Только что приходил ко мне сэр Уильям. Он сказал, что получил письма из Лондона. Там якобы распространились слухи об интимных отношениях лорда Нельсона с некой неаполитанкой. Его друзья чрезвычайно боятся за него, и леди Нельсон хочет поэтому поехать в Неаполь. Имя неаполитанки пока неизвестно, но приняты все меры, чтобы разузнать его, и в том числе конфиденциально обратились с этим и к посольству.
А потом он спросил меня, не известно ли мне что-нибудь об этом…
Ах, любимый, каково мне это было! И вместе с тем я была полна гордости, что это никакая не неаполитанка, что это я — та самая, которую любит Нельсон.
Но потом стало тяжко на сердце. Сколько еще продлится мое счастье? Если приедет та, что имеет на него право… Тогда моя любовь останется без ответа. И сердце мое умрет под опадающими листьями…
Э.»
* * *
Через пять дней он был в Неаполе. Когда он вошел к ней, она обезумела от радости, ей хотелось броситься ему навстречу. Но увидев его серьезное лицо, она подумала о том, что он объявит ей свое решение, и приветствовала его крайне сдержанно. Кроме того, в этот момент они не были наедине. Палаццо Сесса было полно людей, казалось, было превращено в военный склад. Врачи получали медикаменты, перевязочный материал, теплые одеяла для раненых и предстоящей военной кампании; светские дамы резали бинты, щипали корпию, солдаты выносили из хозяйственных помещений горы мяса, хлеба, различных плодов. Все время звали Эмму, ожидая ее разъяснений и распоряжений. Она еле нашла спокойную минуту, чтобы прочесть письмо, полученное Нельсоном из Англии.
«Мой дорогой лорд!
Можно ли мне во имя нашей старой дружбы обратиться к Вам с откровенным словом?
Я очень беспокоюсь за Вас и вместе со мной — Ваши лучшие друзья. По правде говоря, мы жалеем всем сердцем, что Вы остаетесь в Неаполе. Здесь о Вас ходят слухи, которые я не решаюсь Вам передать из страха оскорбить Вас. К тому же Вы, наверно, сами догадываетесь о их содержании…
Ваша милая, чудесная жена тоже напишет Вам сегодня об этом. В общем, у нее все в порядке, но она полна беспокойства и печали. Надо ли этому удивляться?
Она просит передать Вам, что если Вы не вернетесь к ней тотчас же, она твердо решила поехать к Вам в Неаполь…
Простите мне мою назойливость, она вызвана моей сердечной склонностью к Вам, и не сердитесь, что я столь краток. Предмет по своей природе столь деликатен, что я не могу коснуться его подробней.
Ваш верный друг
Александр Дэвидсон.»
Побелев, Эмма вернула листок. Мучительно старалась извлечь из своей гортани хоть один звук, чтобы заговорить.
— Значит, сэр Уильям не лгал, — наконец произнесла она голосом, который ей самой показался чужим и холодным. — А вы, милорд, что вы ответили?
Его глаза скользнули по дамам, которые были в комнате и с любопытством поглядывали на них. Его лицо окаменело под гнетом вынужденного притворства, но сквозь приглушенный голос рвалось пламя страсти:
— Ты еще спрашиваешь? Какой малой кажется тебе моя любовь! Моя жена — она не приедет. Мои друзья… Разве есть у меня друзья кроме тебя? Никто не может разлучить нас! Никто! Никто!
Он посмотрел на нее. С улыбкой. Эта железная улыбка… Она пристально смотрела на него, а между тем в ней бушевало пламя.
— Уходи, уходи, — вдруг зашептала она, как безумная. — Если ты не уйдешь, я поцелую тебя… здесь… при всех этих людях.
* * *
Вечером они поехали в Сан-Джермано. На большой смотр войскам, который должен был состояться завтра. Эмма сидела рядом с сэром Уильямом, Нельсон — напротив нее.
Все время поездки сэр Уильям болтал. Его голос непрерывно проникал в ее уши подобно шуму быстрого родника. Но до нее не доходил смысл его речей. И она даже не старалась понять их. Она сидела, устало откинув голову на подушки, сквозь полуопущенные веки глядя на Нельсона. Под прикрытием широкого плаща ее рука покоилась в его руке.
