— Капитан Кэпл, миледи! Капитан Хост. Мы посланы адмиралом Нельсоном из Египта, из Абу-Кира…

— Победа? — воскликнула она. — Ради милости господней, скажите мне, это — победа?

Капитан Кэпл кивнул:

— Величайшая победа, какую видал до сих пор мир…

Он продолжал говорить, но она уже ничего не слышала. Вытянув перед собой руки, она без звука упала вперед, лицом вниз…

Абу-Кир…

Может быть, она сама выкрикнула это слово?

Громко произнесенное, оно разбудило ее, и она оглядывала все вокруг блуждающим взором.

Доктор Чирилло склонился над ней и, держа ее руку, считал пульс. А на лоб кто-то клал ей холодный компресс.

Теперь она вспомнила. Она лишилась чувств от радости.

Победа! Победа!

Так стоило ли волноваться из-за какого-то шрама?

Повинуясь ее нетерпеливому жесту, доктор Чирилло вышел из комнаты. Она снова послала за капитанами, засыпала их страстно волновавшими ее вопросами. Ей нужно было знать все, она со жгучим интересом ловила каждую подробность, все было для нее одинаково важно. Слушая рассказы капитанов, она мысленно рисовала себе картины битвы. Словно эта мощная драма разыгрывалась перед ее глазами. Словно она сама участвовала в ней.

Перед ней простиралось спокойное море, погружалось в раскаленный пурпур солнце, белый берег на всем своем протяжении заполнялся темными толпами жителей Разетты и Александрии, стекавшихся сюда, чтобы увидеть битву. Она почувствовала легкое дыхание северо-западного ветра, гнавшего плавучие цитадели Нельсона в абукирскую бухту. Вот «Голиаф» и «Усердный», первые корабли его авангарда, с громким «ура» прорвали вражескую боевую линию. Без единого ответного выстрела выдержали они огонь французских линейных кораблей, канонерок и островных батарей; хладнокровно, как во время мирных маневров, прощупывали незнакомый берег; и вдруг слились с внезапно появившейся в тылу врага эскадрой Нельсона, отрезавшей французам путь к береговым батареям…

А теперь, когда наступила ночь, она была на «Вэнгарде». Рядом с Нельсоном. Видела его борьбу, его страдания, его победу.

Опасаясь, что враг может опять ускользнуть от него, он в дни погони за ним не дал себе ни минуты покоя. Теперь, во время боя, его организм, оказавшийся в невероятно тяжелых условиях, не выдержал: мучительные боли пронизывали его, напряженные нервы ответили судорогами, лихорадочная дрожь сотрясала его члены. Но ни звука жалобы не сорвалось с его губ, он не отдал ни одного неверного или нечеткого приказа. Его воля одержала победу над его немощью, и благодаря этому он сумел победить своих врагов.

В самый разгар битвы его ударило осколком в лоб. Его спешно перенесли в укрытый отсек для хранения канатов. Кровь лилась потоком, голову пронизывала резкая боль, он считал, что рана его смертельна, и готовился распроститься с жизнью. Перевязанный кое-как, он потребовал письменные принадлежности, начал диктовать депешу о ходе битвы. Но в этот момент донеслось бурное «ура» матросов. Не обращая внимания на рану, он бросился на палубу. Бледный, едва дыша, спросил о причине ликования. Адмирал Брюэ, командир нападавших, был охвачен пламенем…

На губах Нельсона заиграла странная мечтательная улыбка. Первым его приказом было — поспешить на помощь команде пылающего корабля.

Было спасено семьдесят душ. Но в десять часов пожар добрался до порохового склада, корабль взлетел в воздух.

Со страшным грохотом летели в пучину обломки, мачты, реи, трупы. Потом наступила торжественная тишина. Как будто по взаимному согласию прекратился огонь противников.

Но снова началась битва…

На рассвете Нельсон увидел истинные размеры своей победы. Только двум линейным кораблям и двум фрегатам, поспешно бежавшим с поля боя, удалось уйти от гибели.

Цель была достигнута: был уничтожен план Бонапарта обрести власть над Средиземным морем и угрожать Англии и Индии из Египта. Отечество было спасено. И бессмертным стало имя победителя…

Когда-то она высмеяла его. Пять лет назад, когда он впервые пришел к ней, увенчанный незаслуженной славой.

