В один из первых дней пребывания в Нарыне я решил покататься по незнакомому городу на коньках. Это чуть было не закончилось для меня печально. Выезжаю на своих «ласточках», которые мне купили еще в Таласе, и вдруг, в тихом переулке на меня неожиданно набрасываются два пацана — ровесника, с очевидной целью завладеть коньками. Как оказалось, подобные разбойные налеты, особенно на незнакомцев с другого края в городе были делом обыкновенным.
Я стал отчаянно сопротивляться. И хотя один конек им удалось срезать с ноги перочинным ножом, я вцепился в него мертвой хваткой, вырвался, махнул через какой–то забор, а там и свой двор оказался рядом. Во время этой потасовки высокий мальчишка постарше на коньках, как потом оказалось, руководитель акции, со стороны наблюдал за происходящим. Он видимо по достоинству оценил мое активное сопротивление и с тех пор меня никто не трогал, а позднее мы стали друзьями. Звали его Генка Драчёв. Жаль, что в дальнейшем следы его затерлись — у нас есть с ним что вспомнить.
В Нарыне в ходу было три вида коньков: «дутыши», как позже выяснилось — хоккейные коньки, «ласточки» и «снегурки». Престижные «дутыши» были редкостью, да и кататься на них было неудобно — лезвие слишком тонкое для утрамбованного снега улиц и тротуаров, а катка в городе не заливали. В этих условиях «ласточки» были наиболее практичными. У «снегурок» закругленные концы обычно обрубали — чтобы можно было отталкиваться носками, то есть превращали их в некое подобие «ласточек». Мы понятия не имели о коньках с ботинками. Обычно, сыромятными ремнями коньки привязывались к валенкам. В то время основным транспортным средством, особенно в сельской местности, была лошадь. Жители близлежащих кишлаков приезжали в город по тем или иным делам и оставляли лошадей у коновязи — похожим на спортивное бревно, как мы сейчас оставляем автомобили на стоянке. Мы пользовались этим и в отсутствии хозяина срезали сыромятные уздечки для крепления коньков.
На западной окраине города находился ипподром. Он не был обустроен, но летом там регулярно проводились конские скачки, которым предшествовал «Улак тартыш» — соперничество на лошадях, за право овладеть тушей козлёнка или телёнка и получение это приз. Об этом я упоминал ранее. Запомнилось состязание иноходцев в стиле «джорго салыш»» на 5–10 км. Его можно сравнить со спортивной ходьбой в лёгкой атлетике. Киргизская лошадь не должна была идти рысью или вскачь, а должна своеобразным образом семенить. Тех, кто нарушал это правило с целью получения преимущества, соперники тут же наказывали — безжалостно хлестали конника камчёй (плёткой) по спине и даже по физиономии.
Цивильный, обустроенный, с трибунами ипподром находился во Фрунзе. Муж моей тёти Анастасии Михайловны — Владимир Ануфриевич, простой и добрый человек, был жокеем и фанатичным болельщиком футбола. После института, когда я жил и работал во Фрунзе, он уже был на пенсии и часто рассказывал интересные факты из своей жизни.
Вечером, в Нарыне, освещалась только часть центральной улицы Ленина, на столбе был установлен репродуктор большой мощности. По выходным по улице гуляли люди, гремела музыка, у кинотеатра толпился народ, а мы, двадцать–тридцать пацанов, мотались на коньках по улице туда и обратно.
Днем. После уроков, развлекались тем, что проволочными крючками цеплялись за задний борт проходящих грузовиков. Некоторые водители резко тормозили, пытаясь нас поймать, но преимущество всегда было на нашей стороне. Особенно любили мы дорогу в сторону райцентра Ат—Баши («Лошадиная голова»), в сторону границы с Китаем. Несколько километров этой дороги, по ущелью, шел затяжной подъем. Попутный автомобиль, за который мы цеплялись крючками, комфортно поднимал нас вверх, а оттуда мы неслись вниз «коньковым ходом» по укатанной дороге безо всяких усилий. Редкое автомобильное движение было гарантией нашей безопасности.
Вскоре, под руководством отца, началось строительство двухэтажного, восьми квартирного, щитового, жилого дома в центре города, напротив кинотеатра «Манас». Помню, на этой стройке, во внеурочное время, мы мальчишки, пяти — шестиклассники, подражая мушкетёрам, «дрались» на самодельных шпагах. Когда дом был сдан в эксплуатацию, мы поселились в нём на втором этаже, но прожили там не долго. Семья была многодетной, и это побудило родителей переехать в частный сектор на окраине западной части города: в служебный домик из двух комнат, времянки, сарая и примыкавшего к ним огорода. У нас появилась корова, а где корова там и поросята.
