«Принесите завтра ножницы!» — обратилась она к «примерным ученикам». На следующий день большинство мальчишек были подстрижены. Но некоторые, в том числе и я, продолжали упорствовать. Появилась «классная»: «Кто принес ножницы?» — обратилась она. И вдруг, поднимается стриженый дылда — переросток и, с кривой улыбкой протягивает ей ножницы. Она взяла их, подошла к первому из чубатых и выстригла у него на макушке несколько пучков волос. Затем объявила: «Тот, кто сегодня не подстрижется, завтра в школу без родителей не являйтесь!». Пацан, которого обкорнали «классная», сидел за партой, красный от обиды, и чуть не плакал.

На перемене дылда был предупрежден: «После уроков пойдешь с нами!». Закончился последний урок. Мы, человек пять, двинулись за школу к «лобному» месту. С нами не было пацана, которого публично оскорбила «классная». Дылда, бледный и понурый обреченно шел за нами. Было видно — он переживает свой неблаговидный поступок. На месте ему было высказано все, а затем, каждый из нас подходил и давал подлизе крепкую оплеуху. Тот покорно снес наказание. После этой воспитательной меры мы не торопясь двинулись домой. Чуть сзади, следом, плелся дылда. Хочется верить, что он стал хорошим человеком. Сейчас смотришь на современных дылд из мелкотравчатой либеральной оппозиции; Касьянов, Навальный, Гудков и невольно приходишь к мысли: — Не били вас в школе, а жаль!

Чем закончилась история со стрижкой, не помню. Но помню, что несколько дней мы слонялись во время уроков возле школы, а чтобы убить время, играли в «лянгу», которую мастерили следующим образом: брался плоский круглый кусочек свинца, который мы плавили сами и заливали в форму. В свинце сверлили два маленьких отверстия, накладывали круглый кусочек кожи с козьим мехом и скрепляли проволочкой. В зависимости от веса свинца и длины меха, менялась парусность «лянги». В игре было семь степеней сложности. В каждой степени надо было внутренней ступнёй ноги подкинуть «лянгу» десять раз. Первая степень игры — подкидывание лянги «щечкой» правой ноги, затем — то же самое на одной ноге, затем правой «щечкой» и внешней стопой левой ноги. Затем в прыжке «лянга» подбрасывалась «щечкой» левой ноги — люры и так далее. Игра требовала необыкновенной ловкости и прыгучести, однако учителя почему–то приравнивали ее к хулиганству и беспощадно отбирали «лянги». Сейчас некому задать вопрос: «Зачем они это делали?».

В настоящее время забыты все наши игры: в лапту, чижика, городки, прятки, казаки–разбойники. Игры на мелочь: в «орла», «чику», «стенку».

Несмотря на то, что в Нарыне русские формально доминировали — русский язык был государственным, активно внедрялась русская культура, выпускалась областная газета на русском языке, а русские специалисты были незаменимыми, — у меня навсегда осталось ощущение, что мы жили среди киргизов. Это и понятно: киргизы в области составляли абсолютное большинство. Однако такая ситуация на тот момент существовала только в Алайской долине, на Тянь—Шане и в других высокогорных районах. На юге Киргизии — в Ферганской долине, как я уже отмечал, преобладали узбеки. В Таласской долине — русские и немцы, в Чуйской долине со столицей Фрунзе — русские. Придет время, и все изменится, киргизы численно будут доминировать во всех регионах, городах и населенных пунктах республики, позднее всего это произойдет во Фрунзе (Бишкеке) — столице республики.

И вот первые выводы, которые я школьником сделал в те далекие годы. Киргизия — часть огромной страны. С окружающим миром мы пребываем в гармонии. Национальность не имеет значения. Друзья детства — все те, кто вокруг.

