— Где сабля? — спросил Болотников.

Молчал Михей. Что сказать?

— Обронил, — еле вымолвил.

— Обронил, — усмехнулся Иван Исаевич и с досадой проговорил: — Ну что с ним делать?

— Выпороть, — вяло буркнул ближний к Болотникову атаман.

— Да он уж приготовился. Порты скидывать хочет, — заметил Павлуша.

Как ни злы были казаки, но, взглянув на Михея, который дрожащей рукой держался за порты, загоготали. Засмеялся и Болотников. Потом обратился к тому, что предлагал выпороть:

— Сними-ка пояс.

Атаман с готовностью снял. Пояс был широкий, добротный, из толстой кожи.

— Бери, батька.

— Помилуй! — бухнулся в ноги Михей. — Не погуби, родимый…

Болотников подошел к нему.

— Встань. Возьми пояс да подвяжи порты.

— А я как же, батька? — спохватился атаман.

— А ты, Семен, казак смелый. Небось портов не потеряешь.

Снова грянул смех.

— Ну вот что, други, — выждав, сказал Болотников, — посмеялись, и хватит. Стало быть, дело такое — учить мужиков будем. А еще откуда нам силы добыть?

Старейшины загудели:

— Верно надумал, батька. Пущай обучаются.

— Ты, Павлуша, берешь его. — Иван Исаевич кивнул на Михея. — Покажешь, как саблей владеть да из ружья палить. И еще возьмешь десять человек. Да чтоб каждый казак… Слышите?.. Каждый, — Болотников обвел взглядом старейшин, — обучил дюжину мужиков. Пусть они руку набьют да пороха понюхают.

Павлуша и Михей вышли во двор. Долгов приостановился, вытер мокрый лоб.

— Айда со мной, — сказал Павлуша.

— Куды?

— Саблю-то обронил?.. Подымешь.

— Не сыскать. — Михей мотнул головой.

— Да вот она. — Павлуша вынул из ножен свою, бросил к ногам Долгова: — Узнаешь?

Крестьянин взял саблю, пожал плечами.

— Ну пошли, — опять позвал Павлуша.

— Тепереча-то куды?

— За второй саблей. Для меня. Биться будем.

У Михея затряслись поджилки.

— Не порубишь?

— Постараюсь, — улыбнулся Павлуша.

— Спаси меня, господи… — шел, молясь на ходу, Долгов.

В городе Кромы гудел колокол. Посадская чернь кинулась к боярским домам с криками: «Бей душегубов!» Через два часа город был в руках мятежников. Царского воеводу поволокли на башню городской стены и сбросили в ров. Едва успели доложить Шуйскому о Кромах, как поднялся народ в Ельце.

Вскоре царю было донесено, что Ельцу на помощь движется войско Истомы Пашкова, на Кромы же идет с отрядами холопов и мужиков Ивашка Болотников.

Царь Василий хмуро расхаживал по своим хоромам, размышлял: «Ежели вор войдет в Кромы, оттуда, почитай, прямая дорога на Москву. А в Ельце еще Лжедмитрий собрал оружия всякого, да пороха, да пушек: хотел в Крым идти. Значит, все теперь в руках у смутьянов… Нет, надобно придавить их. И немедля».

Царь на вошедших не посмотрел. Потом глянул, но словно бы не увидел — как в пустоту провалился взгляд. Воеводы стояли смирно, понимали — тревожить царя не след: захочет, сам их примет.

— Сядьте, — Шуйский кивнул на скамью, крытую ковром.

И снова замолк. Наконец дернул по-петушиному головой, беспокойно посмотрел на сидящих, заговорил.

Поначалу повел речь об изменнике Шаховском — поносил его, чуть не задохся от злости. Воеводы сидели молча, догадывались, не для того вызвал их государь, чтобы слушали, как он князя Григория кроет. Но вот Шуйский перекинулся на подлых приспешников Шаховского — на Истому да Ивашку, которые за собой разных воров повели и народ баламутят. Потом поведал царь и о мятежных городах. Закончил так:

— На Кромы пусть князь Трубецкой с войском движется, на Елец — князь Воротынский. А Ивашку Болотникова мне живьем приведите. Хочу посмотреть, каков он у палача на плахе будет.

