кажется, уже давно установлено и пользуется всеобщим признанием. Все же при научно-

филологическом подходе к предмету здесь нас ожидает масса всякого рода особенностей

эпического стиля, которые отнюдь не всегда пользуются признанием и даже не всегда

достаточно известны.25)

Эта физическая телесность сказывается решительно во всех областях гомеровской

эстетики.

Было бы нецелесообразно здесь говорить о принципах эпического стиля, излагать

гомеровскую эстетику в целом. Но необходимо отметить, что прекрасное у Гомера не

только лишено какого-нибудь изолированного характера, не только трудно отделимо от

представлений о физических вещах вообще, но очень часто прямо связывается с

огромными размерами или с мощно-действующими физическими силами.26)

Афина Паллада – прекрасна, но она так огромна и тяжела, что под ней трещит вся

колесница Диомеда (Ил., V, 837-839). [175]

Арес кричит так громко, как могут кричать только 9 или 10 тысяч человек (859-861).

Сама Афина вместе с Ахиллом тоже кричит так, что неприятельское войско разбегается.

Когда Арес был ранен и упал на землю, он занял 7 десятин земли. Зевс – тоже

«пространногремящий». Летит Гера с быстротою мысли (XV, 79-83). И т. д. В последнее

время на эту сторону эстетики Гомера обратил внимание археолог Г. Шраде, но он не

понимает, что это есть особенность именно эпического строя, как не понимает и того, что

сам эпический стиль есть порождение общинно-родовой формации.

Конечно, гомеровская эстетика огромных размеров и величин, как и все у Гомера, не

стоит на месте, но обнаруживает свое становление. Афина Паллада в «Одиссее» уже не

мыслится такой огромной, как в «Илиаде». Она гораздо ближе к обычным женщинам. Она

«проливает» красоту на Одиссея примерно так же, как пользуются косметическими

средствами. Красота здесь все еще продолжает быть какой-то физической вещью. Но

Гомер здесь уже вполне дошел до понимания красоты вне ее зависимости от больших

физических размеров. Вспомним хотя бы о туалетах Геры, Калипсо или Кирки.

б) Эпическая этика. Примат «телесности», естественности и физического

совершенства весьма отчетливо обнаруживает себя также и в гомеровской этике. Здесь

тоже этическое мало чем отличается от того, что естественно свойственно человеку и что

почти никак не зависит от таких понятий, которые мы теперь считаем по преимуществу

моральными, вроде совести, долга, обязанности, борьбы с чувственными излишествами и

т. д.

В своем исследовании этической терминологии Гомера Мартин Гофман27) на

основании исчерпывающего анализа обнаруживает вполне зародышевое состояние этики у

Гомера. Конечно, это объясняется прежде всего тем, что здесь перед нами

повествовательный, а не дидактический эпос.

Добродетели и пороки, о которых идет речь у Гомера, весьма немногочисленны и

почти всегда лишены морального содержания в нашем смысле слова. Убийство, например,

вовсе еще не трактуется как преступление. Воздержанность и распущенность тоже

меньше всего относятся у Гомера к моральной области. Правдивость и честность не

заслуживают здесь такой высокой оценки, как хитроумие и изворотливость.

Вся античная этика развивалась, собственно говоря, уже после Гомера. Для Гомера

гораздо важнее красота тела, физическая сила, великолепие одежды, блестящее развитие

интеллекта, счастье, успех, слава, чем мораль в собственном смысле слова. [176]

Для всех этих понятий у Гомера существует масса разного рода терминов и

выражений, в то время как этическая терминология у него почти целиком отсутствует.

Такие термины, как cleos («слава»), cydos («слава»), amymōn («безупречный»), eys

(«хороший»), dios («божественный», «светлый»), theios («божественный»), agathos

(«хороший»), esthlos («благородный»), саcos («дурной»), ameinōn («лучший»), cheirōn

(«худший»), aretē («добродетель», «доблесть»), гораздо больше связаны с благородством

происхождения, физической силой и храбростью, чем с какими-нибудь нравственными

качествами. Например, за некоторым исключением cleos относится к области военных

подвигов и прямо отождествляется с ними (Ил., V, 172, VII, 91, Од., VIII, 147, IX, 264).

