рассказанная в «Одиссее» (XXI, 11 сл.), является некоторой мотивировкой для введения

его в поэму и потому свидетельствует о новизне этого мотива в эпосе. Наконец, только в

развитом ионийстве мог возникнуть мотив участия Одиссея во взятии Трои, а именно

мотив придуманного им деревянного коня (поскольку его участие в военных делах

вообще могло сводиться только на хитрость и политику). По-видимому, только в связи с

мотивом «коня» и мог ему придаваться совершенно неподходящий для него Ахиллов

эпитет «градорушитель» (ptoliporthos), потому что единственный город, который он

«разрушил», – была Троя. Только в отношении Трои он и получает этот эпитет, судя по

«Одиссее» (I, 2, и XXII, 230). Эпитет этот встречается не только в «Одиссее» (например,

VIII, 3, XIV, 447, XXII, 283 и XXIV, 119), но и в «Илиаде», где мы его находим (и это очень

показательно) в самых поздних частях поэмы (II, 278, X, 363). He чем иным, как

стремлением возвеличить Одиссея, продиктовано и включение в «Одиссею» всей

Телемахиды, причем сказания о путешествиях Телемаха тоже возникают только в конце

эпического периода. Если возвратиться к непосредственной характеристике Одиссея, то

необходимо сказать, что ее традиционный вид совершенно не соответствует остроте и

напряженности жизненной практики Одиссея. – Говорят, что он хитер. Но это не просто

хитрость. Это какое-то упоение хитростью, какая-то фантастика хитрости. То он

выбирается из пещеры под брюхом барана, схватившись за его шерсть, и тем обманывает

бдительность слепого Полифема. То он опаивает этого циклопа и людоеда и выкалывает у

него единственный глаз. То он проскакивает мимо сирен, где никто никогда не проезжал

живым и здоровым, то он пробирается в собственный дворец и путем методической

хитрости им овладевает. Он сам говорит о своей тонкой хитрости (Од., IX, 414); да и

Полифем догадался, что его погубила не сила, но хитрость Одиссея (408). Одиссей –

сплошное приключение, сплошная авантюра, сплошная изворотливость. Его хитрость

доведена до фантастического упоения. Он лжет даже тогда, когда в этом нет никакой

надобности, за что, впрочем, покровительствующая ему Афина Паллада его хвалит (XIII,

291-295):

Был бы весьма вороват и лукав, кто с тобой состязаться

Мог бы в хитростях всяких; то было бы трудно и богу.

Вечно все тот же: хитрец, ненасытный в коварствах! Ужели, [252]

Даже в родной очутившись земле, прекратить ты не можешь

Лживых речей и обманов, любимых тобою сызмальства?

Точно так же его знаменитые страдания нельзя понимать как обычный эпический

трафарет или шаблон. Страдания эти разрисованы у Гомера выше всякой меры. Не говоря

уже о 20-летнем отсутствии из дому, Одиссей не раз оставался один среди безбрежного

моря, хватаясь за куски разбитого корабля и испытывая нечеловеческое напряжение сил в

течение нескольких дней (ср., например, описание бури). Он сам про себя говорит, что его

сердце никогда не смущалось перед лицом смерти. Правда, в то же самое время, хотя он и

«безупречен» (Од., II, 225, XIV, 159, XVI, 100) и «велик душою» (XV, 2) и «сердцем» (IV,

143), «славный копьем» (Ил., XI, 396, 401, 661), он не прочь иной раз похвалиться своими

подвигами и физическими качествами. Оказывается в стрельбе из лука его превосходил

один Филоктет, а из «ныне живущих никто его превзойти не может» (Од., VIII, 179-181,

214-222). Представляясь Алкиною, он сам о себе докладывает (IX, 19 сл.):

Я – Одиссей Лаэртид. Измышленьями хитрыми славен

Я между всеми людьми. До небес моя слава доходит.

