– А что вы подразумеваете под этими «псовыми»? Внешнюю видимую мужественность, в отличие от утонченности?

– Наверное, да. Я никогда не анализирую – я просто смотрю на человека и тут же говорю: этот из «псовых», а этот – из «кошачьих». Наверное, со стороны выглядит смешно?

– Вовсе нет! У меня когда-то была собственная теория насчет здешних людей. Я считаю, что они все замерзают.

– Что?

– Я думаю, что они все потихоньку превращаются в скандинавов: видите ли, они тут все «ибсенизируются». Понемногу и едва заметно они становятся все более унылыми и меланхоличными. Из-за долгих зим. Читали Ибсена?

Она отрицательно покачала головой.

– У его героев есть общая характерная черта – особая задумчивая суровость. Они все праведные, ограниченные и безрадостные, у них отсутствует способность переживать огромную радость или печаль.

– Не улыбаются и не плачут?

– Совершенно верно! Вот в чем заключается моя теория. Видите ли, здесь живут тысячи шведов. Мне кажется, сюда они едут потому, что здешний климат очень похож на скандинавский. Постепенно происходит смешение рас. Прямо здесь, перед нами, их едва ли наберется с полдюжины, но целых четыре губернатора нашего штата были родом из Швеции… Я вам еще не надоел?

– Нет-нет, мне очень интересно!

– Ваша будущая невестка – наполовину шведка. Мне лично она симпатична, однако по моей теории шведы вообще отрицательно влияют на американцев как на нацию. Среди скандинавов, знаете ли, самый высокий процент самоубийств в мире.

– Но тогда почему вы живете здесь, раз тут так тоскливо?

– О, на меня это не действует. Я обладаю довольно замкнутым характером, да и вообще, книги для меня значат гораздо больше, чем люди.

– Но ведь в книгах Юг обычно описывается трагически, не правда ли? Все эти испанские сеньориты, черные волосы, кинжалы, кружащая голову музыка…

Он покачал головой.

– Нет. Трагические народы – все сплошь с Севера! Они не могут себе позволить ободряющей роскоши выплакаться всласть.

Салли Кэрролл вспомнила о своем кладбище и подумала, что, видимо, примерно об этом всегда и говорила, утверждая, что ей там отнюдь не тоскливо.

– Самые веселые в мире люди – это, наверное, итальянцы… Ну ладно, это скучная тема, – оборвал он разговор. – Хочу добавить лишь одно: вы выходите замуж за прекрасного человека!

Салли Кэрролл внезапно исполнилась к нему доверием.

– Я знаю. Я ведь из тех, кто хочет, чтобы в какой-то момент их окружили заботой, и я уверена, что так и будет.

– Пойдемте танцевать? Знаете, – продолжил он, когда они встали, – мне очень приятно встретить девушку, которая знает, зачем она выходит замуж. Девять из десяти невест, выходя замуж, считают, что это просто шаг в закат, как в кино.

Она рассмеялась; он ей очень понравился.

Через два часа по пути домой она уютно устроилась рядом с Гарри на заднем сиденье автомобиля.

– Ах, Гарри! – прошептала она. – Мне так холодно!

– Но ведь здесь тепло, милая моя девочка!

– Но снаружи холодно. И еще ветер воет!

Она зарылась лицом в меховой воротник его пальто и непроизвольно вздрогнула, когда холодные губы коснулись кончика ее уха.

Первая неделя ее визита прошла в суматохе. В студеных январских сумерках ей организовали обещанную поездку на санях за автомобилем. Закутавшись в шубу, она приняла участие в утреннем катании на санях с горки около загородного клуба; она даже попробовала встать на лыжи, чтобы ощутить на одно чудесное мгновение полет в воздухе, а затем приземлиться прямо в мягкий сугроб, смеясь и запутавшись в шубе. Ей понравились все зимние развлечения, за исключением хождения в снегоступах: весь день они просто шли и шли под светом неяркого желтого солнца по ослепительно сверкавшей равнине. Но она очень быстро поняла, что все это считалось здесь детскими забавами, а окружающие ей просто подыгрывали, и их веселье было лишь отражением ее собственного.