Arete тоже относится прежде всего к военным делам и состязаниям (Ил., VIII, 535, XI, 90,

XIII, 237, XX, 242, Од., VIII, 237, XXI, 187, XXII, 244, XXIV, 515), далее, к общим

качествам человека (Ил., IX, 498, XIV, 118, XXIII, 578; Од., II, 206, IV, 629, VIII, 244, XIII,

45, XVIII, 133). К моральной области этот термин относится только в четырех текстах, да

и то в позднейшей «Одиссее» (XIV, 402, XVII, 322, XXIV, 193, 197). Моральный человек у

Гомера – это красивый, сильный, умный, красноречивый, благородного происхождения

человек, которому сопутствует счастье и слава.

Моральные оценки у Гомера не отсутствуют. Но их очень трудно отделить от

естественного хода событий и фактического развития самой действительности. Конечно,

до некоторой степени можно находить нечто этическое в таких гомеровских терминах, как

hybris («дерзость», «надменность»), hyperphialos («высокомерный», «наглый»), athemistos

(«беззаконный», «нечестивый»), atasthalos («нечестивый», «дерзкий»), alitros

(«нечестивый»), aisimos («определенный судьбою», «разумный»), eyergos («хорошо

поступающий», «честный»). Однако здесь нет нравственности как таковой. О храбрости,

например, у Гомера можно читать очень много. Но считать ее добродетелью у Гомера едва

ли можно, потому что она у него ничем не отличается просто от физической силы.

Различать alcimos («сильный», «храбрый») и iphthimos («физически сильный») у Гомера

очень трудно. Храбрость, мало отличимая от физической силы, также мало отличается от

благородного происхождения. Знаменитые гомеровские термины – carterothymos

(«сильный духом»), craterophrōn (тоже), megathymos («мужественный»), megalētōr (тоже),

hyperthymos («весьма мужественный»), hypermenēs («весьма могучий»), одинаково

относятся и к области морали и к области естественного темперамента. Термины enēēs

(«кроткий», «ласковый»), aganos («кроткий»), указывающие на мягкость и приветливость,

относятся у Гомера гораздо больше к эстетическому идеалу, чем к идеалу этическому. Это

скорее какая-то наша «любезность».

Несколько больше имеет нравственный смысл слово philein [177] («любить»,

«дружить»). Однако здесь идет речь главным образом об естественной склонности одного

человека к другому; но очень мало заметно элементов какого-нибудь долга, обязанности

или признаваемой нравственной необходимости. Может быть, только гостеприимство

является у Гомера намеком на нравственное обязательство.

Термины, относящиеся у Гомера к нечестности или неправдивости, тоже имеют

весьма слабый моральный смысл, потому что эта нечестность и неправдивость не только

не порицаются, но иной раз даже и восхваляются или изображаются в нравственном

смысле безразлично. Решительное порицание чего-нибудь у Гомера почти отсутствует.

Когда у Гомера что-нибудь порицается, это не имеет нравственного смысла уже по одному

тому, что у него вообще порицается все что угодно. Themis и Dicē, обычно относимые к

области права и нравственности, у Гомера являются не больше, как результатом привычки.

Это и понятно, потому что в эпоху Гомера не существовало никакого писанного

законодательства и все нормы поведения более или менее зависели от разных обычаев.

Более нравственный смысл имеет выражение themis estin. Но переводить его в

зависимости от контекста приходится самым разнообразным способом: «позволено»,

«существует обычай», «естественно», «установлено». Абстрактное значение

справедливости имеет dicē только в Ил., XVI, и Од., XIV, 84. В этом же смысле