Затем, в качестве отчёта за получаемые «тридцать сребреников», либеральная тусовка всячески героизировала и таскала этих матрёшек по Европам и США. Второй целью было плодить новых «фриков», которым не будет давать покоя сомнительная слава «Pusse Riot». Однако как бы мокрицы не «пуссирались» — No pasaran! Они не пройдут!

Гулливер, познавая фантастический мир лилипутов, не мог не восхититься их системой образования. Читаем: «Дети воспитываются в правилах чести, справедливости, храбрости; в них развивают скромность, милосердие, религиозные чувства и любовь к отечеству. Благодаря такой системе воспитания молодые люди стыдятся трусости и глупости и относятся с презрением ко всяким украшениям, за исключением благопристойности и опрятности». Есть в этой системе и равенство полов, и гармония физического и интеллектуального развития, и раннее приучение к самостоятельности.

Конечно, вряд ли стоит делать слепок с лилипутского образования, тем не менее, система воспитания у лилипутов в каких–то аспектах согласуется с мудрыми советами Ивана Александровича Ильина: «Ребенок должен слышать русскую песню еще в колыбели. Пение научит его первому одухотворению душевного естества по–русски… Русская песня глубока, как человеческое страдание, искренна, как молитва, сладостна, как любовь и утешение.

Сказка будит и пленяет мечту. Она дает ребенку первое чувство героического — чувство испытания, опасности, призвания, усилия и победы; она научит его мужеству и верности; она учит его созерцать человеческую судьбу, сложность мира, отличие правды от кривды.

Молитва есть сосредоточенная и страстная обращенность души к Богу. Молитва даст ребенку духовную гармонию. Молитва даст ему источник духовной силы — русской силы. Он найдет пути и в глубину русской истории, и на простор русского возрождения».

Не правда ли, насколько правильно и вместе с тем настолько наивно выглядит сейчас русский философ? Русские сказки, песни, молитва… Он и предполагать не мог, что мы, русские, доживём до того, что слово «русский» станет не ко двору! И что на русский фольклор и на русскую народную песню на радио и телевиденье либералы наложат вето. Где теперь ансамбль Советской Армии имени Александрова, где знаменитый ансамбль «Берёзка? Вместо хора имени Пятницкого — хор Турецкого, вместо Большого детский хора всесоюзного радио и телевиденья — детский хор «Radio classic Angels». Даже Большой театр с «лёгкой руки» Швыдкова оказался в паучьих лапах с бульварным репертуаром и извращенной русской классикой.

Как же знал Достоевский русского либералов! Предвидел Керенских, Милюковых, пассионарно — сатанинских революционеров и нынешнею либеральную камарилью. паучьих лапах.

Следуя излюбленному гротеску, Джонатан Свифт вполне закономерно после лилипутов отправляет Гулливера в Бробдингнег, страну великанов. Казалось бы, поводов для высмеивания здесь нет: великаны естественны, ведут простую патриархальную жизнь под руководством умного короля. Но в том–то и дело, что на их фоне скорее смешон и мелок сам Гулливер с его претензией на просветительство.

Да и в чем просвещать?! Не знавшие огнестрельного оружия великаны, услышав о нем, приходят в ужас, настолько безнравственным представляется им это изобретение. Выслушав описание орудий, король–великан испытывает потрясение: как Гулливер, «такое бессильное и ничтожное насекомое», может питать столь бесчеловечные мысли… и до того свыкнуться с ними, чтобы совершенно равнодушно рисовать сцены кровопролития и опустошения, как самые обыкновенные действия этих разрушительных машин». И с каким же пафосом и резонерством Гулливер дает оценку естественной реакции просвещенного монарха: «Странное действие узких принципов и ограниченного кругозора»!