— Когда выступать, государь?

— На сборы даю три дня. Поспешайте!

Через две недели царские войска осадили Кромы и Елец. Били из пушек, пытались взять приступом — без толку.

Шуйский каждый день спрашивал: как идет осада? Но ничего доброго не слышал в ответ. Стоят войска на месте. Будто увязли.

Но вот в августе примчался ратник с новостью. Оставил у крыльца коня, ронявшего желтую пену, вбежал во дворец, потребовал срочно допустить к царю. Гонца проводили.

— Государь, князь Трубецкой к Орлу отступает, — с ходу выпалил гонец.

— Да что ты мелешь, дурень? — рассердился царь.

— Воля твоя, государь, а только разбил Ивашка под Кромами князя. Вот те крест! — Ратник торопливо перекрестился.

Через несколько дней прискакал к царю другой гонец.

— Государь, князь Воротынский разбит…

— Как?.. — вскричал Шуйский. — Повтори!

— Наголову разбит. Истома Пашков гонит его к Туле.

Так по двум направлениям преследовали отступавших отряды Болотникова и Пашкова. Вот уже взяты Орел, Мценск, Белёв…

Царь послал новые полки во главе со своим братом князем Иваном Шуйским. Князь задумал остановить «вора» возле Калуги. Среди городов, прикрывающих Москву с юга, Калуга и Тула были самыми укрепленными.

23 сентября 1606 года неподалеку от Калуги, там, где в Оку впадает река Угра, сошлись два войска — Шуйского и Болотникова.

Сперва потеснили холопов царские ратники. Князь Иван уже собрался посылать царю человека с донесением о победе.

— Скажешь, взяли мы верх, — торопливо поучал он гонца…

Но тут с флангов ударила казачья конница. Смяла передних ратников, опрокинула, и вот уже побежали они, бросая оружие. Несколько тысяч убитых оставил князь на поле боя.

…Не по своей воле вышел князь Иван из надежных стен Калуги и дал бой Болотникову. Причиной тому было восстание калужских низов. А за оружие они схватились после переговоров с людьми Болотникова, хорошенько разузнав, что им сулит вожак холопов, пришедший с войском под их город.

Вступив в Калугу, Болотников выполнил свои обещания. Всех, кто помог ему — ремесленников, господских слуг, мелких торговцев, — одарил. Кто стоял против — бояр, часть дворян да купцов-богатеев — казнил. Отобранное у богачей добро, дома и земли раздавал соратникам, старался никого в обиде не оставить.

Ивана Фомина в Калуге знали все. Не потому, что держал он скобяную лавку, а потому, что были у него золотые руки. Он мог сшить одежду и сапоги, мог ларец с хитрым замком придумать, мог сложить печь или пистоль сделать — не хуже турецкой будет.

Можно сказать, из-за него, Фомина, и поспешил уйти царев брат князь Шуйский из Калуги. Как только начали подступать к городу войска Болотникова, кинулся Фомин с ватагой калужан на городскую башню и отбил ее у ратников. А на башне три пушки были. Вот и повел пальбу Фомин с товарищами из тех пушек. Тут и посадские начали из ружей бить по ошалевшим от нежданной стрельбы ратникам. Понял князь Шуйский, надобно поскорей оставлять город, не то и вовсе ног не унесешь.

На второй день после вступления Болотникова в Калугу пришел к Фомину Павлуша. Познакомились они на прошлой неделе, когда Павлуша с лазутчиками проник в город. Вместе захватывали башню, вместе палили по царскому войску из пушек.

Старая женщина открыла Павлуше дверь.

— Хозяин дома? — спросил он.

— Дома, дома. Да ты садись к столу. А Иван у себя в мастерской. Пойду покличу.

Поставив перед гостем кувшин квасу да кусок пирога, старуха вышла.

Вскорости вошел в комнату Иван Фомин.

— А, Павлуша, — проговорил он приветливо. — Здравствуй, друг. Навестить зашел?

— Не только. Пришел я с делом, — с достоинством отозвался Павлуша.

— Ну что ж, давай выкладывай.

— Воеводе нашему Ивану Исаичу нужны пушкари. Надеется на калужан. Хочет, чтобы пришли вы к нему на службу.

— И много ли пушкарей надобно?