Все восхваляют любовь Одиссея к Пенелопе. Любовь эта, однако, дана меньше всего

психологически, а больше при помощи патриотических и экономических аргументов. Был

он супругом и Калипсо, и притом не менее семи лет, и супругом Кирки, а по другим

источникам, он даже имел от них детей. Правда, и здесь опять сказалась невероятная

противоречивость гомеровского [253] героизма: бессмертью и вечным наслаждениям с

Калипсо он предпочитает возврат домой, к родному очагу (V, 135-140, 151-158, ср. IX, 29-

36). Ночи он проводил с Калипсо, а дни проводил в слезах на берегу моря. Слезы он

вообще проливает не раз, как, например, при слушании песни Демодока о Троянской

войне (VIII, 521-534), хотя это не мешает тут же при угощении Демодока оставить кусок

мяса себе побольше, а Демодоку дать поменьше (475 сл.). Прибавим к этому, что Одиссей

еще любит принимать вид купца и предпринимателя; он очень расчетливый хозяин.

Прибывши на Итаку, он прежде всего бросается считать те подарки, которые были

оставлены для него феаками (XIII, 215-219). Характерно, что, удостоверившись в целости

всех подаренных ему вещей, он вдруг опять предался своим тоскливым чувствам в связи с

прибытием на родину (219-221):

В жестокой тоске по отчизне

Стал он бродить по песку близ немолчно шумящего моря,

Скорбью безмерной крушась.

Наконец, прибавим ко всему этому еще и зверскую жестокость, которую проявляет

этот гуманный, чувствительный и разговорчивый человек. Методически выслеживая

женихов, он выбирает удобнейший момент для расправы с ними и их трупами наполняет

целый дворец. Жертвогадатель Леод пытался на коленях просить его о помиловании, но он

после краткой реплики сносит ему голову. Женихи лежали кучами, и сам Одиссей был в

крови и в грязи, Мелантия разрубили на куски и отдали собакам на съедение, а неверных

служанок «рассудительный» Телемах по приказу отца без всякого промедления повесил на

канате. После этой дикой расправы Одиссей как ни в чем не бывало обнимается со

служанками и даже проливает слезы (XXII, 498-501), а потом принимает ванну, и Афина

вновь делает его красавцем. И дальше – счастливая встреча с супругой.

Итак, Одиссей у Гомера – глубочайший патриот, храбрейший воин, величайший

страдалец, тончайший дипломат, мудрейший и искуснейший оратор, купец,

предприниматель и расчетливейший хозяин, герой, доходящий до самохвальства,

изворотливый авантюрист, женолюб, чувствительный и слезоточивый человек интимных

переживаний, делец и пройдоха, прекрасный семьянин и жестокий палач.

6. Нестор. Нестора обычно характеризуют как оратора и как миролюбца; при этом

забывают, что он любит выпить, и сосуд, из которого он пьет, слишком скромно переводят

по-русски как «кубок», хотя, по Гомеру, этот кубок всякий другой человек едва мог

сдвинуть с места (Ил., XI, 636), т. е. это целое ведерко. Он не только оратор, но и весьма

словоохотливый оратор, можно сказать, болтун, рассказы которого занимают по нескольку

страниц и который постоянно отклоняется в сторону от своей темы. Он восхваляет старое

поколение и большой консерватор. [254] Он хороший воин, хотя и стремится быть

подальше от сражения. Он настолько всем нравится, что даже Ахилл, который не очень

отличается почтительностью к людям, вручает ему подарок во время состязаний в честь

Патрокла, хотя тот и не участвовал в состязаниях (XXIII, 618). У Нестора чрезвычайно

благородная и почтенная наружность. Он часто производит обаятельное и даже какое-то

значительное, величавое впечатление. В трудные минуты посылают за ним; и его уму,

несомненно, свойственна большая тонкость. Но говорит Нестор часто так длинно и

дипломатично, что иной раз это производит даже слегка юмористическое впечатление.

Итак, это старец, царь и солдат, миролюбец и вежливый джентльмен, благофодный

аристократ, дипломат, юморист, оратор, болтун, консерватор и большой любитель пиров.

7. Навсикая. А вот и другая грань тоже подлинно гомеровского художественного