Семья Беллами поначалу ее озадачила. Мужчины были солидными, и это ей нравилось. Особенно понравился мистер Беллами, с его седой шевелюрой и сильным, исполненным достоинства характером. Когда она узнала, что он родом из Кентукки, он сразу же стал представляться ей связующим звеном между старой и новой жизнью. Однако по отношению к женщинам из этой семьи она ощущала лишь враждебность. Майра, ее будущая невестка, казалась ей олицетворением бездушной формальности. Ее манера разговаривать никак не выявляла ее личность, поэтому Салли Кэрролл, на родине которой любая женщина должна была обладать определенной степенью шарма и уверенности в себе, чуть ли не презирала ее.

«Если эти женщины не обладают красотой, – думала она, – тогда они вообще пустое место! Они же почти растворяются в пейзаже, едва на них посмотришь повнимательнее. Из них вышли бы великолепные слуги. В любой группе, где есть мужчины и женщины, центром являются мужчины».

А к миссис Беллами Салли Кэрролл прямо-таки исполнилась отвращением. Возникший при первой встрече образ яйца впоследствии лишь утвердился, – она представлялась ей яйцом с надтреснутым, «тухлым» голоском и столь неприятной и наводящей уныние манерой держаться, что Салли Кэрролл думала: вот не приведи господь она упадет – и тут же получится омлет! Кроме того, миссис Беллами, казалось, олицетворяла присущую этому городу враждебность по отношению к чужакам. Салли Кэрролл она звала «Салли», и никто не мог убедить ее в том, что вторая часть имени была отнюдь не глупой и смешной кличкой. А для Салли Кэрролл такое сокращение было равносильно выставлению ее на публике в полуголом виде. Ей нравилось «Салли Кэрролл»; «Салли» она терпеть не могла. Ей также было известно, что мать Гарри не одобряла ее короткую стрижку, и Салли Кэрролл больше не осмеливалась курить внизу после того, как в первый же день в библиотеку, усиленно принюхиваясь, прискакала миссис Беллами.

Из всех мужчин, которым она была представлена, больше всего ей понравился Роджер Паттон, который был частым гостем в этом доме. Он больше не рассуждал о склонности местного населения к «ибсенизации», а однажды, застав Салли Кэрролл свернувшейся калачиком на софе в обнимку с «Пер-Гюнтом», рассмеялся и сказал ей, чтобы она забыла все, что он тогда ей наговорил, – это ведь была просто болтовня.

В один из вечеров на второй неделе Салли Кэрролл с Гарри оказались на грани опасной и непоправимой ссоры. Она считала, что причина была полностью его рук делом, хотя отправной «сараевской» точкой стал неизвестный гражданин, забывший погладить брюки. Салли Кэрролл и Гарри шли домой между высокими снежными сугробами; светило солнце, которое Салли Кэрролл здесь едва узнавала. По дороге они увидели маленькую девочку, укутанную с головы до пят в серую дубленку, – она была похожа на маленького медвежонка, и Салли Кэрролл не могла не обратить на нее внимания и не поделиться с Гарри обычными женскими ахами и охами:

– Ах, Гарри! Ты только посмотри!

– Что такое?

– Та маленькая девочка! Ты видел ее лицо?

– Да. И что?

– Она румяная, словно клубничка! Ах, какая милашка!

– Ну что ж, и у тебя сейчас почти такой же румянец! Здесь у нас все так и пышут здоровьем. Мы ведь сталкиваемся с холодом практически сразу, как только начинаем ходить. Удивительный климат!

Она посмотрела на него – с ним можно было только согласиться. Он выглядел сильным и здоровым; так же выглядел и его брат. А сегодня утром и у себя на щеках она впервые заметила самый настоящий румянец.

Затем их взгляды упали на перекресток впереди по улице – и они не смогли отвести глаз от открывшейся картины. Там стоял мужчина; колени его были подогнуты, глаза устремлены ввысь с таким напряжением, словно он собирался вот-вот совершить прыжок в промозглые небеса… Подойдя поближе, они заметили, что эта абсурдная кратковременная иллюзия создавалась из-за висевших мешком на гражданине брюк, и оба тут же разразились смехом.

– Счет один-ноль в его пользу! – рассмеялась она.