Иссык—Куль — знаменитое бессточное озеро на севере Киргизии. Одноименная область занимает территорию Иссык—Кульской котловины, а так же внутренние высокогорные районы которые окружены хребтами центрального Тянь—Шаня — красивейший и благодатнейший край. Озеро является самым большим водоемом Средней Азии: длина его 178 километров, максимальная ширина 68 километров, средняя глубина 278 метров (наибольшая глубина озера 668 метров).

В 1856 году, когда Петр Семенов совершил свое первое путешествие на Иссык—Куль, он дал ему такую характеристику: «Голубая жемчужина в серебряном ожерелье!».

И действительно, озеро окаймляют горы, вершины которых покрыты вечными снегами, а вода отражает нежно — голубое небо.

Исторически, киргизы, как и везде, селились в предгорной зоне Иссык—Кульской котловины. Поэтому плодородные земли, расположенные в прибрежной и степной зоне Иссык—Куля, до появления первых русских переселенцев не были освоены. Огромным трудом они построили на Иссык—Куле населенные пункты и создали оросительные системы для полива пахотных земель.

Город Пржевальск — центр одноименного уезда, а затем области, по указу царя в 1889 году был назван в честь генерал–майора Николая Михайловича Пржевальского (1839–1888), русского путешественника и натуралиста, с 1864 года действительного члена Географического общества и почетного члена Академии наук, осуществившего несколько экспедиций в Среднюю Азию. В 1888 году он отправился в свое пятое путешествие, где во время охоты в районе реки Кара—Балта в Чуйской долине, выпив речной воды, заразился брюшным тифом. По дороге в Каракол Пржевальский почувствовал себя плохо, а по прибытии в Каракол совсем слег. Через несколько дней он скончался. Похоронен на берегу озера Иссык—Куль в 12 километрах от Каракола. В июне 1894 года на месте захоронения Николая Михайловича Пржевальского был открыт уникальный памятник, сооруженный на народные деньги.

Высота памятника из тянь–шаньского гранита 8,2 метра, ширина 2,5 метра, вес 365 т. Скала увенчана фигурой приземляющегося орла — символ ума и бесстрашия (размах крыльев — 2,5 м). В клюве орел держит оливковую ветвь — эмблему мирных завоеваний науки. В когтях — полуразвернутую карту Средней Азии с маршрутом путешествий ученого.

Впервые, этот уникальный памятник я увидел в 1954 году, когда мне было 14 лет. Мы с отцом приезжали в гости к дяде по маминой линии Широкову Ивану Михайловичу в совхоз «Оргочор» на южном берегу Иссык—Куля. Памятник поразил меня своей необычайностью и совершенством.

Британское Королевское общество назвало Пржевальского «самым выдающимся путешественником мира». А сдержанный Чехов в некрологе великому путешественнику написал о нём с таким пафосом, с каким никогда ни о ком не писал.

12 апреля 2014 года Николаю Михайловичу Пржевальскому исполнилось 175 лет со дня рождения.

Весной 1958 года, перед окончанием школы, я получил письмо от дяди Широкова Ивана Михайловича. Он, по прежнему был директором совхоза на Иссык—Куле. В письме дядя приглашал меня пожить в его семье, поработать, а затем определиться с будущим. Иван Михайлович, кроме всего прочего, вероятно, руководствовался и тем, что Хрущев — в то время Генеральный секретарь ЦК КПСС, обратился к молодежи с призывом не торопиться после школы поступать в институты. Он предлагал вначале поработать на производстве, набраться жизненного опыта, а затем более осознанно принимать решение — куда пойти учиться. При этом государство гарантировало включить студенческие годы в общий стаж работы.

Так или иначе, я принял предложение и, получив аттестат зрелости, через неделю сел в поезд, который шел через Ташкент во Фрунзе, чтобы оттуда продолжить путь на Иссык—Куль. Два года я проработал в совхозе электриком, что и предопределило мой выбор будущей профессии.