«Я надеюсь когда-нибудь доказать, что я не совсем уже недостоин представлять английский флаг. Может быть, миледи когда-нибудь представится возможность наломать для меня ветки лавра в садах Неаполя…»

Так он ответил ей тогда. Теперь он возвратился. Близился день, когда ей придется вручить ему лавры, в которых она отказала ему…

А что скажет Мария-Каролина?

«Моя милая, милая леди! Какое счастье! Какая слава! Какая заслуженная победа Вашей великой, благородной нации! И как огромна моя благодарность вам!

Я будто родилась заново. Целую моих детей, мужа. Каково мужество! Какова отвага! Если когда-нибудь будет написан портрет Нельсона, пусть он висит у меня, в моей комнате Моя благодарность навсегда запечатлена в моем сердце. Да здравствует Ваш храбрый народ! Да здравствует Ваш замечательный флот!

Свершился подвиг, навеки честь и хвала Вашим заслугам, непреходящая слава первому флагу мира.

Ура, ура, моя милейшая леди, я обезумела от радости. Еще сегодня вечером мне нужно увидеть обоих Ваших героев. Я скажу им. Даже если бы я не смогла ничего сказать, то одного было бы уже достаточно того, что я всегда была, есть и буду другом Англии.

Ах, как это возвышает душу, быть благодарной людям, которых любишь и уважаешь!

Мои сердечнейшие приветы сэру Уильяму Вас, моя милая, добрая, отважная, я целую, как целовала моих детей. Все мои чувствуют, чем мы Вам обязаны. Да сделает небо великой и счастливой Вашу великую нацию, способную на такие жертвы! Да дарует Бог мне и моим детям счастливую возможность отблагодарить отважного Нельсона и его героический флот!

До свидания сегодня вечером! Покажите мне хотя бы на портрете лицо Вашего героя! Адье! Адье!

Шарлотта.»

Через пять дней капитан Хост с письмом Эммы вернулся к Нельсону.

«Уважаемый, дорогой сэр! Как мне начать? Что мне Вам сказать?

Пишу с трудом. С последнего понедельника, получив Ваши строчки, я вне себя от радости, в лихорадочном волнении и счастье. Какая победа! С тех пор как стоит земля, не было еще никогда ничего подобного.

Казалось, сердце мое разорвется, когда я узнала об этом. Я потеряла сознание, упала, поранилась. Теперь я вполне здорова. Ах, умереть в такой момент… Наверно, это — самое прекрасное, самое возвышенное! Но умереть, не повидав, не обняв победителя с берегов Нила? Нет, я не хотела бы такого!..

Невозможно описать восторг Марии-Каролины. Она словно обезумела. Целует своего мужа, детей, бегает по комнате, плачет, смеется, кричит, ликует. И все это в одно и то же время. Прижимает каждого встречного к сердцу. И непрерывно говорит о Вас. „О храбрый Нельсон! Да защитит Бог нашего благородного освободителя! Нельсон! Нельсон! Победитель, спаситель Италии! Как мы должны быть тебе благодарны! Ах, если бы мое преисполненное благодарностью сердце могло сказать тебе уже теперь, каких мы исполнены к тебе чувств!“

Я даже не в состоянии описать Вам хотя бы приблизительно взрывы ее восторга. И неаполитанцы вне себя от радости. Если бы Вы были здесь, Вас замучили бы изъявления бурной любви. Сочиняют сонеты, складывают песни, устраивают иллюминации, народные празднества — все в честь Нельсона. Ни один из этих бесславных французов не смеет показаться на людях. А я… Честь моей родины, слава моего земляка наполняют сердце мое гордостью. И на меня падает луч его сияния. И я родилась в той стране, которая дала миру Нельсона и его героев.

Моя королева, которую я боготворю, написала мне два письма. Первое — днем, когда мы получили весть о победе, второе — вчера. Я посылаю их Вам. Сохраните их, они написаны ею собственноручно.

Ваши комнаты ждут Вас. Надеюсь, Вы не задержитесь надолго.