«Казерта, 29 апреля 1795

Дорогая миледи, только что прибыл курьер из Испании. Бильбао капитулировал, вся Бискайя в руках французов. Но двор, министры, несмотря на это, могут быть спокойны. Алкудиа сказал нашему послу, что потеря эта невелика, что все обернется к лучшему.

Мне это кажется непонятным. Так как французский генерал Монси, как это ни странно, оказывает всевозможные услуги испанским курьерам, дает им паспорта и рекомендации. Как это понимать? Я ломаю себе голову.

Депеша будет сейчас расшифрована, как только я узнаю что-нибудь еще, я сообщу Вам.

Адье, тысяча приветов сэру Уильяму.

Совершенно Ваша

Шарлотта.»

Эту записку Эмма получила рано утром. Через два часа прибыла вторая:

«Моя дражайшая миледи, я так расстроена и взволнована, что не знаю, что и делать. Надеюсь увидеть Вас завтра в десять часов.

К сему прилагаю депешу из Испании. Вы должны вернуть мне ее не позже, чем через двадцать четыре часа. Она должна быть у короля. Она содержит данные, интересные для английского правительства. Я сообщаю их Вам, чтобы доказать мое доверие к Вам и достойному шевалье. Прошу только не скомпрометировать меня! Адье! Сколько нужно нам завтра сказать друг другу!

Ваш верный друг

Шарлотта»

Депеша была адресована лично Фердинанду, датирована вторым апреля, имела подпись испанского короля Карла IV. Он строго доверительно обрисовал своему брату тяжелое положение, в которое его поставило продвижение французских войск в Пиренейских провинциях. Поэтому он опасался, что ему придется выйти из европейской коалиции против Франции и заключить мир с якобинцами. И уже сейчас сообщал об этом Фердинанду, чтобы тот мог вовремя принять меры.

Это известие показалось сэру Уильяму чрезвычайно важным. Если Карл IV выйдет из коалиции, англо-испанские объединенные морские силы уменьшатся более чем наполовину, в Средиземном море Англия была изолирована, и под угрозой оказались все успехи последних лет. К тому же Нельсон жаловался в своих письмах на плохое состояние флота, пострадавшего от штормов и болезней, распространившихся среди членов экипажа, в то время как донесения шпионов говорили о лихорадочном вооружении во французских гаванях.

Англии, казалось, предстоят тяжелые времена. Счастье еще, что Мария-Каролина в своей ненависти к убийцам сестры не побоялась открыть Гамильтонам доверительные сообщения своего деверя! Так они, по крайней мере, были предупреждены и могли предотвратить огромные потери.

Еще тем же вечером сделанная Эммой копия депеши вместе с запиской Марии-Каролины была отправлена в департамент иностранных дел в Лондон…

Через три месяца пришло еще одно письмо Карла IV, в котором он сообщал своему брату о заключении мира…

Теперь наступило время напряженного труда и волнений. Ежедневно со всех сторон прибывали сообщения, которые следовало принять, проверить и переправить дальше с верными нарочными. На театре военных действий удар следовал за ударом. Французские войска, освободившиеся на Пиренеях, усилили итальянскую армию. Шерер и Массена разбили австрийцев при Лоано, вся Ривьера оказалась в руках победителей. Нельсону, прикрывавшему отступление побежденных со стороны Генуи, пришлось зайти в доки Ливорно, чтобы хоть как-то подлатать «Агамемнон». Экипаж был в состоянии полного изнеможения, корабль — нещадно потрепан. Не осталось ни одной мачты, ни одной реи, ни одного паруса, не поврежденных пулями, а корпус корабля пришлось неделями оберегать, обвив вокруг него канаты. Джервис, новый адмирал средиземноморского флота, предложил Нельсону взамен больший корабль, но тот отказался. Он полюбил свой «Агамемнон» и не хотел расставаться со своими старыми боевыми товарищами.

