– Ты самое забавное пропустила, – говорит Уолш. – Кляйн никак не мог его туда засунуть.
Изолирующая мембрана. Эриксон в карантине.
– Представляешь, он забыл вывести ГАМК[73], – продолжает Уолш.
В крови любого выходящего наружу рифтера теснятся полдюжины искусственных нейроингибиторов. Они предохраняют мозг от короткого замыкания под давлением, но чтобы вычистить их потом из организма, нужно время. «Мокрые» рифтеры, как известно, невосприимчивы к наркозу. Глупая ошибка. Кляйн определенно не самая яркая звезда на медицинском небосклоне «Атлантиды».
Но Кларк сейчас думает о другом.
– Кто распорядился насчет палатки?
– Седжер. Она подоспела вовремя и не дала Кляйну все окончательно запороть.
Джеренис Седжер: главный мясник корпов. Обычное ранение ее бы не заинтересовало.
На экране Джулия Фридман склоняется к любовнику. Оболочка палатки натягивается у нее на щеке. Рябь идет радужными переливами. Несмотря на нежность Фридман, контраст разительный: женщина, непостижимое существо в черной коже, созерцает холодными линзами глаз нагое, совершенно беззащитное тело мужчины. Конечно, это ложь, визуальная метафора, на сто восемьдесят градусов перевернувшая их настоящие роли. В этой паре уязвимой стороной всегда была Фридман.
– Говорят, его укусили, – продолжает Уолш. – Ты там была, да?
– Нет. Мы просто догнали их у шлюза.
– А похоже на Чэннер, да?
Она пожимает плечами.
Фридман что‑то говорит. Во всяком случае, губы у нее шевелятся – изображение не сопровождается звуком. Кларк тянется к пульту, но Уолш привычно удерживает ее руку.
– Я пробовал. На их стороне звук отключен. – Он фыркает. – Знаешь, может, стоит им напомнить, кто здесь главный... Пару лет назад, пытайся корпы отрезать нам связь, мы бы, самое малое, отключили им свет.
А может, даже затопили бы одну из их драгоценных спаленок.
Что‑то такое в осанке Фридман... Люди разговаривают с коматозниками так же, как с могильными плитами – больше с собой, чем с усопшим, не ожидая ответа. Но в лице Фридман, в том, как она держится, нечто иное. Можно сказать – нетерпение.
– Это нарушение прав! – говорит Уолш.
Кларк встряхивает головой.
– Что?
– Скажешь, ты не заметила? Половина сети наблюдения не работает. И пока мы делаем вид, что это пустяки, они будут продолжать свое. – Уолш кивает на монитор. – Откуда нам знать, может, микрофон уже много месяцев как отключен, просто никто не замечал.
«Что у нее в руке?» – удивляется Кларк. Рука Фридман – та, что не сжимает руку любовника, – находится ниже уровня стола, камера ее не видит. Женщина опускает взгляд, приподнимает руку...
И Джин Эриксон, введенный в медикаментозную кому ради его же блага, открывает глаза.
«Черт побери, – соображает Кларк, – она перенастроила ему ингибиторы».
Она встает.
– Надо идти.
– Никуда тебе не надо. – Уолш ловит ее за руку. – Ты что, хочешь, чтобы я сам все съел? – Он улыбается, но в голосе – едва уловимый призвук мольбы: – Я к тому, что мы уже так долго...
Лени Кларк далеко ушла за последние годы. Например, научилась не завязывать отношений с людьми, склонными избивать ее до полусмерти.
Жаль, что она так и не научилась восхищаться людьми другого типа.
– Я понимаю, Кев, просто сейчас...
Панель жужжит ей в лицо:
– Лени Кларк. Если Лени Кларк на связи, прошу ее ответить.
Голос Роуэн. Кларк тянется к пульту. Рука Уолша падает.
– Я здесь.
– Лени, ты бы не могла заглянуть в ближайшее время? Дело довольно важное.
– Конечно. – Она отключает связь и изображает для любовника виноватую улыбку. – Прости.
– Ну, ей ты показала, – тихо говорит Уолш.
– Что показала?
– Кто тут главный.
Она пожимает плечами, и оба отворачиваются.
Лени входит в «Атлантиду» через маленький служебный люк, не удостоенный даже номера. Он расположен на пятьдесят метров ниже четвертого шлюза. Люк выводит в тесный и пустой коридор. Подвесив ласты через плечо, она пробирается в более населенные части станции. На память о ней на полу остаются мокрые следы.
Встречные корпы сторонятся – она почти не замечает, как сжимаются челюсти и каменеют взгляды, не замечает даже угодливой улыбочки одного из более кротких членов покоренного племени. Она знает, где искать Роуэн, но направляется не туда.