Живем бедно — почти как все, но когда «как все», то бедность не замечаешь. В мои школьные годы не было «золотой молодёжи» в более позднем её понимании. Даже велосипед считался роскошью. Но высокопоставленные чиновники были и тогда, их дети на каникулы ездили в Артек, велосипед для них не был проблемой, а билет в кино тем более. После окончания школы для коренных жителей Союзных Республик существовали квоты для внеконкурсного поступления в вузы Москвы, Ленинграда, Киева и других городов страны. Этим правом, как правило, пользовались дети номенклатурных работников.

В нынешней либеральной России, оказывается тоже есть привилегированная молодёжь, которая за счёт государственных средств обучается в престижных вузах США, Англии, Франции. Список этих студентов Министерством образования и науки засекречен. Однако не трудно догадаться, что это отпрыски наших «небожителей», которые готовят себе прозападную смену.

Через двадцать пять лет после отъезда я вновь попал в Нарын — город моего детства по приглашению друга — Кумаша Насыржанова. К этому времени коренное население города увеличилось в несколько раз, а русских почти не осталось. Это была незабываемая гостеприимная встреча с бесконечными воспоминаниями. В Тянь—Шаньском обкоме КПСС встретились с третьим секретарём и нашим однокашником Леонидом Луниным. Впечатление осталось негативным. В памяти всплыло, как мой приятель, пятиклассник Лёнька Лунин мог униженно бегал за велосипедом какого-нибудь сверстника держась за багажник, и клянчил дать покататься.

Память… Независимо от твоей воли она хранит некоторые казалось бы маловажные фрагменты бытия на всю жизнь. Вот ешё один из них — нарынский фрагмент.

Зима, после уроков, почти от самой школы мы — группа одноклассников по пути домой пасуем друг другу случайно попавшуюся под ноги консервную банку. Один за другим одноклассники сворачивают к своим домам, но банка остаётся с теми, кто живёт дальше. В конце — концов, я и Толик Бражников остаёмся вдвоём. Вот так, беспечно и упорно пасуя её один другому, мы приближаемся к дому моего друга. Прощальным ударом он пасует банку мне, и дальше я веду её один, так как живу дальше всех, почти на окраине города. Друзья детства, где вы? Как же так получилось, что я так и продолжаю вести эту «банку» один — теперь уже к последнему приюту и нет рядом ни кого из той «команды».

В Нарыне, сам того не осознавая, я простился со своим детством. Наступила пора юности.

Странно, но судьба вновь забросила нашу семью на юг Киргизии, и снова в город Кара—Су Ошской области. Середина учебного года. Восьмой класс. Первое мое появление в новой школе, первая школьная линейка, где каждому классу отведено свое место. На моей вельветовой куртке выделялся значок спортивного разряда по лыжному спорту. Ни у кого в этой школе не было спортивных разрядов и такого значка! Потому что не было в этом городе Александра Афанасьевича Голубенко — замечательного человека и тренера, потому, что не бывает снега там, где растёт хлопок.

Мимо стройных рядов школьников проходит двухметровый гигант — директор школы — «Наполеон на смотре своих войск». Он придирчиво оглядывает школьную форму девочек, смотрит аккуратно ли выглядят мальчики, делает кому–то замечание. Останавливается возле меня. Видит мой спортивный значок и произносит: «Новенький! Спортсмен! А как с учебой?».

А вот с этим было неважно… В Нарыне я плохо учился, часто пропускал уроки, вращался в хулиганской среде. Здесь, в Кара—Су, меня сразу поразила непривычно пристойная обстановка. Не откладывая в долгий ящик решил внести некоторое разнообразие в размеренный ход событий. Во время урока достал складной нож довольно приличных размеров, раскрыл лезвие под девяносто градусов и предложил сидящему впереди однокласснику раскрыть нож вытянутым пальцем. Тот не долго думая надавил пальцем на основание лезвия. Нож раскрылся, а палец — как это неизбежно происходит в таких случаях — соскользнул на острие. Кровь брызнула струей. От неожиданности я обомлел, а затем схватился за голову: «Куда я попал?!». В Нарыне, каждый пацан знал чем заканчивается этот «фокус», а тут… Моему однокласснику в медпункте срочно сделали перевязку, а я не знал, как загладить перед ним свою вину!