Шарлотта.
P.S. Как Вы считаете, что если бы шевалье отказался от своего отпуска? Мотивируя это тем, что он не может покинуть нас теперь в нашем тяжелом положении? И если бы король написал в Лондон то же самое? Не пронеслась ли бы тогда гроза мимо?»
Она горько жаловалась на все еще натянутые отношения между нею и Фердинандом. Он был с ней более строптив, чем когда-либо прежде. С каким-то детским упрямством он все время поступал вопреки ее желанию. Не лучше ли будет поэтому, если Эмма сама попросит его вмешаться?
Она непрерывно настаивала на этом, пока Эмма не согласилась и не попросила у короля аудиенции.
При первых же словах Эммы лицо Фердинанда стало багровым, он забегал по комнате и начал выкрикивать дикие проклятия.
Она хочет остаться? Уж не думает ли она, что он и дальше будет терпеть женское самоуправство? Разве не указывает уже на нее пальцем вся Европа из-за той роли, которую она играла перед Неаполем? Она должна быть ему благодарна за то, что его добродушие позволяет ей вернуться в Англию, избегнув публичного скандала!
Эмма слушала, смертельно побледнев, ни слова не говоря. Наконец у него перехватило дыхание. Собрав все свое мужество, она взглянула на него с горькой улыбкой.
— В таком случае ваше величество, вероятно, сами потребовали отзыва сэра Уильяма?
Смущение еще усилило его гнев.
— Ну а если я это сделал? Что тогда?
— Ваше величество подумали о том, что отставка сэра Уильяма в данный момент перекладывает на нас всю ответственность за происшедшее?
Он обеими руками закрыл уши.
— Я хочу покоя, хочу быть хозяином в своем доме. Ступайте, миледи! Оставьте меня!
Она разразилась язвительным хохотом.
— Ах, вашему величеству требуется козел отпущения, который примет на себя стрелы ваших противников? Примерно как тогда, когда Асколи был удостоен чести заслонять ваше величество от пуль якобинцев?
— Миледи… миледи…
Вне себя от ярости он бросился к ней и замахнулся на нее.
Она не отшатнулась. Смерила его сверху донизу взглядом, исполненным глубочайшего презрения.
Повернулась к нему спиной. И ушла.
На следующий день Мария-Каролина писала:
«Моя дорогая миледи!
Вчера, после Вашего ухода, разыгралась сцена… Безумные крики… Яростный рев… Он собирался убить Вас, выкинуть из окна, приказать привести Вашего мужа. Жаловался, что Вы повернулись к нему спиной. Сцена была ужасающая.
На сердце у меня тяжело от горя и забот. Для меня существует лишь одно из двух: либо уйти, либо умереть от гнева.
Если Вы уедете весной и покинете меня в моем нынешнем положении…
Даже если Вы должны в ноябре вернуться, Вы больше не найдете своего друга в живых.
Шарлотта.»
А Нельсон?
Слишком гордая для того, чтобы обнаружить перед ним свою боль от предстоящей разлуки, Эмма в двух строках сообщила ему на Мальту об увольнении сэра Уильяма.
В ответ она получила четыре написанные второпях строчки.
«Любимая! Я люблю тебя… нет, я тебя боготворю. И если бы ты была свободна, а я нашел бы тебя под забором, — без всяких колебаний я женился бы на тебе
Нельсон.»
Десять дней спустя он внезапно пришел на «Фоудройанте» в Палермо.
Близкую победу над Мальтой он уступил Трубриджу и Боллу. Все было брошено — положение, слава, будущее. Он ушел в отставку…
Глава тридцать пятая
Моя дорогая миледи!
Ах, дорогой друг, сколько слез пролила я по поводу нашей разлуки! И как растрогала меня Ваша дружба, множество серьезных доказательств которой Вы дали!
Да благословит Вас небо и да пошлет оно Вам столько счастья, сколько его желает Вам мое сердце. Я повторяю то, что так часто говорила Вам: во все времена, что бы ни случилось, всегда, всегда Эмма, Эмма, моя милая Эмма останется другом моего сердца, моей сестрой. И ничто не может поколебать мою любовь к ней!