В письмах он жаловался на медлительность союзников, австрийцев и сардинцев, которые не двигались с места, обрекал и его на бездеятельность. Тогда как французы…

Наполеон Бонапарт, его бывший противник в Тулоне, которому едва исполнилось двадцать шесть, был теперь главнокомандующим в Италии, Двадцать седьмого марта 1796 года он прибыл в главную ставку в Ницце и уже в первые дни апреля проявился новый неуемный дух: Монтенотте, Миллесимо, Дего, Мондови, Лоди — сколько имен, столько и побед. Четырнадцатого мая он вступил в Милан, пятнадцатого вынудил Сардинию принять разорительный мир. Прогнал остатки австрийской армии в Тироль. Завладел чуть ли не всей Ломбардией. Нагнал такой страх на герцогов Пармского и Моденского, что они добровольными дарами и уступками купили милость победителя. Вынудил папу Пия VI заключить мир.

Опасность все ближе и ближе подкрадывалась к Неаполю. Фердинанд дрожал за свой трон и проклинал тот день, когда дал провести себя и ввязался в спор с этими якобинцами из-за головы какой-то там женщины. Разве не рассыпались перед ними в прах все ухищрения старой военной школы? И на что ему английский флот в военном походе, который должен быть сухопутным?

После бурных сражений Мария-Каролина согласилась послать к Бонапарту князя Бельмонте-Пиньятелли с предложением мира. Генерал обещал перемирие, хотя решение о мире могла принять только Директория республики. Но он сам уже назвал основные условия мира: выплатить значительную сумму репараций, закрыть неаполитанские гавани для всех кораблей воюющих государств.

Против кого это было направлено, как не против Англии? Не хочет ли этот выплывший на мутных волнах революции корсиканец снова вернуть Францию к ее прежней борьбе против морского господства Англии?

И все же призванный Марией-Каролиной на совет, сэр Уильям порекомендовал ей заключить перемирие. Важно было выиграть время. Чтобы тайно вооружаться. Чтобы дать передышку разгромленным союзникам. Чтобы, объединившись наконец, собрав все силы, одним единственным мощным ударом раздавить голову гидре безумия и атеизма.

Мария-Каролина испугалась коварства такой двойной игры. Но тогда он показал ей копию письма, которую с помощью подкупа получил из Парижа. Бонапарт направил его Директории, чтобы оправдать себя и избегнуть упрека в заключенном слишком поспешно перемирии:

«Сейчас мы недостаточно сильны, чтобы осуществить месть; но придет время расплаты за все оскорбления. Ибо ненависть иностранцев к Франции угаснет не ранее, чем тогда, когда все новое станет старым».

Теперь Мария-Каролина перестала медлить и сомневаться и стала платить той же монетой. В знак своей благодарности за его расположение она послала Бонапарту драгоценную золотую табакерку со своим портретом. Но одновременно послала Эмме точный текст тайного договора об обороне и наступлении, который Карл IV заключил с Францией и отправил Фердинанду, приглашая и брата присоединиться к нему.

Отправляя в департамент иностранных дел в Лондоне переписанный ею объемистый документ, Эмма вручила курьеру и несколько строк для Гревилла.

«Теперь нам некогда написать тебе подробней; три дня и три ночи мы работали над важными письмами, которые отправляем с этим же курьером нашему правительству. Но ему не помешало бы быть более благодарным сэру Уильяму и особенно мне Мое положение здесь при дворе беспримерно; ни у кого до меня не было даже похожего. Но за это я не получила никакой благодарности и давно уже потеряла на нее надежду.

В остальном мы живем здесь в постоянном страхе. Бог знает, где мы будем и что с нами случится, если дела пойдут так и дальше…

Эмма.»

Двадцать первого сентября она послала в Лондон испано-французский союзный договор, и уже в начале октября сказались последствия этого. Эллиот получил предписание немедленно освободить Корсику. Вышел приказ флоту отступить перед превосходящими его в два раза силами союзников в Гибралтар и на дружественное побережье Португалии. Все испанские корабли, оставшиеся в английских гаванях, были конфискованы еще до того, как Карл IV объявил войну.