Мужчины поднялись на второй этаж, точнее, они находились еще только на полпути ко второму этажу, когда на первой же лестничной площадке Джеффри в нетерпении уронил чемодан гостя и издал нечто среднее между вопросом и криком:

– Ради бога, скажи мне, Гарри: она тебе понравилась?

– Мы поднимемся наверх, – ответил гость, – закроем двери… Вот тогда и скажу!

Через полчаса, когда они сидели и беседовали в библиотеке, из кухни вошла Роксана, неся перед собой сковороду с бисквитами. Джеффри и Гарри поднялись со стульев.

– Они прекрасны, дорогая, – чуть напряженно сказал муж.

– Превосходны, – пробормотал Гарри.

Роксана засияла:

– Попробуйте! Я не хотела снимать их со сковородки до тех пор, пока вы не увидите их вместе, а теперь я не смогу отнести их обратно на кухню, пока не узнаю, каковы они на вкус!

– Как манна небесная, дорогая!

Одновременно мужчины поднесли бисквиты к губам и откусили по маленькому кусочку. Одновременно они попытались сменить тему разговора. Но Роксана, уже расставшаяся со всеми иллюзиями, поставила сковороду на стол и взяла бисквит. Через секунду с плачевной решительностью прозвучал ее комментарий:

– Полное дерьмо!

– На самом деле…

– Почему же, мне так не каже…

Роксана расплакалась.

– Я бесполезна, – смеялась она сквозь слезы. – Брось меня, Джеффри, я просто паразит, из меня никогда не выйдет хорошей хозяйки…

Джеффри обнял ее:

– Дорогая, я съем все эти бисквиты!

– Но, как бы там ни было, они все равно очень красивые! – оправдывалась Роксана.

– Конечно! Они… они просто-напросто… декоративные! – нашелся Гарри.

Джеффри с воодушевлением ухватился за идею:

– Вот именно! Они просто созданы для украшения; это настоящие шедевры! И мы ими воспользуемся по назначению.

Он убежал на кухню и вернулся, держа в руке молоток и пригоршню гвоздей.

– Клянусь, мы их используем, Роксана! Мы сделаем из них великолепный фриз на стене.

– О, нет! Наш прекрасный дом! – воскликнула Роксана.

– Ничего страшного. Мы же все равно собирались в октябре переклеить здесь обои, неужели ты забыла?

– Ну, тогда…

Бац!

Первый бисквит был прибит к стене; на мгновение он затрепетал на гвозде, как маленькое живое существо.

Бац!..

Когда Роксана вернулась в библиотеку со вторым подносом коктейлей, все двенадцать бисквитов уже выстроились в ряд на стене. Они были похожи на коллекцию доисторических наконечников копий.

– Роксана! – воскликнул Джеффри. – Ты – настоящий художник! Кухарка?! Чепуха! Ты будешь иллюстрировать мои книги!

Во время ужина сумерки нерешительно обратились в закат, а чуть позже за окном наступила звездная ночь, сплошь проникнутая хрупким великолепием белого платья и трепещущим, низким смехом Роксаны. «Она совсем юна, – подумал Гарри. – Не такая брюзга, как Китти».

Он сравнивал их. Китти – нервная, но без всякой чувствительности, норовистая, но без всякого темперамента, женщина, которая может лишь порхать и никогда не взлетит, – и Роксана, которая была свежа, как весенняя ночь, подводившая своим юным смехом итог всему, что бы ни случилось днем.

«Хорошая партия для Джеффри», – подумал он. Почти что дети, они оба были из тех, кто остается ребенком, пока однажды случайно не обнаружит, что он уже седой старик.

Генри думал о них, а между тем ему не давали покоя мысли о Китти. Эти мысли подавляли его. Ему казалось, что она давно уже должна была поправиться, – по крайней мере она могла легко выдержать поездку в Чикаго и могла бы наконец привезти к нему его малыша! Он рассеянно думал об этом, говоря «Спокойной ночи!» своему другу и его жене, стоявшим внизу лестницы.

– Вы первый настоящий гость в нашем доме! – крикнула Роксана. – Пусть вас переполняет гордость!

Когда он скрылся из виду за поворотом лестницы, она повернулась к Джеффри, стоявшему рядом с ней, облокотившись на перила:

– Ты устал, мое солнышко?