Я, как и многие мои сверстники, увлёкся разведением кроликов и голубей. Голубей разводили для души — современным детям этого не понять!
Помню однажды с мальчишками мы ходили смотреть на снежного барса. Зверь был пойман киргизом–охотником и находился у него во дворе. Царь Тянь—Шанских гор обреченно лежал на боку, связанный арканом (волосяной веревкой). Мне стало его жалко. До сих пор помню его печальные глаза, которые он щурил на любопытных.
Летом мы гурьбой ходили в горы, в живописные ущелья, собирали черную смородину, кислинку, костянику. А чаще просто так под кроны тянь–шаньских елей и зарослей рябины, к хрустальным, холодным ручьям с водой от которой ломило зубы.
А вот купаться было негде. Нарын берет исток в горных ледниках, это река бурная, холодная и опасная. В одном из более–менее подходящих мест мы пытались купаться но, проплыв по течению метров пятьдесят, выскакивали на прибрежные камни как пингвины — ощущение было такое, будто тело от ледяной воды покрывалось маленькими жгучими пузырьками. На окраине пограничной части имелся искусственный водоем для купания лошадей. Летом вода там прогревалась и поэтому мы упорно стремились туда, но нас то и дело прогоняли. Было похоже, что одни офицеры сочувствовали нам и закрывали глаза, а другие усматривая нарушение, направляли к нам наряд солдат от которых мы скрывались бегством через глиняный дувал.
На память приходят строки Владимира Высоцкого — «Было дело, и цены снижали….». А мы взрослели в то время. Но какими мы были тогда? С удовольствием отмечу: совесть для нас имела первостепенное значение! А в условиях бедной жизни, высокой нравственности и патриотизма, у нас не было почвы для плесени под названием — цинизм и вещизм. «Варяг» и песни военных лет, не стесняясь, мы пели просто так, при каждом удобном случае. Чуть позже душу волновали вальс «На сопках Манчжурии», марш «Прощание славянки», полонез Огинского «Прощание с Родиной».
Зимой в школу мальчишки ходили в телогрейках, из обуви грубые ботинки или кирзовые сапоги. Голенища сапог на два — три пальца подворачивали вниз. Застёгивать телогрейку и опускать уши у зимней шапки, даже в мороз, было не принято — признак слабости! В Нарыне, где зимой морозы за тридцать градусов обычное дело, я как–то подморозил правое ухо и оно, к любопытству одноклассников превратилось в «вареник». Весной и осенью, как правило, мальчишки были в тёмных брюках и светлых рубашках. Пионерский галстук одевали неохотно, он мешал нашей неуёмной активности. Ближе к комсомольским годам галстук лежал в портфеле, чтобы одеть его по необходимости — на школьную линейку или пионерское собрание.
В старших классах появилась мода на вельветовые куртки. Куртка прилично выглядела и была удобной. Шили её местные портные на заказ. Она была на молнии. Нагрудные карманы (и это был особый шик) тоже застёгивались на молнию.
Девочки ходили в школу в форме — коричневых платьях и чёрных фартуках, в праздники надевали белые фартуки. Платья носили с белыми воротничками и манжетами, в косы вплетали ленты и завязывали бантиками. Несмотря на однообразие формы «своих» девочек мы отличали без труда.
У нас не было Дворца пионеров, или, как сейчас, «Дома творчества юных». Но какие–то кружки работали в школе, а секция авиамоделизма размещалась в небольшом помещении в ряду убогих хозяйственных построек. Туда набивалось человек пятнадцать. Я отдавал предпочтенье детской спортивной школе, но в межсезонье, ранней слякотной весной, в отсутствии спортивного зала, тоже собрал пару планеров. Планеры изготавливали из сухих стеблей чия — местного кустарника. Более тяжелые модели делали из заготовок, которые нарезали из сломанных лыжных бамбуковых палок. Опытные авиамоделисты собирали модели самолетов с миниатюрными бензиновыми моторчиками. Откуда что бралось! Помню, к нам наведывался кучерявый, небольшого роста старшеклассник по кличке «абессинец». Он развлекал нас хохмами и анекдотами.
