— А ты как думал! — привычным движением Борейко проверил за пазухой пистолет. — Передай Коле, чтобы лез на балкон. Тут невысоко, так что через минуту будет на месте.
— Нам что делать? Изображать почтальонов?
— Зачем? Представимся по всей форме. Окажет сопротивление, ему же будет хуже. Колянчик подстрахует с улицы.
— А если у него оружие?
Борейко насупился.
— Если бы да кабы… Горазд ты выдумывать глупости. Откуда у него оружие?
— Ну, мало ли…
Борейко решительным шагом направился к подъезду. На ходу обернулся.
— Тогда ты, как самый шустрый и прозорливый, побежишь за подмогой…
Спустя каких-нибудь десять минут Борейко пасьянсом выкладывал перед подозреваемым фотографии погибших женщин. Зачастую подобный трюк срабатывал. Впрочем, данный случай осложнений не обещал. Гарин Петр Иванович, электромонтер сорока трех лет, в прошлом мелкий воришка, в настоящем убийца-маньяк, едва держался на ногах. Его трясло, как в лихорадке, и Борейко моментально сообразил, что клиент на грани признания. Поэтому рядом с фотографиями он предусмотрительно положил перо и чистый лист.
— Не будем морочить друг другу головы. Мы знаем, кто вы и что вы. Дело — за пустяком: вашим формальным признанием.
— Нет! — голос подозреваемого сорвался на визг. — Клянусь, я не делал этого! Честное благородное слово!..
— Без истерики, Петр Иванович, без истерики, — Борейко поморщился. И ради бога не пытайтесь изображать из себя сумасшедшего. Мы не врачи, так что не поверим.
Из соседней комнаты вышел Коля Савченко, отрицательно качнул головой.
— Он действительно один. А это, — Савченко показал шелковую нить, на которой пучками были подвязаны человеческие волосы. — Это нашел на трюмо среди женских причиндалов.
— Так… — Борейко стремительно протянул руку, со значением покосился на Пашу Семичастного. — А ты боялся, что улик не хватит… Ну что, Петр Иванович? Расскажем все, как есть?
— Это она, клянусь! — подозреваемый прижал ладонь к груди, робко шагнул к стулу. — Можно я сяду?
— А как же? Конечно, сядешь, — перейдя с подопечным на «ты», Борейко плотоядно улыбнулся. — Так что ты нам хотел сообщить?
Заскрипев стулом, Петр Иванович подался вперед, сбивчиво зашептал:
— Я все расскажу! Можете мне верить… Но только я тут ни при чем. Она… Понимаете, ей ничего не стоило…
— Не спеши. Давай по порядку.
— Да-да, конечно!.. Все началось с той картины. То есть вообще-то я живописью не интересуюсь, а тут не удержался. Да и как удержишься… Весь багаж свалили на тротуар, а эти две картины сверху. И все без присмотра подходи и бери. Скажите, гражданин начальник, разве можно так искушать? Ведь я живой — сами рассудите! Словом, попутал бес, цапнул ту, что поменьше, и ходу. Я ведь в антиквариате ни бельмеса и на музеи никогда не зарился, а в тот момент будто затмение нашло. Так бежал, что думал, сердце лопнет…
— А ну, постой! Ты что плетешь? Какой багаж, где? На вокзале, что ли?
— На автостанции. Я мимо проходил и увидел. Понимаете, целая гора ковров, баулы какие-то, узлы — и все прямо на тротуаре. Подсвечники там еще были, книги старинные — не то кораны, не то библии, и эти вот чертовы картины. Меня как током ударило — так и потянуло к ним! Честное слово! Может, на багет клюнул, не знаю. А может… — Лицо рассказчика побледнело, он стиснул горло рукой.
— Гражданин майор, да ведь… Это она с самого начала взяла меня в оборот. Как я сразу-то не допер! Не будь ее, стервы, не тронул бы я той клятой картины! Вот, значит, как скрутила… Подманила и заставила взять. А потом уже поздно было, все само собой пошло, — на висках Петра Ивановича выступили капли пота. — Я и пикнуть не мог. Эта ведьма крутила мной, как хотела, а девушки, что на фото, тоже ее затея. И локоны я срезал по ее приказу. Я ж как робот был!..
— Может, безымянное чудище обретет наконец имя? О ком ты толкуешь?