Естественно, Седжер оказывается на месте раньше нее. Должно быть, тревожный сигнал сработал, как только у Эриксона сменились настройки: к тому времени, как Кларк добирается до медотсека, главный врач «Атлантиды» уже выставляет Фридман в коридор.
– Муж тебе не игрушка, Джулия. Ты могла его убить. Ты этого добиваешься?
Кривые шрамы морщат горло Фридман, торчат из‑ под закатанной кожи гидрокостюма на запястьях. Она опускает голову.
– Я только хотела поговорить...
– Надо думать, очень важный разговор. Будем надеяться, ты задержала его выздоровление не больше чем на несколько дней. Иначе... – Седжер небрежно указывает на люк медотсека. В проеме виден Эриксон, снова без сознания. – Ты ведь ему не антацид какой‑нибудь дала, черт возьми! Ты же ему всю химию мозга поменяла.
– Извини. – Фридман отводит глаза. – Я не хотела.
– Какая глупость, просто не верится! – обернувшись, Седжер впивается взглядом в Кларк. – Чем могу служить?
– Ты бы с ней полегче. Ее партнера сегодня чуть не убили.
– Вот именно. Дважды. – Фридман заметно вздрагивает при этих словах, но врач уже немного смягчилась. – Прости, но так и есть.
Кларк вздыхает.
– Джерри, это же ваши люди встроили нам в головы пульты. Не вам жаловаться, если кто‑то додумался, как их взломать.
– Это... – Седжер поднимает вверх конфискованную у Фридман дистанционку, – должно использоваться квалифицированным медперсоналом. В любых других руках, какими бы добрыми ни были намерения, это орудие убийства.
Она, конечно, преувеличивает. Имплантаты рифтеров снабжены предохранителями, поддерживающими настройки в пределах изначальных параметров: чтобы обойти предохранители, пришлось бы вскрыть самого себя и вручную сорвать пломбу. И все‑таки возможности для манипуляций довольно широки. Во время революции корпы умудрились при помощи такого же устройства вырубить пару рифтеров, застрявших в залитом шлюзе.
Вот почему такие штучки теперь запрещены.
– Дистанционку надо вернуть, – мягко просит Кларк.
Седжер качает головой.
– Брось, Лени. Ваши с их помощью так себе могут навредить, что нам и не снилось.
Кларк протягивает руку.
– Значит, придется нам учиться на своих ошибках, вот и все.
– Вы так медленно учитесь.
Кто бы говорил. За пять лет Джеренис Седжер так и не сумела признать, что на ней узда, а в зубах – удила. Падение с Вершины на Дно тяжело дается любому корпу, а врачам приходится хуже всех. Грустное зрелище – эта страсть, с какой Седжер лелеет свой комплекс божества.
– Джерри, в последний раз прошу: отдай.
Осторожное прикосновение к плечу. Фридман, так и
не подняв глаз, мотает головой.
– Ничего, Лени, я не против. Мне она больше не понадобится.
– Джулия, ты...
– Пожалуйста, Лени. Я просто хочу уйти.
Она удаляется по коридору. Кларк делает шаг следом и тут же возвращается к врачу.
– Это – медицинское устройство, – говорит Седжер.
– Это оружие.
– Было. Раньше. И, как ты помнишь, оно не слишком хорошо работало. – Седжер грустно покачивает головой. – Война окончена, Лени. Давным‑давно. Я бы на твоем месте не начинала ее заново. А сейчас... – она смотрит вслед Фридман, – думаю, твоей подруге не помешает поддержка.
Кларк оборачивается. Фридман уже скрылась из виду.
– Да, пожалуй, – скупо роняет она.
«Надеюсь, она ее получит».
На станции «Биб» рубка связи представляла собой забитый проводами шкаф, куда с трудом могли втиснуться двое. Нервный центр «Атлантиды» – просторный сумрачный грот, расцвеченный индикаторами и светящимися картами рельефа. В воздухе чудесным образом парят тактические схемы, они же мерцают на вычерченных прямо на переборках экранах. Чудо не столько в вытворяющих подобные штучки технологиях, сколько в том, что на «Атлантиде» сохранился излишек свободного пространства, не занятый ничем, кроме света. Каюта подошла бы не хуже. Несколько коек с рабочими панелями и тактическими датчиками уместили бы бесконечный объем информации в ореховую скорлупку. Но нет! Им на головы давит стоит целый океан, а эти корпы разбрасываются пространством так, словно уровень моря двумя ступеньками ниже крыльца. Уже изгнанники, а все не понимают.