Джеффри тер пальцами свой лоб:

– Немножко. А как ты догадалась?

– А как же я могла не догадаться?

– У меня болит голова, – уныло сказал он. – Просто раскалывается. Я выпью аспирин.

Она протянула руку, щелкнула выключателем, и они вместе поднялись по лестнице, а его рука обнимала ее за талию.

Неделя пролетела быстро. Они катались на машине по сонным проселочным дорогам или просто праздно проводили время в веселой суете на озере или на лужайке у дома. Вечерами Роксана, сидя за фортепьяно, играла им что-то нежное и певучее, а в темноте с пылающих кончиков их сигар изредка падал белый пепел. Затем пришла телеграмма от Китти, в которой говорилось, что ей захотелось домой и поэтому Гарри надо ехать на Восток, забирать ее. Роксана и Джеффри остались одни, в милом одиночестве, которое, как им казалось, не надоест им никогда.

Уединение вновь увлекло их. Они бродили по окрестностям, и каждый ощущал близкое и сокровенное присутствие другого; они сидели рядом за обедом, на одной и той же половине большого стола, совсем как молодожены, – они были полностью поглощены друг другом и абсолютно счастливы.

Город Марлоу, хотя и был основан относительно давно, только в последние несколько лет приобрел то, что можно было назвать «обществом». Пять или шесть лет назад, встревоженные все увеличивающимся количеством смога в воздухе Чикаго, две или три недавно поженившиеся пары – обитатели «маленьких бунгало» – неожиданно решили переехать в этот маленький заштатный городок; их друзья последовали за ними. Джеффри Картайн и его жена нашли уже вполне сформировавшееся общество, готовое оказать им прекрасный прием; в городе был танцевальный клуб; тут и там зеленели лужайки для гольфа; устраивались вечеринки, на которых гости играли в бридж, вечеринки, на которых играли в покер, вечеринки, на которых пили пиво, и даже вечеринки, на которых не пили вообще ничего.

Именно на покерной вечеринке появились они неделю спустя после отъезда Гарри. Вечеринка проходила за двумя столами; большинство молодых жен курили и выкрикивали свои ставки по-мужски отважно.

Роксана рано вышла из игры и решила прогуляться по дому; она добрела до буфетной, налила себе стаканчик вина – от пива у нее разболелась голова – и затем ходила от стола к столу, глядя на руки играющих, изредка посматривая на Джеффри и чувствуя себя спокойной и довольной. На кону стояла целая куча покерных фишек разных цветов, и Роксана по глубокой складке на лбу Джеффри поняла, что он был полностью поглощен игрой. Ей нравилось смотреть на него в такие моменты – когда он был так увлечен мелочами!

Она тихо пересекла комнату и присела на подлокотник его кресла.

Так она просидела пять минут, прислушиваясь к отрывистым переговорам мужчин и болтовне женщин, поднимавшимся над столом, словно мягкий дым курений, – и все-таки она едва слышала и то и другое.

Затем она протянула руку, намереваясь положить ее на плечо Джеффри. Как только она дотронулась до него, Джеффри вздрогнул от неожиданности, хмыкнул и – стремительно и яростно бросив свою руку назад – ударил Роксану по локтю.

Последовал общий судорожный вздох. Роксана восстановила равновесие, вскрикнула и тут же встала с подлокотника. Она еще никогда не испытывала такого потрясения. Это… от Джеффри, средоточия доброты и уважения, эта… инстинктивно-грубая и жестокая реакция…

Вздох перешел в тишину. Дюжина глаз была направлена на Джеффри, выглядевшего так, словно он узрел Роксану в первый раз в своей жизни. На его лице было написано смущение; он был совершено сбит с толку.

– Роксана… – запинаясь, произнес он.

Одновременно у всех, находившихся в комнате, родилось подозрение. В воздухе запахло скандалом. Не скрывалась ли какая-нибудь пикантная антипатия за всеми этими явными проявлениями любви? Иначе откуда взялся этот гром среди такого ясного неба?

– Джеффри! – Голос Роксаны умолял, она была испугана и шокирована, хотя и понимала, что произошло какое-то недоразумение. Ей даже не приходило в голову обижаться или хоть в чем-то его обвинять. Ее голос дрожал, словно умоляя: «Скажи мне что-нибудь, Джеффри! Скажи что-нибудь Роксане, твоей Роксане!»