— О ведьме. Той, что на картине. Вообще-то она герцогиня, но по природе своей — самая настоящая ведьма. И замашки такие, что жуть пробирает. Я понимаю, гражданин майор, двадцатый век на дворе и все такое, но вот как на духу! — в первый же день она вышла из картины и чуть меня не придушила…
— Стоп! — Борейко прервал его взмахом руки. — Я же говорил Петр Иванович, мы не пентюхи и в байки не верим. А ты все-таки решил сыграть в сумасшествие?
— Да нет же, я…
— Лев Антонович, — Николай из-за спины подозреваемого делал странные знаки. — Картина там в самом деле имеется. И вроде бы старинная. Помните, Петя-Пиво рассказывал про узбека?
— Погоди-погоди!.. Кажется, припоминаю, — Борейко потер ладонью лоб. — Точно, Колянчик, точно! Молодец, что подсказал. Дело ведь Казаренку спихнули, а он знать не знает, как с ним быть. Ну-ка!.. — рывком поднявшись, майор проследовал в смежную комнату. Спальня. Самая обыкновенная, по-мужски не прибранная. Правда, запах духов… Или Петр Иванович сам увлекается?.. У изголовья кровати он заметил троицу черных свечей. Самодельные что ли?.. Прикоснувшись к ним, брезгливо посмотрел на пальцы. Нет, следов не осталось. Переведя взгляд на стену, улыбнулся. Премия Кольчику положена. Именно об этой картине и разорялся узбек. Дама в мехах из горностая на фоне извергающегося вулкана. Везувий какой-нибудь или Авачинская Сопка…
Борейко приблизился к картине вплотную. Ни названия, ни фамилии художника. Частная коллекция или опять-таки воровство? Он пригляделся к изображенной на переднем плане женщине. А если этот нытик и впрямь свихнулся? Так сказать под тлетворным влиянием ренессанса. Или что там у них было?.. Резал ведь какой-то недоумок картину с Иваном Грозным. Он склонил голову набок. А в общем ничего. И бабочка-то прорисована славная, фигурка — что надо, личико. Глазки вон даже поблескивают…
Борейко вздрогнул. Появилось неожиданное желание притронуться к полотну губами. И даже не полотну, а к обнаженным ногам чертовой герцогини. Заморгав, он торопливо отошел к дверям, почесав в затылке, вернулся в гостиную.
— Есть такое дело, Колюня. С Казаренка теперь пузырь причитается…
— Гражданин майор! — подозреваемый не сводил с него округлившихся глаз. — Поймите, это живая картина! То есть даже не картина, а что-то вроде прохода в потусторонний мир. Да вы сами, наверное почувствовали.
— Глупости! — Борейко фыркнул. — Обыкновенная картина, писана маслом. Какой-нибудь шестнадцатый или семнадцатый век.
— Вы ошибаетесь, говорю вам! Она по желанию может оставаться там, а может и выходить. В нашу, так сказать, реальность. Если бы я не видел собственными глазами…
— Петр Иванович! — Борейко поморщился. — Ну, брось ты, ей богу! Для психоаналитика твои сказки, возможно, и подошли бы, но только не для меня. Напакостил — так не виляй хвостом. И учти, мои ребятки вытряхнут из тебя любую дурь в два счета, — Борейко резко склонился над сидящим и прорычал. — Зачем ты их убивал?!
— Я… Я… Клянусь! Я уже объяснял… Она вкладывает в мою руку нож, и я бессилен помешать ей. У них это вроде ритуала жертвоприношения. Я даже не понимаю что делаю. Вот, взгляните! В две недели я поседел. У меня была черная шевелюра! А эти женщины… То есть вообще все женщины — вроде как получаются ее соперницы. Она и в прошлом от них избавлялась, за что ее и спалили на костре…
Борейко наотмашь хлестнул убийцу по щеке. Голова Петра Ивановича безжизненно мотнулась, из носа вытекла жиденькая струйка крови. Однако повел себя задержанный более чем странно. Вцепившись в сиденье стула, заелозил ногами и завизжал.
— Закройте дверь! Да закройте же!.. Или увезите меня отсюда! Как вы не понимаете, она же сейчас войдет!
— Эдак мы всех соседей перебудим, — пробормотал Савченко и замолчал. Увидев, как изменилось лицо помощника, Борейко стремительно обернулся.
В дверях стояла женщина, и он сразу понял кто она такая. Это была ЖЕНЩИНА ИЗ КАРТИНЫ! Пышные темные волосы, обнаженные ноги в золотых туфельках, волочащиеся по полу меха. Герцогиня Курляндская. Ожившая и ослепительно реальная, с огромными агатовыми глазами.
