В переводе на простой язык это был Указ о наборе на тыловые работы туземных рабочих в возрасте от 19 до 43 лет. Указ был издан не продуманно и в спешке, при этом не было учтено, что в Туркестане народ воинской повинности не отбывал никогда, и в массовом порядке никогда не призывался к тыловым работам. В нём не были чётко прописаны порядок и правила призыва, чем и воспользовались заговорщики восстания.
Министерство иностранных дел было против призыва народностей Туркестана, опасаясь негативных последствий в сложное время. Однако военное министерство, без согласования с Туркестанским генерал–губернаторством и Государственной думой, оформило призыв на тыловые работы императорским Указом, который имел силу закона. В принципе, Указ был вызван необходимостью — Россия в это время вела войну с кайзеровской Германией. Однако это мероприятие среди мусульманского населения, конечно же, требовало соответствующей организационной подготовки (разъяснений, объективности, льгот и т. п.).
Второго июля в Ташкенте состоялось заседание особого совещания военных губернаторов Среднеазиатского края по вопросу привлечения туземцев для тыловых работ. На нем обсуждались организационные вопросы реализации Указа, и прозвучала озабоченность, что время мобилизации было выбрано необдуманно и крайне неблагоприятно для аграрного района, каким являлся Туркестан. Указ был издан в разгар сельскохозяйственных работ, угрожая срывом уборки урожая, что, в конечном итоге, и произошло.
Восьмого июля Указ был опубликован с дополнительными разъяснениями, о том, что в Туркестане призываться будут лица от 19 до 31 года, что они будут работать за плату и на казенном довольствии. От призыва освобождались: муллы, учащиеся средних и высших учебных заведений и окончивших оные, фельдшеры, переводчики и писари при волостных управлениях, должностные выборные лица волостных управлений, служащие на гос. службе и т. д.
Составление списков призываемых было возложено на туземные власти — местных волостных управителей: аульных старшин, их писарей и аксакалов (стариков) избранных по степному Положению от 25 марта 1891 года. Как это всегда бывает, начались злоупотребления. Волостные управители стали освобождать от призыва своих родственников, а за взятки сыновей баев и манапов. Вместо них вносили в списки бедняков даже не призывного возраста, по несколько человек из одной семьи. Кроме того, полуграмотные переводчики, никогда не слыхавшие таких выражений, как «реквизиция», «оборонительные сооружения на театре военных действий», «военные сообщения» и т. д., переводили их на местные языки неправильно и туманно. Как известно, нет ничего такого, что нельзя было бы извратить плохим пересказом. По их толкованию выходило, что киргизы берутся в «солдаты» и будут отправлены прямо на позиции без обучения военному делу.
Таким образом, о высочайшей воле население осведомлялось, в лучшем случае, через таких же невежественных людей, как они сами, а в худшем случае через людей злоумышленно распространявших ложные слухи. А слухи были таковы: что будут забирать всех мужчин от 19 до 43 лет, что призываемых насильно будут обращать в христианство, что заставят рыть окопы под обстрелом, что мусульман будут кормить свининой, что запрещено Кораном и так далее. Но были и более провокационные слухи, например, что это не набор на тыловые работы, а скрытый призыв на фронт для того, чтобы истребить коренное население, а на опустевшие земли переселить русских. Для этого на передовой призываемых будут направлять в атаку впереди наступающих, чтобы было меньше потерь в русских войсках. Немалую роль сыграла и агитация, проводимая среди населения казиями (мусульманские судьи), ишанами (духовники, наставники в мусульманской вере) и муллами, позиционировавшими себя, как борцами за народное дело. Всё это так усилило недоверие к Указу, что уже трудно было, кого бы то ни было убедить в том, что их берут не в солдаты, а на работу в тылу за плату и довольствие от казны.
И вот уже десятого июля состоялось собрание представителей казахов и киргизов Меркенской, Чиликской, Тургайгырской, Сыртогайской, Конкбурговской, Кожмамбетовской и Буленгинской волостей Джаркентского уезда, где было вынесено решение: не подчиняться царскому Указу о мобилизации на тыловые работы.
Двадцать третьего июля прозвучало открытое заявление киргизской элиты уездному управлению Пишпекского уезда о нежелании подчиниться царскому Указу о мобилизации. Однако местная власть в спешном порядке всё же продолжала приводить в исполнение высочайшее повеление.
Совокупность всех этих и иных отрицательных факторов создало такое негативное настроение толпы, которое выразилось в разных эксцессах. На начальном этапе эксцессы были направлены, главным образом, против своих, местных волостных управителей, при этом в лучшем случае списки изымались и уничтожались, в худшем изъятие сопровождалось избиением должностных лиц. А вот у влиятельных киргизов (баев, манапов) Чуйской долины, Иссык–кульской, Нарынской и Таласской волостей, зрела совсем иная мысль: спровоцировать и возглавить восстание, исходя из соображения, что наступил удобный момент уничтожить русскую власть и создать на севере страны Киргизское феодальное ханство. И это было не чем иным, как подлым предательством российских подданных по отношению к Российской империи в трудный момент военного времени.
Что из себя представляли манапы? До присоединения к России у киргизов существовал феодально — родовой строй. Родами управляли местные феодалы — манапы. Фактически вся земля с пастбищами и прочими угодьями была поделена между ними. Они же являлись крупнейшими владельцами стад баранов, крупного рогатого скота, лошадей. Под властью манапов находилось всё киргизское население. Так, например, у крупного манапа племени бугу Боромбая насчитывалось до 1000 юрт подвластного ему населения. У манапов племени сарыбагыш Уметалы 1500 юрт, у Чангыра 1000 юрт, у Джантая до 700 юрт, и т. д.
Забегая вперед, следует отметить, что в отличие от киргизов, эксцессы казахов не содержали в себе признаков восстания в целях отделения от России. Не было и жестокого, варварского обращения с русскими, казахи ограничились неповиновением и выступлениями против своих волостных управителей. Хотя дольше всех действовали, а впоследствии присоединились к большевикам повстанцы в тургайских степях во главе с Амангельды Имановым и Алиби Джангильдином. Приходишь к мысли, что произошло это не без позитивного влияния на свой народ великих казахских просветителей — Чокана Валиханова, Абая и других.
Впрочем, и среди киргизов были просвещенные и просто мудрые люди, которые говорили о бесперспективности восстания, о военной мощи царского правительства. И вообще, относительно восстания среди мусульманской части населения Туркестана не было единства. Прогрессивное исламское движение «джадидизм»[6] (от арабского «усул–и–джидат), помимо просвещения стремилось к модернизации всей жизни мусульман и понимало к чему может привести противоборство с царской властью. Даже главный редактор журнала традиционалистов «Ислах» Абдулла Саех, называвший джадидов предателями и пособниками власти, поддержал царский Указ и осудил восстание.
Многие из организаторов восстания оказались жертвами пропаганды о том, что Россия ослаблена войной и что отсутствует достаточное количество войск для противостояния восставшим. На самом деле это во многом соответствовало действительности — Россия находилась в состоянии войны, и в русских семьях, на территориях, охваченных смутой, мужчин почти не осталось, дома в основном были женщины, старики и дети.
Плохо разбиравшиеся в истинных причинах, обманутые, отсталые массы, объединённые родоплеменной зависимостью были в полном подчинении бай — манапской верхушки и потому легко были втянуты в национальную рознь. Для большего авторитета в Загорном участке Пишпекского уезда под титулом «Кочкорского» был провозглашен ханом Канаат Абукин, на Иссык—Куле в племени бугу — Батырхан Нагоев, в Чуйской длине — братья Шабдановы и т. д.
