Для отпора Шуйский велел снять с калужской осады три полка да еще добавить к ним полки Воротынского, что стояли под Алексином, и двинуть всем навстречу Телятевскому.
…Ранним утром, едва лишь светать стало, увидели осажденные с городских стен, как зашевелился вражеский лагерь. Служилые, казаки собирались в отряды и шли куда-то берегом Оки.
Дозорные немедля доложили о том Ивану Исаевичу.
Болотников, поднявшись на стену, долго смотрел на рать противника, которая, словно громадная змея, уползала прочь. Рядом с Болотниковым стояли атаманы и есаулы.
— Неужто совсем уходят?
Не верилось.
Вскоре стало ясно, что часть войска — примерно треть — остается. Пушкари тоже остались возле пушек, дабы в случае чего открыть пальбу.
Атаманы заговорили, что самая пора напасть на царево войско, покуда оно разрознено.
Болотников слушал, никого не перебивая, затем молвил:
— Обождем.
— Пошто, батька?
— Время упустим… Вернутся ратники, — загудели атаманы.
Болотников поднял руку — все затихли.
— Теперь меня послушайте, други… Сделать можно двояко, — говорил Иван Исаевич негромко и спокойно, будто о каком-то простом деле, а не о судьбе всего войска. — Можно напасть и побить ратников. Но воротятся ушедшие — и снова станется бой. Совладаем ли с царевым войском? Зато ежели обождать, увидим, какими назад придут служилые — битыми али с победой. Ежели битыми — дух сломлен. Тогда и грянем на них. А коль с победой воротятся, вступать в бой не след — свои же головы потеряем.
— Истинно говорит батька, — отозвался Павлуша первым.
И все атаманы согласились: обождать.
* * *
Царские полки шли несколько часов окским берегом, затем повернули на Пчельну. Полками ратников командовал князь Черкасский.
Заборские казаки были отданы под начало воеводы Татева. Хмуро глядели они на тонконогого арабского скакуна, что был под князем, на красивую с серебром сбрую, на польский, шитый золотом кафтан-однорядок, золоченый шлем.
— Ишь каков петух! — шептались казаки.
— Рази што не кукаречит.
Куда их ведут, зачем — никто не знал. Впереди и сзади шли отряды ратников. Вроде как под охраной были казачьи сотни.
Дорога лежала среди зеленеющих полей, вилась вдоль оврагов, ныряла в березовые рощицы, а затем как-то незаметно вобралась в лес. Он был дремуч — даже солнце не могло пробиться сквозь сомкнувшиеся макушки.
По лесу шли долго. Наконец стало светлеть, и вновь заиграл золотыми искрами наряд князя. Открылось большое поле, на той стороне которого опять виднелся лес.
В первых отрядах ратников произошла какая-то заминка. А из лесу все вытекало войско, вот уже почти все поле заполнено народом. Ни туда ни сюда…
И тут ударил гром средь ясного дня. Головы у всех так и вскинулись кверху — на небе чисто, ни облачка. А с поля уже неслись крики и стоны. И вновь громыхнуло окрест. Теперь никто не глядел наверх. Уразумели — бьют пушки. Край леса заволокло пороховым дымом.
Смешалось на поле царское войско. А тут, глядь, выскочила конница и давай рубить ратников. Куда им деться? В лесу еще обоз за войском плелся — телеги с пушками и порохом. Дорога вспять закрыта.
— За государя вперед! — крикнул князь Татев и выхватил саблю.
Но вперед можно было двинуться лишь со всеми, а поскольку казаки в бой не рвались и стояли на месте, конь воеводы тоже не мог никуда податься, только всхрапывал да перебирал ногами. Казачьи атаманы и стрелецкие сотники, бывшие при князе, насупленно смотрели на казаков.
Ратники отстреливались и пробовали сдерживать натиск мятежников. Но отряды Телятевского, внезапно напавшие на царское войско, одерживали верх.
Князь Татев в ярости огрел плетью скакуна. Конь стал на дыбы, по пробиться сквозь плотную толпу казаков было невозможно.
— Прочь, песьи дети! — Воевода начал наносить вокруг себя удары плеткой.
Плеть полоснула Михея Долгова по лицу.
Нанести следующий удар князь не успел: Долгов проткнул ему грудь саблей.
