Суворовская военная система не порождена обстоятельствами, а родилась из особенностей его военного дарования. Главная её основа - человек и духовная его сила; главные атрибуты - энергия, смелость, быстрота, простота, Система эта родилась у Суворова в своей основе совсем готовая, лет за 30 до революционных войн; она ясно выразилась в его командовании полком и получила приложение к делу в первую же войну. Основным условием своей теории Суворов ставил боевое воспитание и обучение войск; устава он не изменял, ибо не мог и не считал нужным, все внимание обратил на применение уставных правил к практике; на внешних требованиях не останавливался; обучение за цель не принимал. Он напирал на развитии в людях отваги и упорства, на воспитании солдатского сердца в самоотвержении, в закалке его до притупления инстинкта самосохранения, до парализования впечатлительности ко всякого рода неожиданностям. "Испуган, - наполовину побежден", гласил Суворовский принцип. Воспитывая в этом смысле войска, Суворов приучил их не бояться за свои фланги и тыл; он влил в них убеждение, что самое верное, прямое и даже наименее опасное средство одерживать победу - заключается в том, чтобы искать ее в середине неприятельских батальонов. "Смерть бежит от сабли и штыка храброго", говорил он: "счастье венчает смелость и отвагу". В наставлении молодым офицерам, изданном во Франции в 1802 году, сказано: "кто выжидает нападения, тот уже почти побежден". Это существеннейшее правило французской теории невозможного, было таким же и в Суворовской теории; все сводилось к наступлению и атаке; решителем судеб боя признавался штык; отступательные движения исключались из обучения; намек на ретираду считался растлевающим ¹⁷.

Суворовская система, благодаря его методу воспитания и обучения войск, была цельнее и совершеннее французской со стороны военно-педагогической. Французские солдаты приходили на войну рекрутами, Суворовские рекруты являлись в бой солдатами. В некоторых других отношениях французская система была законченнее. Формы Суворовского строя менее отвечали характеру тактических требований и хотя видоизменялись по указанию обстоятельств, но не складывались окончательно в смысле нормальных. Выросший на линейной тактике, Суворов не мог от нее отрешиться; употреблял стрелков, но не переходил к рассыпному строю; употреблял для атаки колонны, но также и развернутый строй. Он не был безусловно не прав. Для быстрой исполнительности, сплоченности и единодушия в действии - сомкнутый строй предпочтительнее рассыпного; что касается до колонны, то хотя она более чем тонкая линия пригодна для сильного удара в штыки, но это различие почти исчезает при высоком градусе нравственной силы войск и известном характере их воспитания и обучения. А Суворовские войска именно этим условиям и удовлетворяли.

Одно из существенных различий между системами французскою и Суворовскою заключалось в том, что первая сложилась и развивалась под влиянием перевеса численности; Суворов же действовал почти постоянно меньшим числом против большего. В немногих лишь делах силы неприятельские не превосходили его собственных, а еще реже численный перевес бывал на стороне Русских. Этим между прочим и обусловливалась, по его взглядам, необходимость наступления и атаки, и атака практиковалась чаще в виде прорыва, т.е. фронтально. Обход и охват употреблялись реже, так как при малой численности атакующих, представлялись опасными, или не хватало на них времени. Не пренебрегая ударами во фланг и тыл, Суворов однако, по сказанным причинам, не придавал им чрезмерного значения, также как и непременному обеспечению собственных флангов и тыла. Заботясь о том и о другом в каждой своей диспозиции, он не вязал себя этими условиями и постоянно издевался над тактиками-рутинерами, говоря, что они непременно примкнут фланги к чему-нибудь, хоть к навозной куче и луже, не справившись, достаточно ли в луже воды для плавания лягушек.