Как в литературе, так и в жизни, реальность и ирреальность всегда рядом, надо только суметь их разглядеть и разграничить. И тогда может обнаружиться, что современный человек и есть тот карлик, несовершенное «насекомое», которое по поводу и без повода не прочь побряцать оружием. К сожалению, в его распоряжении есть и такое, которое угрожает существованию человечества на Земле.

Но как бы не были занимательны наполненные опасностями приключения Гулливера в Бробдингнеге, более всего в этом параллельном мире меня заинтересовало, как Свифт разворачивает полемику о государственном устройстве страны. И не важно, что это исторические реалии Англии XVIII века, сам принцип государственного строительства и основы избирательного права, поданные через восприятие мифического, но вместе с тем не испорченного цивилизацией людей героя, могут явить неожиданный результат.

Во время одной из многочисленных бесед король, выслушав рассказ Гулливера об устройстве парламента, состоявшего из палаты пэров (лордов) — лиц «самого знатного происхождения, владеющих древнейшими и обширнейшими вотчинами», и палаты общин, куда входят «перворазрядные джентльмены», усомнился в разумности такого подхода. Великану было непонятно, так ли уж основательно знают лорды законы, и «позволяет ли им это знание решать в качестве высшей инстанции дела своих сограждан». Действительно ли лорды «чужды корыстолюбия, партийности и других недостатков, что на них не могут подействовать подкуп, лесть и тому подобное».

Затем король пожелал узнать, какая система практикуется при выборах депутатов в палату общин. И опять сомнения в чистоплотности и бескорыстии: нет гарантий, заключает он, что «человек с туго набитым кошельком» не станет оказывать давление на избирателей, да и сами депутаты — не захотят ли они «вознаградить себя за понесенные ими тягости и беспокойства?»

Так и хочется переадресовать эти вопросы дотошного монарха нашему институту парламентаризма — уж больно очевидна параллель. В стране хоть и двухпалатная система и по аналогии Совет Федераций — «палата лордов», а Государственная дума — соответственно, «палата общин», но обе они подвержены тем порокам, которыми был озабочен король. Почему это происходит? Для этого необходимо задаться вопросом — что есть демократия и имеет ли она отношение к народу?

Активная критика демократии как политического режима началась ещё до наступления нашей эры — с Платона и Аристотеля. Аристотель считал монархию и аристократию (государством должны управлять избранные, лучшие умы) — наилучшей формой правления, а демократию допускал только в ограниченно виде. Время подтвердило — демократия, как самый архаичный, древний и «варварский» политический строй из всех существующих, на самом деле никогда не была властью большинства и всегда отличалась крайней несправедливостью.

Основной инструмент демократии — парламентаризм. Партия (от лат. pars — «часть») всегда лишь часть целого, но посягает она на гораздо большее, на «целое», на власть в государстве, губернии, районе. Партия навязывает свою частную (партийную) программу вопреки желанию остальных граждан, которые или высказались не в её пользу или не участвовали в выборах из протестных соображений. Вот и в новейшей истории России партия власти, отражая меньшую часть общества (общая численность имеющих право голоса минус число отказавшихся от голосования и минус число проголосовавших за другие партии), действует по принципу: «Победитель получает всё».

Вопрос «Быть или не быть парламентаризму в России?», как вопрос о возможности и оправданности переноса западной модели политической организации на российскую почву, решался еще во второй половине XIX — начале XX вв. с историко–культурных позиций. Идеологами охранительного консерватизма в последней трети XIX века являлись: законовед, писатель, сенатор, член Государственного Совета, советник Александра III — К. П. Победоносцев (1827–1907) и публицист М. Н. Катков (1818–1887). Достоевский и Победоносцев, которые были близкими друзьями и единомышленниками, интересовал явный и скрытый смысл таких понятий, как «демократия», «реформы», «либерализм», «свобода». Оба философа задавались вопросом: в какую форму выльется европейский опыт в России. Теперь — то мы на своей шкуре испытали тайный и явный смысл вышеуказанных понятий, которые преследует цель «похоронить» нас на своей земле.