В тот же миг казаки накинулись на атаманов и сотников. Лишь атаман Шарапа остался жив.
— Я с вами, братушки! — крикнул он и с ожесточением принялся добивать тех, с кем только что был рядом. Хоть и помнили казаки, что Шарапа первым предложил в Заборье сдаться Шуйскому, но атамана не тронули: так свирепо доказывал он им сейчас свою преданность.
Казаки ринулись на служилых людей. Ужас охватил ратников, когда они побежали сломя голову кто куда, лишь бы спастись от настигающих всюду пуль и сабель.
Разгром был жестокий. Великое множество государевых воинов полегло на поле. Среди них и полководец — князь Черкасский. Пал он от руки бывшего стрельца Пахома, что пристал с Фомой к «царевичу» на Волге.
— За товарища мово близкого Фому, — молвил Пахом.
Телятевский захватил тысячи пленных, пушки и порох.
Со свистом
Царское войско уже походило не на страшную, длинную змею, а на стадо овец, сбившихся в кучу.
— Батька! Битые идут, — прибежал к Болотникову Павлуша. — Чуешь, батька! Пущай мне язык вырвут, ежели вру.
Нетерпеливые атаманы предлагали тут же выйти навстречу потрепанным ратникам и дать бой. Но Болотников рассудил: пусть войдут в лагерь, поведают о гибели полков, посеют страх и тревогу, и уж после…
Стало смеркаться. Во вражьем лагере уныние и скорбная тишина. Не было привычного шума и гомона, даже костры горели невесело.
— Смотри на меня, — приказал Болотников старшему пушкарю Фомину, — коль выну саблю из ножен да махну, вдаришь разом изо всех пушек. Ясно?
— Все исполним, как надобно, — ответил пушкарь.
— Чтоб летели со свистом, — велел Иван Исаевич казакам. — Да чтоб каждый кричал за десятерых, глотки не жалел. А уж рубиться мне вас не учить…
Пояснил Болотников, каким отрядам куда — кто в лоб ударит, кто по краю, кто в обход пойдет. Со стены вражеский лагерь был весь на виду, знали его болотниковцы будто свой.
Еще малость стемнело.
Махнул воевода саблей.
— За мной, други!
Ухнули пушки со стен.
С криком и свистом понеслась на государев стан конница.
Опешили ратники. Уж не привиделось ли им? Не успели раны зализать — и снова бой. Повсюду лязг сабель, визг пуль…
Иван Исаевич люто бился, повергая врага одного за другим. Рядом дрались Павлуша, да Куземка, да силач Терентий.
Вот уж и чей-то меч блеснул над головой Болотникова. Но упредил Терентий — хватанул бердышом по руке служилого.
Стремглав бежали прочь царские ратники. Очухались верст через пятнадцать, поняв: отстала от них шальная погоня.
После этой победы Болотников повел свое войско на Тулу. Хоть и нанес он сильнейший удар Шуйскому да видел: чтоб идти на Москву, сперва надобно соединиться с войском «царевича Петра». К тому же в случае неудачи легче отсидеться в Туле. Помимо «дубового» острога, там имелся еще и прочный каменный кремль, стены которого могли надежно укрыть большое войско.
Крайние меры
Василий Шуйский позвал братьев не просто к ужину, а на совет. Кое-кто из бояр после поражения под Калугой начал обвинять царя во всех бедах и требовать, чтобы отказался от престола. Но боярское большинство все же понимало — не время меж собой распри разжигать, главное сейчас — разбить Болотникова.
Об этом и шел сейчас разговор за столом у государя.
Поначалу князья Иван и Димитрий пытались возложить вину за ратные неудачи на воевод. Перестал, мол, ты нам доверять, брат. Других людей во главе ставил. Теперь на себя пеняй…
— Умолкните! — гневно крикнул царь. — Не вас ли били воры, да не единожды?!
И невидящим взором уставился на золотое блюдо с запеченной стерлядью.
— Ежели вор Ивашка, — молвил он наконец, — поведет нынче войско на Москву, нам погибель.
— Обойдется, государь, — попробовал утешить Димитрий, — не впервой…
— То-то не впервой, — перебил царь. — Сколь можно за стенами от воров хорониться? Надобно новых людей в войска набрать. Да чем за службу жаловать?
