XXI песни, 470 или Афина с Ахиллом в «Илиаде», XVIII в противоположность ее
появлению в «Илиаде», I).
В связи с этим необычайно возвышается и представление о самом божестве, так что
одной из центральных идей сказания является вина человека как результат его гордости и
наказание его за это богами. В эпосе такие мотивы всегда считались позднейшими. Но вот
оказывается, и в изобразительном искусстве эти мотивы учащаются с 570 года.
Действовавший в это время Солон тоже впервые заговаривает о том, что гордость
человека является причиной его страданий. Таковы в живописи на вазах мотивы убийства
Ахиллом сына Приама Троила и наказание Ахилла за это Аполлоном. Таковы мотивы
Тития, Ниобы, гигантомахии, судьба кентавра Несса, фракийца Диомеда, Синиса,
Скирона, Прокруста, Керкиона, отплывающих из-под Трои греков. Известный суд Париса
на одной недавно найденной вазе из Базеля изображен так, что при появлении богинь
Парис просто от них убегает. Появляется изображение разных возрастов человеческой
жизни, что можно поставить в параллель, например, с изображением у Гомера отца
Одиссея. Появляется изображение ландшафтов с тем или другим настроением, как,
например, та местность, где Эос оплакивает своего сына. У Гомера тоже масса
изображений природы, причем более простые и общие надо относить к древнейшим слоям
эпоса, а более сложные, драматизированные, – к позднейшим. [218]
Приводя также и многие другие сопоставления Гомера с вазописью VI в., Шефольд
приходит как раз к тому самому выводу, который не раз формулировался выше. А именно,
Шефольд прямо так и говорит, что ранний, монументальный стиль гомеровского эпоса во
второй четверти VI в. пережил своего рода ренессанс и в поэзии, и в изобразительном
искусстве, но ренессанс уже в связи с новым развитием человеческого индивидуума. Здесь
мы находим уже ту пестроту, беспокойство и драматизм, которые несвойственны древним,
абстрактно-неподвижным и аскетически-оформленным мифам, восходящим еще к
микенской культуре.
Около 600 г. в вазописи наблюдаются элементы перспективы, т. е. третьего
измерения, что делает фигуры еще более живыми и что вместе с развивающейся в это
время лирикой, несомненно, влияет на аттическое завершение гомеровского эпоса. Это,
таким образом, конец архаики, из которого в дальнейшем рождается уже и более
спокойный, классический стиль.
Таким образом, переход у Гомера от старого монументального стиля к новому, более
пестрому и более смешанному подтверждается в настоящее время точнейшим образом и
доказывается аналогичным переходом в области изобразительного искусства.
Рассматривая Гомера в целом, мы можем найти в его стиле напластования, начиная с
древних абстрактно-неподвижных и аскетически-геометрических приемов и кончая
беспокойством и пестротой солоно-писистратовского времени.
Напомним о древнейших периодах греческой и догреческой религии и мифологии,
которые нашли свое отражение у Гомера или по крайней мере в эпосе его времени и
которые связываются по преимуществу с археологией. Известный историк греческой
религии шведский ученый М. П. Нильссон, работающий как раз при помощи
археологических данных, устанавливает в своей последней сводке греческой религии39)
основные элементы т. н. минойской религии на Крите: почитание гротов и пещер,
домашние алтари, священные сосуды, сакральные одеяния, священные рога, двойной
топор, культ деревьев, идолы, среди которых подавляющее множество женских фигур, и
обращает на себя внимание богиня со змеями, явление богов в виде птиц и людей. Все это,
конечно, более или менее доходит до гомеровских времен, так, например, пещера Илифии
(Од., XIX, 188) заставляет вспомнить грот в Амнисе на Крите. Нильссон утверждает, что
была непрерывная связь между древнейшими и позднейшими местами культа на Крите
(Кносс, Фест, Палекастро, Амнис, Приниа, Айа Триада, 281-285). Безусловно, критского
происхождения греческая «владычица зверей», а также многие элементы, вошедщие в
греческую Артемиду (Бритомартис, Диктинна), [219] Ариадна, Елена (285-293);
представление о божественном младенце (Гесиод) и об островах блаженных, т. н. Элисий
(293-306). Нильссон в своих выводах чрезвычайно осторожен и доходит до крайнего
скептицизма. Но тем надежнее выводы, к которым он приходит.
