— То есть как закрыли?

— Закрыли на хрен, и все, я откуда знаю, обанкротились, говорят. Кто-то купил, а мы теперь делаем перелицовку.

— Ни фига себе.

— Придется тебе, паря, другую работу искать.

Рабочий захихикал и принялся разделывать бар, но вдруг остановился.

— Как тебя зовут, гришь?

— Фрэнк Стретч, я здесь менеджером работал.

Рабочий немного подумал, фыркнул и отправился на кухню, перешагивая через шнуры питания и кучи штукатурки. Я вышел на улицу. Что-то непонятное творится. Рождество отработали по лучшему разряду, собирались открывать еще два филиала. Как это могло случиться? Может быть, это какая-нибудь изощренная махинация, чтобы уйти от налогов?

Через дорогу находился офис агента по торговле недвижимостью. Я зашел и спросил одного из бойскаутов-переростков, что случилось с баром. Он с утомленным видом оторвался от «Дейли мейл»:

— Точно неизвестно, но наши говорили с их начальством пару недель назад. Вроде как бухгалтер сбежал с кругленькой суммой, а хозяин таскал деньги из кассы и оплачивал ими игорные долги. У них было пять или шесть ресторанов, все как в унитаз смыло.

— Боже.

— Полиция на прошлой неделе приезжала. Кто-то ночью туда забрался и пытался устроить пожар. Там же наверху квартиры, люди могли погибнуть.

Наверняка дело не обошлось без Дубины Брайана. Я подошел к стеклянной витрине и посмотрел сквозь нее на «О’Хара».

— Ты работу у нас ищешь?

— Я? Нет уж, приятель. Ваша контора битком набита дипломированными придурками с замашками яппи.

— Да-а, что есть, то есть. Но у нас не так уж плохо.

Я зашел в соседнее кафе, пытаясь сообразить, как быть дальше. После уплаты шестидесяти пенсов за диетическую кока-колу от моей наличности осталось меньше одного фунта. За шмотки, что на мне, на барахолке дадут не больше восьми пенсов.

Я пребывал в отупении. Мне представлялось, что я приползу на животе к Барту и попрошусь обратно на работу. В голове не укладывалось, что Барт как последний дурак все профукал. Через пятнадцать минут я вышел из кафе, так и не решив, что делать. Постоял на тротуаре, бесцельно озираясь по сторонам и сочиняя в уме некролог для бродяги, который женился на графине. Пока я воображал, как мой «роллс-ройс» въезжает на конный двор, по направлению от Клапам-Коммон, визжа тормозами на поворотах, выскочил белый фургон. Он резко остановился на широкой мостовой перед «О’Хара», дверь водителя распахнулась, и из нее выпрыгнул Брайан. На пассажирском сиденье сидел Барт. Брайан тяжело дышал. Рубашка ядовито-зеленого цвета была заправлена в серые тренировочные брюки.

— А вот и Стретч! — заорал он.

— Брайан, в чем дело?

Я проверил, нет ли машин, и засеменил на ту сторону улицы.

— Ничего-ничегошеньки. Ты как, не хочешь проехаться со мной и с Грэмом?

— Куда?

Барт наклонился и что-то шепнул Брайану.

— Поехали с нами, у нас для тебя деньги отложены, пособие по увольнению или как там.

Барт что-то протянул ему из машины, Брайан постарался спрятать предмет. Тут мне все стало ясно. Я попытался вернуться в офис агента, но дорога была запружена. Брайан оказался не из пугливых Оказавшись перед капотом одной из машин, он чуть не разбил его вдребезги кулаком. Я увернулся от автобуса — водитель тщетно давил на клаксон — и побежал в сторону Клапам-Коммон. Я бежал, не оглядываясь секунд двадцать, но путь мне преградила еще одна улица, забитая быстро несущимися машинами. Я свернул на посыпанную гравием дорожку, ведущую во двор многоэтажки. Бежать пришлось недолго, боковой выход из двора перегораживала решетка. Для кино сцена не годилась, таких коротких погонь еще никто не снимал. Выходя из двора навстречу Брайану, я постарался успокоиться и напустить на себя беспечный вид. Брайан, смешно задрав голову и размахивая руками, совершал рекордный забег всей своей толстожопой жизни. Он резко остановился передо мной.

— Все хорошо, Брайан. Я понял, понял.

— О-о, нет, парень, ни хрена ты не понял.

