— Не густо, — Александр поджал губы. — Впрочем, справки мы о нем наведем, это проще простого. Проблема в другом. Судя по вашему рассказу, к этому гипнотизеру не подступишься.

— Не то чтобы не подступишься, но… Словом, будет лучше, если вы побеседуете с ним лично. Я же видел, как вы меня слушали. И видел, какими глазами смотрели наши ребята на Поля Старшего. Я не дурак и понимаю, что подобные вещи на веру не принимаются.

— Но о чем я буду беседовать с вашим администратором?

— О чем угодно. Главное, что у вас сложится впечатление. Одно дело мы, и совсем другое — прокуратура.

— Сейчас я не представляю ни следственные органы, ни прокуратуру.

— Неважно. Вы свежий человек и обязательно что-нибудь приметите.

— Да уж…

— О тылах можете не беспокоиться, мы вас прикроем.

Это произнес сидевший впереди кореец. За всю дорогу он заговорил впервые, и оттого сказанное прозвучало весомо.

— Польщен и почти успокоен, — Александр покосился на его коротко стриженный затылок. — А если ничего не получится? Если ваш Чолхан покажется мне добрым и симпатичным?

— Тем лучше. Тогда следом за вами зайдем мы, и диалог наконец-то состоится.

— Хорошо. Вы меня убедили.

— Вы, главное, не робейте, — Маципура усмехнулся. — Как говаривал Лаврентий Павлович: попытка — не пытка. Вас они так сразу не тронут.

— Они?..

Ему никто не ответил. Александр же не преминул про себя отметить, что ухмылка у начальника охраны вышла какой-то кислой. Его качнуло вперед. Машина притормаживала возле здания гостиницы.

— Какой бесконечный тоннель!

— Это волшебный тоннель. Он подарил нам ночь.

— А если что-то случилось?

— Но мы до сих по живы. Значит, все обстоит благополучно.

Женщина потерлась носом о его плечо.

— Как тебя зовут, кудесник?

— Не знаю. Забыл и не желаю вспоминать. Если хочешь, мы можем выбрать себе новые имена.

— Разве это разрешается?

— Это не может быть запрещено.

— Но мы привыкли к старым именам, разве не так?

— Мы привыкаем ко многому. Гораздо важнее то, о чем мы мечтаем. Итак, если ты не против маленького перевоплощения…

— Оно обязательно должно быть маленьким?

— Разумеется, я оговорился! Оно будет большим, глобальным — можно сказать, стратегическим!

— Тогда я выбираю имя Терезы! Тебе оно нравится?

— Смешной вопрос! Имя чудесное! От него пахнет розами и гвоздикой… А как мы назовем меня?

— Принц датский — это не слишком грустно?

— Это величественно! Даже чересчур.

— Но ты действительно похож на принца. Ты родился не здесь. Твоя страна — край замков и вечной радуги.

— Принимается. Хотя подобное имя ко многому обязывает.

— Зато я впервые побеседую с живым Гамлетом!

— Ты уже с ним беседуешь, Тереза. Там на полу мои королевские одежды. Можешь проверить. Это тончайший шелк, парча и бархат.

— Знаю. Кожаный пояс и длинная черная шпага… По-моему, я начинаю тебя видеть. Ты высокий, сильный и тебе ничего не стоит поднять меня одной рукой.

— Я готов сделать это прямо сейчас. На какое небо тебя доставить?

— На седьмое, мой Гамлет. Я слышала, такое еще существует.

— Оно уже здесь, в нашем купе…

— Объясни, как ты сумел разыскать меня? — Тереза прижала ухо к его груди. — Ты услышал биение моего сердца?

— Оно излучало сигналы бедствия. Я не мог его не услышать.

— Но Дания, средние века — это так далеко.

— Напротив, это совсем рядом. Ближе, чем купе с юбиляром… Но опустим технические подробности. Главное — что я здесь.

— И ты не жалеешь об этом?

— Нисколько! О подобном я мог только мечтать. Кстати! Я еще не говорил, но у тебя волшебная фигура, чарующий голос органолы и к тому же… Подожди! Чему ты смеешься?

Женщина в самом деле смеялась.

— Я спрашиваю себя, что лучше? Сладкий обман или убогая правда?