Исконная греческая религия рисуется им в очень скудных тонах, поскольку
достоверным он считает только наличие здесь какого-то неярко выраженного Зевса как
бога погоды и Гестии как богини домашнего очага, хотя сам же исследователь говорит о
возможности и необходимости различных суждений об исконной греческой религии на
основании обратных заключений от позднейших и нам хорошо известных фактов (313-
320). В середине II тысячелетия начинается микенская религия, возникшая из смешения
эолоахейских переселенцев с минойской культурой. К этой минойской религии даже
скептически настроенный Нильссон возводит, например, такие места позднейшего культа,
как Дельфы или Элевсин, где найдено большое количество микенских остатков.
Любопытно отметить, что в дельфийских раскопках найдено изображение обнаженной
женщины, сидящей на трехножном основании. Здесь не может не прийти в голову
классическая дельфийская пифия, тоже сидевшая на треножнике. Остатки микенского
изобразительного искусства найдены также в храме Геры на Самосе, в Амиклах (в связи с
Иакинфом), в Менелайоне на левом берегу Эврота в связи с Менелаем и Еленой, в
Калаврии, в Тегее (Афина Алея), Элатее (Афина Кранайя), на Эгине (богиня Афайя), в
Ферме (Аполлон). Таким образом, главнейшие классические места культа непрерывно
восходят к микенским, если базироваться на археологии.
К микенскому периоду Нильссон возводит Зевса и как вождя патриархального
общества и как покровителя всякого порядка гостеприимства и морали (320-322). На
развалинах микенских царских дворцов в дальнейшем часто воздвигались храмы богини
покровительницы города. Таков был храм Афины в Микенах. Нильссон доказывает, что
Афина Паллада минойско-микенского происхождения: в Микенах она была
покровительницей царского дворца и самого царя, сопровождая его, конечно, на войне и
будучи вообще покровительницей героев. Это подтверждается археологией Афин, Микен,
Тиринфа. Ее древний атрибут, тоже еще минойско-микенский, это змея, к которой в
дальнейшем присоединилась сова; она превращается в разных птиц (ср. Од., I, 320, IV,
372, XXII, 240; Ил., V, 778, VII, 59). Если Гомер (Од., II, 120) говорит о какой-то забытой
героине Микене, то возникает вопрос, не была ли в свое время Микена богиней Микен,
как в последующие времена Афина – покровительницей Афин (322-326). Гера (имя
которой есть женский р. от мужского «герой»), вероятно, тоже является богиней царского
дворца. Такова она в Тиринфе, Аргосе, Коринфе (326). Микенского происхождения, по
Нильссону, также и концепция верховной власти Зевса, которому подчинены все прочие
боги подобно тому, как микенскому царю были подчинены соседние цари со своими
племенами (227-331).
Гомер хранит еще традиции микенского времени, воспевая славу микенских царей,
их геройские подвиги и их богатую, роскошную жизнь. Все главнейшие гомеровские
герои восходят к микенской старине, да и все сказания о героях в более или менее
развитом виде – микенского происхождения. Но, конечно, гомеровские поэмы
образовались уже на ионийской почве, уже после дорийского переселения и после гибели
микенской культуры, т. е. по крайней мере спустя 500 лет после Микен. Поэтому неплохо
характеризовал Гомера Роде, называя его побочным детищем греческой религии,
поскольку гомеровские поэмы [220] образовались в ионийских колониях и несут на себе