социально-исторического [86] анализа заслуживает самого глубокого внимания.
Агамемнон резко противопоставляет себя беднякам (Ил., IX.125-267). Общеизвестны
слова Ахилла в Аиде о горькой доле батраков. Одинокая пряха едва-едва зарабатывает
хлеб себе и своим детям (XII.433-435). И уже совсем по-гесиодовски Гомер, вопреки
множеству других своих текстов, прославляет Зевса как принцип справедливости,
утверждая, что он обрушивается бурей и ливнем на людей, злых и неправых, которые
(XVI.386- 388)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . неправый
Свой совершают на площади суд и насилия множат,
Правду теснят и ничуть наказанья богов не страшатся.
Наконец, у Гомера мы встречаем нищих, которые уже совсем немыслимы в родовой
общине, где все являются своими и родными. Об их жалком и унизительном положении
можно судить по тому Иру, который стоял на пороге перед пирующими женихами и
выпрашивал себе подаяния и с которым Одиссей, тоже в виде подобного нищего, затеял
драку (XVIII.1-100).
г) Рабство в патриархальном виде, но с предвестьем наступающей классовой
борьбы. У Гомера мы находим также и рабов. Эти рабы пока только рабы-пастухи и рабы-
домашние слуги. Имеются также привилегированные рабы – свинопас Евмей, даже
имеющий собственного раба и собственное помещение, и нянька Одиссея, Евриклея.
Евмей сам, в отсутствие хозяина, строит по собственному почину 12 закут для свиней и
обносит весь этот скотный двор обширным забором (Од., XIV.7-16), строит дом, сам режет
свиней из хозяйского стада для угощения прибывших, целуется со свободными при
встрече, как будто бы и сам он свободный. Это в полном смысле слова друг Одиссея и
родной для него наставник, почти руководитель. От таких привилегированных рабов резко
отличаются рабы – коровники, свинари, пахари. Как предвестие надвигающегося
классового рабовладения можно рассматривать дикую расправу Одиссея с неверными
рабами – особенно казнь Мелантия и повешение служанок (Од., XXII.471-477). Но если
эта расправа Одиссея со своими рабами вызвана их виной, то Гомер вполне понимает, что
бесчеловечное отношение к рабам может возникать и совершенно без всякой вины со
стороны рабов. Андромаха ровно ничем не провинилась перед Ахиллом, и тем не менее он
перебил ее родственников, когда брал ее в плен. Она остро переживает свое бесправие, а
также бесправие и своего ребенка (Ил., XXII.477-499). Самому Гектору принадлежат
страшные трагические слова (VI.450-466):
Но сокрушает мне сердце не столько грядущее горе
Жителей Трои, Гекубы самой и владыки Приама,
Горе возлюбленных братьев, столь многих и храбрых, которых
На землю пыльную свергнут удары врагов разъяренных, – [87]
Сколько твое! Уведет тебя меднодоспешный ахеец,
Льющую горькие слезы, и дней ты свободы лишишься.
Будешь, невольница, в Аргосе ткать для другой или воду
Станешь носить из ключей Мессеиды или Гиппереи;
Необходимость заставит могучая, как ни печалься.
Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:
«Гектора это жена, превышавшего доблестью в битвах
Всех конеборных троянцев, что бились вокруг Илиона».
Скажет он так и пробудит в душе твоей новую горесть.
Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства.
Пусть же, однако, умру я и буду засыпан землею,
Раньше, чем громкий услышу твой вопль и позор твой увижу!
Даже царь Приам и тот прекрасно представляет себе жестокую власть силы
победителя над побежденным. Когда лучшие из его сыновей погибли, он, в от-чаянии не
стесняясь, обращается к оставшимся с такой речью (XXIV.253-255, 261 сл.):
«Живо, негодные дети! Скорей, срамники! Пред судами
Вместо могучего Гектора вы бы все лучше погибли!
О, я несчастный, несчастный!..
Эти лгуны, плясуны, герои в делах хороводных,
Воры, расхитчики коз молодых и барашков народных!..»
У Гомера можно найти даже понимание непродуктивности рабского труда (Од.,
XVII.320-323):
Если власти хозяина раб над собою не чует,
Всякая вмиг у него пропадает охота трудиться.
Лишь половину цены оставляет широкоглядящий
Зевс человеку, который на рабские дни осужден им.
Если у Гомера все вообще социальные силы находятся в движении и содержат в себе
рудименты разных эпох, то это особенно нужно сказать о рабстве. 6) Прежде всего
обращает на себя внимание то обстоятельство, что у Гомера почти совсем отсутствует
терминология позднейшего, именно классического [88] рабовладения. Такой технический
термин, как doylos совершенно отсутствует у Гомера; а производные от этого
существительного термины не носят ярко выраженного рабовладельческого смысла и даже
вообще почти не употребляются в производственном смысле. Специфический для
развитого рабовладения термин, обозначающий раба, andrapoys употребляется во всем
эпосе только единственный раз (Ил., VII.475). Мы бы только не стали прибегать к
устаревшей механистической терминологии в гомеровском вопросе и говорить здесь об
интерполяции. Это не столько интерполяция, сколько просто развитие самого эпоса, не
прекращавшееся, как мы знаем, вплоть до александрийских времен. Третий термин
позднейшего рабовладения oikētēs тоже не употребляется у Гомера, а близкое к нему
обозначение раба oikeys употребляется не только в отношении рабов, но и в отношении
свободных. Гомер пользуется своей собственной терминологией, которая после него уже
не употреблялась. Раба называют у него dmōs или в женском роде – dmōē, женщин-рабынь
называют просто «женщины», и amphipolos – ближайшая к госпоже прислужница тоже,
вероятно, рабыня. В противоположность терминологии классического рабства эти
термины употребляются у Гомера десятки раз.
В «Илиаде» рабство носит еще патриархальный характер, в то время как в «Одиссее»
отчуждение раба от господина безусловно растет. Число рабов-мужчин поразительно
уступает числу рабынь-женщин, что тоже указывает на примитивность использования
рабского труда. Все ремесленники свободные.
У Гомера поражает также и то обстоятельство, что труд раба и труд свободного
производителя, вообще говоря, дифференцируется очень слабо. Так, еду готовят женщины,
которых можно считать рабынями, но, когда к Ахиллу является знаменитое посольство от
Агамемнона, то и Патрокл, и сам Ахилл «богоравный» вперегонки спешат зажарить мясо
и приготовить вино для гостей. Изображение этого дает повод Гомеру внести в свой
рассказ целый эпизод и притом весьма красочный (Ил., IX.201-216). Когда Навсикая
собирается ехать на море полоскать белье, то Алкиной запрягать мулов приказывает рабам
(Од., VI.69-71); а когда Навсикая возвращается, то этих мулов распрягают уже ее
собственные братья (VII.5 сл. ). Из слов Навсикаи (VI.58-65) видно, что она вообще
обстирывает не только самого Алкиноя, но и пятерых его сыновей с женами. Обычно
приводятся места из «Одиссеи» об изготовлении Одиссеем для себя плота и кровати. Но
Одиссей не менее того занимается также и пахотой, а его отец не хуже самих рабов и
вместе с ними работает и в саду и в огороде. Другими словами, резкого разделения между
рабским и свободным трудом у Гомера не наблюдается. Все это указывает на ничтожное
развитие рабства, что является несомненным отражением социально-экономической
действительности первых столетий I тысячелетия до н. э., т. е. периода [89] образования
гомеровского эпоса, когда раннее рабовладение крито-микенской культуры было снесено