Племсовхоз «Оргочор» был расположен в пяти километрах от райцентра Покровка и в тридцати километрах от областного центра города Пржевальск. Почему совхоз был? Да потому, что после развала Союза от него, как и от всех других хозяйств, остались «рожки да ножки». А тогда хозяйство было многоотраслевым, с опытно–селекционным уклоном в разведение овец тонкорунной породы. Если мне не изменяет память, овец было не менее 30 тысяч. Кроме того, имелись молочно–товарная ферма, свинарник, птичник, сады и пасека. Пахотные земли засевались зерновыми и кормовыми культурами. Высокопродуктивные породы овец совхоза «Оргочор» были представлены в Москве на ВДНХ.

Иван Михайлович был великим тружеником. Иногда мы не виделись по нескольку дней. Рано утром его уже не было дома, а поздно вечером, когда я ложился спать, его еще не было. Выпускник Алма–атинского зооветеринарного института, заслуженный ветеринарный врач Киргизской ССР, он целиком отдавал себя работе. Киргизы, работники совхоза, говорили о нем: «Если бы все коммунисты были такими, как Иван Михайлович, мы бы построили коммунизм!». Значит, сомнения в части построения коммунизма у них были, вопреки уверениям Хрущева о том, что «нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме».

Да и как не быть этим сомнениям? Моральное разложение в среде партийных и советских руководителей уже тогда, даже на местном уровне имели место. Так визит районных «бонз», коими в основном были представители титульной нации, непременно предусматривал бешбармак и пиршество сопровождалось обильными возлияниями спиртного. Эти нравы были чужды Ивану Михайловичу. Районное начальство не любило его за это. Но нет худа без добра. Позже его перевели в столицу г. Фрунзе, в Министерство сельского хозяйства — начальником ветеринарного Управления.

Кстати, моё первое участие в бешбармаке связано с тем временем и Огочором. Однажды из Фрунзе в совхоз я ехал в личном москвиче совхозного парторга — вальяжной, ухоженной киргизки. За рулём был её сын — молодой парень. Солнце шло к закату. Мы ехали по южному берегу Иссык—Куля. Неожиданно машина свернула с трассы в киргизский кишлак и подъехала к одному из дворов. Из дома вышли хозяева, произошла теплая встреча с гостями. Через некоторое время сын парторга поставил меня в известность, что придётся здесь заночевать иначе мы обидим хозяина, который намерен готовить бешбармак. Пока зарезали барана, пока варили его в огромном котле — наступила ночь. Мы сидели в большой комнате покрытой коврами на специальных узких стёганых матрасах свернув ноги калачиком и пили чай. Вокруг, за нашими спинами лежали подушки для того, чтобы можно было изменить позу и облокотиться на них. И вот, наконец, в больших пиалах (кесе) женщины подали наваристый, необыкновенно вкусный бульон, а хозяин раздал каждому на соответствующей кости по куску мяса, сопровождая раздачу определёнными ритуальными комментариями.

Запивая мясо бульоном, я с трудом осилил свою порцию и шепнул сыну парторга, что я сыт до предела, на что он мне ответил, что это только прелюдия к нашему пиршеству и чтобы не обидеть хозяина надо участвовать во всех стадиях ритуала сопровождающего бешбармак. Не знаю, как я выдержал эту «пытку», но в памяти она сохранилась навсегда.

Второй раз в «бешбармаке», я участвовал отдыхая в санатории «Голубой Иссык—Куль». Там познакомился с начальником Облводхоза из Пржевальска — интеллигентным киргизом, с которым у нас возникли приятельские отношения. Как–то он известил меня о том, что к нему приезжает жена и по этому поводу она организует бешбармак, в числе гостей он хотел бы видеть меня.

Это мероприятие проходило в частном киргизском доме на окраине города Чолпон—Ата, где и располагался наш замечательный санаторий. Жена моего приятеля вела себя скромно, не выпячивала себя, в своём традиционном выступлении желала мужу хорошо отдохнуть и вернуться домой, где его с нетерпением ждут. Всё происходило в соответствии с вековым ритуалом пристойно и благожелательно.