Рассчитывайте на нее. Еще раз примите мою горячую благодарность за все, что Вы для меня делали, и за Вашу верную дружбу. Пишите мне, сообщайте мне обо всем, что имеет к Вам отношение. Так же, как это буду делать я. И берегите Ваше драгоценное здоровье.
Шевалье — сердечные пожелания и заверения в моей дружбе. Много тысяч благодарностей герою Нельсону. Воспоминание о нем не угаснет в моем благодарном сердце. Адье. Да пошлет Вам небо то, о ниспослании чего от всего сердца молит для Вас Ваша навеки Вам благодарная, искренне преданная нежная мать и друг
Шарлотта.»
* * *
Десятого июня «Фоудройант» поднял якоря для последнего плавания по синим волнам того моря, на котором разыгрывались все сражения последних лет.
Снова стояла Эмма рядом с Нельсоном и сэром Уильямом на юте. Смотрела назад на циклопические нагромождения прибрежных скал, на исчезающие дворцы Палермо, на медленно погружающуюся в воду вершину горы Пеллегрино.
Горевать ли ей по тем с трудом завоеванным высотам, которые она теперь покидала? Радоваться, подобно Нельсону, что осталось позади все мрачное, мучительное?
Или… страшиться того, что надвигалось, что должно было прийти?
В ту ночь, ночь чествования победителя при Абу-Кире, она, дрожа, стояла под дверью Нельсона, прислушиваясь к чудовищным обвинениям Джошуа.
Самсон и Далила…
Она вышла к нему, согбенному горем. Вырвала у него признание в его сомнениях. И потеряв рассудок от сострадания и любви, заключила его в объятия.
— Я хочу этого! И я знаю, так будет. Придет день, когда я подарю его тебе. Дитя, Горацио, твое дитя!
Она ему обещала. Все это время она страстно желала ребенка. День за днем, час за часом мечтала о нем.
Для него, для него…
Но теперь… если он отвернется от нее, ее покинет…
Ведь на родине его ждет жена, и она одна лишь имеет права на него.
Эмма погрузилась в мрачные раздумья.
Ей был неприятен яркий солнечный свет, движение волн, качка на корабле.
Она, хладнокровно перенесшая борьбу «Вэнгарда» со штормом, теперь боялась мягкого покачивания на волнах спокойного моря.
Она крадучись ушла с палубы, пробралась в свою каюту, упала на кровать, свернулась в клубок и думала, думала.
Пришел Нельсон. Он постучал в запертую дверь, окликнул Эмму.
Она с трудом поднялась и пошла, чтобы створить ему. Он испуганно забросал ее вопросами. Она попыталась весело ему улыбнуться и шуткой рассеять его тревогу.
Но среди разговора ей показалось, что все вокруг нее вертится. Она почувствовала какую-то дрожь и пульсацию внутри. Это не было биением ее сердца.
Сказать ему об этом? Сказать?
Но пока она еще размышляла и спрашивала себя, с ее губ уже сорвалось признание.
Обезумев от радости, он в восторге привлек ее к себе и стал покрывать неистовыми поцелуями ее лицо, шею, руки.
Затем опомнился. Заботливо усадил ее, опустился перед ней на пол и положил голову ей на колени.
Робко, с нежностью, с благоговением прислушивался к чуду, таившемуся внутри нее.
* * *
«17 октября 1800.
Моя дорогая миледи!
Я надеюсь, что мое письмо застанет Вас уже в Англии, что шевалье вполне здоров, что нашего великого Нельсона там ценят, любят, чествуют, как того заслуживают его характер и его славные дела.
Мальта завоевана. Французы изгнаны оттуда. Это, несомненно, хорошо и радует. И тем не менее король и все мы чувствуем себя чрезвычайно оскорбленными тем, что при подписании капитуляции нас обошли молчанием, хотя мы предоставили войска, артиллерию, боеприпасы, И разве не нам принадлежит древнейшее, неоспоримое право на этот остров?
