Седжер качает головой.

– У него значительно повышена температура. Лени, да ты посмотри на него!

В ее словах есть смысл. Эриксон растянулся на спине, явно обессилев. Кожа блестит от пота, хотя этот блеск почти неразличим за бликами мембраны.

– Температура, – повторяет Кларк. – Не из‑за опе­рации?

– Нет Какая‑то оппортунистическая инфекция.

– Откуда бы?

– На него напало дикое животное, – напоминает Седжер. – Даже простой укус может занести множество всякой дряни, а Джина практически выпотрошили. Я бы даже удивилась, пройди все без осложнений.

– Слыхал, Джин? – спрашивает Кларк. – Ты вроде как подхватил рыбье бешенство.

– Охренеть, – произносит Эриксон, созерцая пото­лок.

– Так что тебе решать. Останешься, позволишь себя долечить? Или рискнешь положиться на лекарства?

– Вытащите меня отсюда, – негромко просит Джин.

Кларк поворачивается к Седжер.

– Ты его слышала.

Та выпрямляется. Невозможное, безумное, вечное упрямство.

– Лени, я тебя на помощь звала. Если это называется...

Кулак Кризи ядром врезается ей в живот. Седжер оха­ет и заваливается набок, в падении ударяется головой о переборку и остается лежать, хватая воздух ртом. Краем глаза Кларк замечает, что Роуэн сделала шаг вперед, но вовремя спохватилась.

Она холодно сморит на Кризи:

– Напрасно ты так, Дейл.

– Пусть не наглеет, – ворчит тот.

– И как же она выпустит Джина, если даже вдохнуть не может, болван?

– Ну реально, Лен, что тут такого?

Это Нолан. Кларк поворачивается к ней.

– Ты знаешь, как они с нами обращались, – про­должает Грейс, встав рядом с Кризи. – Знаешь, сколько наших искалечили эти уроды. И убили.

«Меньше, чем я», – молчит Кларк.

– Я б сказала, если Дейлу охота спустить пар на этих выродках, пусть его. – Нолан дружески берет Кларк за плечо. – Может, малость уравняет счет. Понимаешь?

– Это ты бы так сказала, – тихо отвечает Кларк, – а я – иначе.

– Вот это сюрприз! – На лице Нолан мелькает тень усмешки.

Они смотрят друг друга сквозь роговичные щитки. У дальней стены скулит Кляйн, у них под ногами вроде бы начинает дышать Джеренис Седжер. Кризи нависает у Кларк над плечом, само его присутствие – открытая угроза. Она ровно, медленно дышит. Приседает на кор­точки – легонечко, легонечко, больная нога готова по­догнуться – и помогает Седжер сесть.

– Выпусти его, – приказывает она.

Седжер бормочет что‑то в свой запястник. На коже ее предплечья загорается клавиатура со странными сим­волами. Другой рукой она набирает нужную комбина­цию.

Изолирующая палатка издает тихий хлопок. Эриксон нерешительно касается мембраны пальцами, убеждается, что они проходят насквозь, и чуть не падает со стола, словно выскочив из мыльного пузыря. Подошвы мягко стукают об пол. Нолан подает ему извлеченный откуда‑ то гидрокостюм.

– С возвращением, дружище. Говорила же, мы тебя вытащим.

Они оставляют Кларк с корпами. Седжер, игнорируя протянутую ей руку, с трудом поднимается на ноги и опирается о переборку. Одной ладонью она все еще при­крывает живот. И склоняется над Кляйном.

– Норм? Норм? – Она неловко склоняется к сво­ему подчиненному и оттягивает ему веко. – Не теряй сознания...

С ее головы срывается капля и плюхается на разбитое лице медика, теряясь в его собственной крови. Седжер, выругавшись, вытирает рану тыльной стороной ладони.

Кларк подходит помочь. Под ногу попадается что‑то маленькое и острое. Она поднимает ступню. Зуб, липкий от слюны и прочего, с тихим стуком падает на пол.

– Я... – начинает Кларк.

Седжер с яростью оборачивается.

– Пошла вон!!!

Кларк какое‑то время разглядывает ее, затем выходит.

В коридоре ее ждет Роуэн.

– Нельзя, чтобы такое повторилось.

Кларк приваливается к переборке, снимая часть веса с больной ноги.

– Ты же знаешь Грейс. Они с Джином...

– Дело не только в Грейс. По крайней мере, это не­надолго. Я же говорила, что‑то такое могло произойти.