— Но я не лгу!.. На лице твоем выражение, по которому я так часто тосковал. Эти губы не похожи ни на чьи другие! Они не приучены к жадности и умеют источать нежность. Я схожу с ума от твоей кожи, твоего запаха…

Она провела ладонью по его лицу, легкими щипками прошлась по груди и шее.

— А может быть, мы несем чушь? Отступи на шаг и прислушайся к тому, что ты говоришь.

— Это не чушь, это серьезно! И шагов назад нельзя делать. НИКОГДА! И уж тем более потому, что мы счастливы. Какая действительность людям еще нужна?

— Но это так необычно! Слова из сказов, из восемнадцатого века…

— Пусть! Не вздумай стесняться слов! Лапидарность и косноязычие отравили людей, но противоядие вот оно — под рукой. Его я и предлагаю тебе. Для чего же придуманы сотни красивых и добрых слов, как не для того, чтобы повторять их по возможности чаще?

— Ты сумасшедший, — она ласково поцеловала его в подбородок. — И я очень хочу стать такой же.

— Ты уже ею стала. Ты приняла ночь, как надо ее принимать любителям сказок. Им всем нужен свет, но зачем — они не знают. Ты не поверишь мне, но в этом поезде лишь семеро неиспугавшихся — и все они дети.

— А мы?

— Мы — в их числе.

— Да успокойте, кто-нибудь, женщин! Геннадий Васильевич, вы меня слышите?..

— По-моему, он уже на полу. Тут на столе что-то течет, — разлили вино, черти!

— Да плевать на ваше вино! Мы ослепли, понимаете? Ослепли!..

Федор Фомич в очередной раз потянулся к лицу, осторожно потрогал глаза. Никакой рези, никаких слез, но что же тогда стряслось? Опустившись на корточки, он зашарил руками по полу и не сразу отыскал свою зажигалку. Справа торопливо и жадно чавкал Семен. Похоже, он единственный еще не сообразил что к чему.

— Федор Фомич, вы здесь?

Чужая рука ткнулась в щеку, и Федор Фомич невольно отпрянул.

— Это я, Марковский.

— Ах, да, конечно. У меня тут, в некотором роде, зажигалка — так что пытаюсь экспериментировать…

— Давайте отойдем в сторону. Этот шум и гам еще не скоро успокоится. Вот сюда… Надеюсь, вы способны рассуждать здраво?

— Вероятно, да…

— А ощущения?.. То есть, я имею в виду зрение. Видимо, то же самое, что у всех?

Федор Фомич кивнул, но, вспомнив, что собеседник не в состоянии что-либо разглядеть, поспешил поддакнуть.

— Самое странное, я не понимаю, что могло послужить причиной. Говорят, таким же образом слепнут от метанола, но ничего подобного на столе не было.

— Это во-первых. А во-вторых, отравление сказалось бы на общем самочувствии. Значит, дело в другом.

— В чем же? Вы можете объяснить?..

Что-то снова посыпалось со стола, испуганно ругнулся Семен.

— Мужики! Вызывайте бригадира! Надо чинить проводку.

— А может, это все-таки тоннель?

— Какой, к дьяволу, тоннель! Полчаса — один тоннель? Нет здесь таких тоннелей и никогда не водилось. Я, извините, восьмой раз уже катаюсь этим маршрутом.

— Вы что, видите собственные часы?

— Да ни хрена я не вижу.

— Почему же вы решили, что прошло полчаса?

— Ну… это так — приблизительно…

— Нечего тогда и путать людей! Приблизительно…

— Увы, Федор Фомич, придется прервать нашу приватную беседу, Марковский возвысил голос. — Товарищи! Обращаюсь ко всем. Толку не будет, если мы не прекратим спорить и ругаться. И для начала, чтобы уяснить обстановку, попрошу ответить на некоторые мои вопросы…

— Кто бы ответил на мои!

— Мальчики! — тоненько проскулил женский голос. — Включите же наконец свет!

— Мда… Так у нас порядка не выйдет, — Марковский гулко прокашлялся. — Итак, спрашиваю. Есть ли в ресторане кто-нибудь, кто в состоянии еще видеть? Пусть самое слабое свечение, какие-нибудь контуры и тому подобное?

Немедленно вспыхнула разноголосица. В сущности говорили одно и то же, но отчего-то старались перекричать друг друга. Ниночка и Аллочка продолжали плакать, где-то под ногами с медным звоном перекатывались бутылки.

— Делаю вывод, — выкрикнул Марковский, — что все мы в одинаковом положении.