Под мышкой у Брайана пряталась короткая черная дубинка.

— На твоем месте я бы не стал больше убегать.

Он проводил меня до фургона и втолкнул внутрь. Барт встретил меня молча. Я сидел среди тряпок и липких банок с краской, и желудок мой скручивало от дурных предчувствий. В мозгу вспышками мелькали сцены предстоящего насилия, но я полностью с ним примирился. Лишь бы кончилось побыстрее. Они включили легкую музыку. Сначала передавали «Иглз», потом Джона Денвера, Барт фальшиво подпевал.

— Удиви меня еще раз, — просил «Иглз» с Бартом вкрадчивым диминуэндо.

Через лобовое стекло я мог следить, куда мы едем. В основном было видно нависшее небо, иногда серую пелену прорезали верхушки высоких домов. Фургон шатало и швыряло на большой скорости, наконец Барт резко свернул налево. Скорость снизилась до черепашьей, потом фургон мягко повернул направо и остановился. Они вышли и топтались, что-то бормоча, снаружи, словно обговаривали последние детали. Но вот Брайан открыл заднюю дверь:

— Выходи, голуба.

Нас окружал новый, ухоженный жилой массив с невысокими домами из добротного красного кирпича — размашистое факсимиле мещанского района. Окна закрывали вычурные тюлевые занавески, по подоконникам лепились фарфоровые таксы и хрустальные балерины. Мы явно находились в Южном Лондоне, так как не проехали и десяти минут, но для меня что Лондон, что Минск — теперь было все равно. Наш брат, выходец из среднего класса, даже если за душой остается всего сорок три пенса (как у меня), не заглядывает в жилмассивы. Даже в такие, где есть тюлевые занавески и коллекции статуэток Мне и встречать-то никого из живущих в жилмассивах не приходилось. За десять последних лет я точно никого не встречал, кроме Барта и Брайана. Теперь меня привезли сюда навешать кренделей, и вряд ли после такой рекламы мне захочется бывать здесь чаще. Брайан, легонько придерживая меня за локоть, потянул к боковому входу одного из домиков. Барт повозился со связкой ключей, тяжелой и костистой, как набалдашник палицы, и впустил нас внутрь.

Кухня сияла чистотой: линолеум розовый с бежевым, шкафы из фальшивого красного дерева с окошками в фальшивых свинцовых оправах, стойка из фальшивого мрамора с фальшивыми глиняными горшками. Я успел разглядеть, потому что меня оставили одного на несколько минут. Наверху, очевидно, шел серьезный разговор. В кухню в распахнутом кожаном пальто вошла Мосасса, подружка Барта, у нее была задница размером с бочку и полинезийско-кубинская внешность. Мосасса сгребла со стойки какие-то ключи и глянула на меня. Изогнутая бровь и скривившиеся губы демонстрировали сочувствие и сожаление.

— Мне очень жаль, милый.

Она вышла раньше, чем я успел ответить, и меня тут же позвал в комнату Барт.

Я вошел спокойно, но во рту пересохло. Барг присел на корточки у стереосистемы, поставил Селин Дион, увеличил звук и указал мне на стул перед камином.

— Вот беда, Фрэнк, не следовало тебе сюда возвращаться, сам знаешь.

Я не мог придумать, что отвечать.

— Ведь ты хороший парень. По тебе не скажешь, что ты на такое способен.

Барт говорил озабоченным тоном, от которого меня пробирала дрожь.

— На что именно?

— Какого хрена, не прикидывайся дурачком, Фрэнк Сорок штук Нельзя смываться, когда ты должен сорок штук Нельзя просто так взять и смыться.

— Сорок штук?

— Да ладно, не ломай комедию. Ты же не дурак До Тони мы тоже еще доберемся.

Я посмотрел на свои руки, вцепившиеся в брюки на промежности. Тони, вот дуралей.

— Если ты их вернешь, все будет путем. Все забудем.

Завывания Селин Дион достигли критической точки. Они увлекали меня за собой, не позволяя сосредоточиться на теме разговора.

— Фрэнк, скажи что-нибудь. Где деньги?

— Не знаю.

— Подумай, Фрэнк.

— Нет, я правда не знаю.

— Куда ты их дел?

— Звучит слабо, но… я их не брал. Я понятия не имею, где они.

— Ну да, конечно. На другой день, как ты пропал, Тони Линг тоже пропадает, сорок штук пропадают, а ты ничего не знаешь.