Его не было целый месяц, который показался таким долгим. А теперь в Сан-Джермано, в толчее военного лагеря они, наверно, никогда уже не останутся друг с другом наедине. Оттуда без задержки он уйдет на корабль. В Ливорно, на войну…
Ах, трусливая оглядка на людскую болтовню! Почему она не сделала раньше того, к чему толкала ее кровь! А теперь они, быть может, уже никогда в жизни не обменяются снова поцелуем…
* * *
Сант-Джермано…
В будущей военной операции Мак хотел внезапным броском своих шестидесяти тысяч неаполитанцев выкинуть из Рима двадцать тысяч французов Шампионне, потеснить их к армии возвращающегося из Ливорно генерала Назелли и вместе с ним взять в окружение. Более слабой частью войска, изображавшей французов Шампионне, командовал маркиз Дама, французский беженец, находившийся на службе Неаполя, более сильной — сам главнокомандующий. Каменный мостик через ручей символизировал Рим. Через него следовало потеснить Дама в тыл Назелли.
Сели на коней, поскакали на вершину одного из холмов, возвышавшихся над долиной. Сэр Уильям, король, Эмма, Мария-Каролина, Нельсон. За ними разместились полукругом офицеры Нельсона, свита их величеств, привилегированные зрители из высшего общества. Сзади — сдерживаемая сбиррами и жандармами темная масса народа.
Начались маневры. Поднимаясь из оврага, разворачивались эскадроны, батареи, батальоны. Четко очерченные, они возникали в прозрачном утреннем воздухе, как фигуры на полях шахматной доски. Между ними метался Мак. Скрюченный подагрой, он, согнувшись пополам, сидел в экипаже, запряженном четверкой коней. То мчался вперед, чтобы воодушевлять войска стремительными движениями своих длинных рук, то быстро, как пулей скошенный, откидывался на подушки экипажа.
Мелким и комичным представлялось все это Эмме. Главнокомандующий, который со своей суматошной деловитостью был похож на дергающегося картонного плясуна в руках фокусника; солдаты, которых, как пестро наряженных кукол, казалось, водили на невидимых ниточках, да и все маневры в целом выглядели спектаклем ярмарочного театра марионеток, на котором зазывными огромными буквами было выставлено напоказ название пьесы.
Прогулка в Рим…
Но Мария-Каролина была в восхищении. Она непрерывно направляла внимание Нельсона на движение войск, расхваливала дальновидность и энергию Мака, открывала все новые черты его гения. И так как Нельсон был весьма сдержан, она всячески старалась убедить его, обрушивая на него потоки слов, как будто ей хотелось силой добиться от него благоприятного отзыва. Не пыталась ли она с помощью похвалы, вырванной из его уст, унять собственный страх?
Теперь армия Мака приближалась к мосту. Перед ней отступали батальоны Дама, казалось, вот-вот они рассеются в беспорядочном бегстве. Вздымались облака пыли…
Вдруг Нельсон поднял к глазам свой бинокль.
— Что это там? Вы видите, ваше величество, лесок справа от мостика? Недавно это был правый фланг Мака. Теперь же он у него в тылу. Что там происходит?
Мария-Каролина и Эмма вгляделись туда. В стремительной атаке из леса выскочил кавалерийский полк и бросился на арьергард Мака. Полевые батареи заняли вершину ближней горки и открыли уничтожающий огонь. Пехота развернулась, пошла в атаку со штыками наперевес, оглашая воздух шумными криками. Одновременно только что еще спасавшиеся бегством толпы солдат Дама обратились против своих преследователей и отбросили их в бурной атаке. Возник гигантский клубок, в середине которого качался экипаж Мака, словно колеблемый беспорядочно движущейся массой смешавшихся полков. Внезапно раздался громкий сигнал рожка, подхваченный дюжиной пронзительных труб. Все остановилось.
Мария-Каролина опустила свой лорнет. Повернулась к Эмме лицом, на котором королевское достоинство боролось с беспокойством.
— Гони вперед коня, чтобы король меня не услышал! — шепнула она. — А вы, милорд, пожалуйста, поближе ко мне! Эти люди, выскочившие из лесочка, на них ведь были белые нарукавные повязки — опознавательный знак группы Дама? Каким образом они оказались вдруг в тылу Мака? Поклянитесь честью, милорд, сказать мне правду!