Ее охватывает страшная усталость.

– Ты говорила, что нужно развести стороны. Так за­чем Джерри удерживала Джина, когда тот захотел уйти?

– Ты думаешь, ей нужен рядом этот тип? Она забо­тилась о благе пациента. У нее работа такая.

– Мы сами о себе позаботимся.

– У вас просто нет должной квалификации...

Кларк предостерегающе вскидывает руку.

– Это мы уже слышали, Пат. Маленькие люди не видят всей картины. Простого гражданина надо беречь от жестокой правды. Крестьяне слишком невежественны, чтобы голосовать. – Она с отвращением качает голо­вой. – Пять лет прошло, а вы все норовите гладить нас по головке, как детишек.

– Скажешь, Джин Эриксон – более квалифициро­ванный диагност, чем наш главный врач?

– Скажу, что он имеет право на ошибку. – Кларк машет рукой. – Слушай, может, ты и права. Может, он через неделю свалится с гангреной и приползет обратно к Джерри. Или предпочтет умереть. Но это ему решать.

– Речь не о гангрене, – тихо говорит Роуэн. – И не об обычной инфекции. И тебе это известно.

– Не вижу разницы.

– Я тебе говорила.

– Ты говорила о перепуганных ребятишках, не веря­щих в ими же созданную защиту. Но защита выдержит, Пат. Я – живое тому доказательство. Мы можем пить культуру Бетагемота как воду, нам это не повредит.

– Мы лишились...

– Лишились очередного пласта самообмана, только и всего. Пат, Бетагемот здесь. Не знаю, как он сюда попал, но тут ничего не поделаешь, да и зачем? Он вас никак не потревожит, разве что ткнет носом в нечто та­кое, о чем вы предпочли бы не думать, но к этому вы скоро привыкнете. Вам не впервой. Через месяц ты и думать о нем забудешь.

– Тогда, прошу... – начинает Роуэн и замолкает. Кларк ждет, пока ее собеседница загонит себя в роль подчиненной.

– Дайте нам этот месяц, – шепчет наконец Роуэн.

Кларк нечасто заходит в жилой квартал, а в этом отсе­ке как будто и вовсе не бывала. Стены коридора покрыты электронной краской и подключены к генератору обоев. На переборке по левому борту вырос густой лес рогатых кораллов, на правой вертятся и сбиваются в стайки рыбы‑хирурги, словно узлы какой‑то непонятной рассеянной нейросети. И повсюду пляшут осколки солнечных лучей. Кларк не в состоянии определить, что за иллюзия перед ней – чисто синтетическая или основанная на архивных съемках настоящего кораллового рифа. Она бы все рав­но не увидела разницы: ни одно из морских созданий, с которыми она свела знакомство за прожитые годы, не жило при солнечном свете.

Здесь много семей, догадывается Кларк. Как правило, взрослые не в восторге от видов дикой природы: доволь­но сложно ценить такую эстетику и дальше, постигнув ее иронию.

А вот и он – номер D‑18. Она жмет на кнопку звонка. За запертым люком приглушенно звучит музыка: зыбкая ниточка мелодии, слабый голос, шум движения.

Люк распахивается. Выглядывает плотно сбитая девоч­ка лет десяти с колючей светлой челкой. Музыка доно­сится из глубины помещения – флейта Лекс, сообража­ет Кларк. При виде рифтерши улыбка на лице девочки мгновенно гаснет.

– Привет, – начинает Кларк, – я искала Аликс.

Она и сама примеряет улыбку.

Та не подходит. Девочка неуверенно отступает на шаг.

– Лекс...

Музыка прерывается.

– Что? Кто там?

Маленькая блондинка отступает в сторону – по‑кошачьи нервно. Алике Роуэн сидит на кушетке посреди комнаты. Одна рука лежит на флейте, другая тянется к перламутровым наглазникам.

– Привет, Леке, – говорит Кларк. – Мама сказала, я найду тебя здесь.

– Лени! Ты прошла!

– Прошла?

– Карантин! Мне сказали, тебя с психованным запер­ли, на анализы вроде бы. Ты их, наверно, перехитрила.

Перед кушеткой стоит прямоугольная тумба на колеси­ках, высотой примерно в метр – маленький обелиск в тех же переливчатых тонах, что наглазники Аликс. Девочка кладет свою пару на крышку – рядом с точно такими же.