхо насмешливо унесло ее крик в самый конец коридора.

И в ту же секунду свет погас, и она оказалась в полной темноте. Она издала негромкий испуганный крик и повалилась замерзшим сугробиком прямо на лед. Падая, она почувствовала, что с ее левой коленкой что-то не так, но не стала обращать на это внимания – ее охватил глубокий ужас, и он был сильнее, чем страх потеряться. Она осталась одна, лицом к лицу с духом Севера, с тем безотрадным одиночеством, рожденным затертыми во льдах китобоями арктических морей, с бесконечными нетронутыми белыми пустынями без единого дымка, где разбросаны выбеленные кости искателей приключений. Она чувствовала ледяное дыхание смерти; оно скатывалось вниз, к земле, и собиралось ее схватить.

С неистовой и отчаянной энергией она вновь встала на ноги и на ощупь пошла дальше во тьме. Она должна отсюда выбраться! Она может проблуждать здесь несколько дней, затем окоченеет до смерти и вмерзнет в лед, и ее труп – она об этом читала – сохранится в первозданном виде до тех пор, пока не растает ледник. Гарри, наверное, решил, что она ушла вместе с остальными – так что он тоже ушел; никто ничего не узнает до следующего дня, а тогда уже может быть поздно. Она с грустью дотронулась до стены. Говорили, что толщина ее сорок дюймов – целых сорок дюймов!

– Ах!

Она почувствовала, как с обеих сторон по стенам к ней крадутся какие-то существа – затхлые души, населявшие этот дворец, этот город, этот Север.

– Ах да где же хоть кто-нибудь – ну хоть кто-нибудь! – громко воскликнула она.

Кларк Дэрроу – он бы понял, и Джо Эвинг тоже; нельзя оставлять ее здесь блуждать вечно – чтобы покрылись льдом ее сердце, тело и душа! Это же она – она, Салли Кэрролл! Всем она приносила только радость. Она была веселой девочкой. Она любила тепло, лето и «Дикси». Но здесь все было чужим – чужим…

– Не нужно плакать, – донесся чей-то голос. – Ты больше никогда не будешь плакать. Твои слезы превратятся в лед; здесь все слезы превращаются в лед!

Во весь рост она растянулась на льду.

– Ах, боже мой! – она споткнулась.

Миновала длинная неразличимая шеренга минут, и она почувствовала, как от сильной усталости ее глаза закрываются. Затем ей показалось, что кто-то присел рядом и погладил ее по лицу теплой и мягкой рукой. Она с благодарностью посмотрела вверх.

– Ах, это же Марджори Ли! – певуче, вполголоса пробормотала она. – Я знала, что ты придешь. – Это действительно была Марджори Ли, и выглядела она именно так, как ее и представляла Салли Кэрролл: юное открытое лицо, светлые волосы, большие приветливые глаза, юбка с фижмами, очень мягкая, на которой было так приятно лежать.

– Марджори Ли!

Становилось все темнее и темнее – все эти надгробия надо бы, конечно, подкрасить, хотя от этого они, разумеется, лишь испортятся. Но все же надо сделать так, чтобы можно было прочитать, что на них написано.

Затем, после череды мгновений, бежавших то быстро, то медленно, но превращавшихся в результате во множество расплывчатых лучей, сходившихся к бледно-желтому солнцу, она услышала громкий треск, нарушивший ее вновь обретенную тишину.

Появилось солнце, появился свет; факел, и еще факел, и еще – и голоса; под факелом возникло живое человеческое лицо, тяжелые руки подняли ее, и она почувствовала что-то у себя на щеке – что-то мокрое. Кто-то схватил ее и тер ее лицо снегом. Как смешно – снегом!

– Салли Кэрролл! Салли Кэрролл!

Это был Сорвиголова Дэн Мак-Грю и еще двое, которых она не узнала.

– Детка, детка! Мы тебя два часа искали! Гарри чуть с ума не сошел!