Характеристика остальных сторон Суворовской системы еще более делает ее однородною с французскою. Простота его соображений была замечательная, и ей соответствовала простота исполнения. Быстрота его доходила до маловероятного развития, и он буквально побеждал неподвижность движением. Это было нелегко; русская армия отличалась тяжеловесностью, вследствие значительного количества обозов и большой ноши пехотинца; но Суворов обходил то, что не в силах был изменить: он оставлял обозы позади, облегчал движение солдата попутными местными средствами; наконец просто шел вперед, не обращая внимания на число отсталых и утешая себя соображением, что остающихся в строю храбрых и энергических людей будет достаточно для одоления неприятеля. Это было не увлечением, а логикой; время стоило гораздо дороже; "одна минута решает исход баталии, один час успех кампании, один день судьбы империй", говорит он, прибавляя: "я действую не часами, а минутами". Подобно Французам, Суворов считал главным элементом войны армию, не любил осад, не связывал себя магазинами или депо и считал скорость движений важнее достоинств позиций. Энергия Суворова высказывалась не в одной быстроте движений, а решительно во всем, особенно в бою. Он обладал такой нравственной упругостью, что препятствия не уменьшали, а увеличивали его настойчивость, перед которою наконец гнулась или ломалась воля противника. Эта характерная черта была едва ли не самой выдающеюся особенностью его личности. "Знаешь ли, почему якобинцы взяли верх и владычествуют теперь во Франции", говорил он французу-эмигранту, своему подчиненному: "потому, что у них твердая, глубокая воля, а вы, ваша братия, не умеете хотеть". Оттого полумер Суворов не знал; перед трудностями в своих расчетах не останавливался; случаю давал широкое место в своих успехах, ибо умел им пользоваться моментально. "У фортуны длинные волосы на лбу, а затылок голый", говаривал он: "пролетела, - не поймаешь". Его отвагу и смелость можно было бы назвать дерзостью, если бы они не коренились в глубокой уверенности Суворова в себе; эта-то уверенность, выросшая на испытанной верности усвоенных принципов, и делала его всегдашним победителем ¹⁸.

По военачальнику были и войска. Обладая богатыми природными качествами, русский солдат в школе Суворова еще выростал и складывался в героя. "Где проходит олень, там пройдет и солдат", сказал Суворов в 1793 году, т.е. когда его взгляды и афоризмы нельзя уже было заподозрить в абстрактности, и в пояснение еще прибавил: "не надо допускать ущерба делу". И точно, Суворовские солдаты не ходили, а летали, несмотря ни на какие препятствия, в роде ли болотистых дорог, или пустого желудка. В бою Суворовская школа отражалась на войсках еще полнее. Зимний штурм крепости, где засела целая армия, оказался возможным для корпуса, сравнительно слабого, почти с половиною спешенных казаков, изнуренного и обескураженного недавнею блокадой. Здесь же, под Измаилом, во время штурма, колонна обогнула каменную батарею и шла вперед, не обращая внимания на то, что в тыл ей производился жестокий огонь. Под Прагой штурмующей колонне внезапно стала грозить с фланга конница; часть колонны выстроила фронт на лево и бросилась в штыки, а другая часть продолжала штурмовать, как ни в чем не бывало: кавалерия исчезла. Под Кобылкой физическая невозможность задержала пехоту назади; несколько эскадронов легкой и тяжелой кавалерии спешились и ударили на пехотную часть в сабли: успех получился полный. На Рымнике, где происходил бой противу вчетверо сильнейшего неприятеля и успех доставался тяжело, признано нужным подействовать на Турок и ударом, и неожиданным впечатлением: на неоконченный ретраншамент, защищавший позицию, пущена в атаку конница; Турки были разбиты. Суворовские войска действовали со смелостью беззаветной; дрались "как отчаянные", по собственному выражению Суворова, который к этому прибавлял: "а ничего нет страшнее отчаянных". Их настойчивость и упорство казалось не знали иного предела, кроме победы; по выражению одного иностранца, русские батальоны "обладали твердостью и устойчивостью бастионов". ¹⁹