дорийским переселением вместе со всей крито-микенской культурой и снова водворилась

родовая община, подходившая, правда, у Гомера к своему концу.

Тем не менее, потому ли, что эпос воспевает микенские времена, или потому, что уже

наступал канун классического рабовладения, но представление о значении рабства у

Гомера достаточно яркое. Переодетый Одиссей говорит (Од., XVII.422-423, XIX.78-79):

Множество было рабов у меня и всего остального,

С чем хорошо нам живется, за что нас зовут богачами.

Рабов, как правило, захватывали на войне; и, может быть, ради этого велись и войны.

Что этот захват был правилом, видно из слов Андромахи в «Илиаде» (XXIV.729-734).

Обширное рабовладение вообще трактуется в эпосе как признак богатства. Отсюда

получается характерное для всего гомеровского общества противоречие, которое с другой

точки зрения можно назвать и органическим единством, рабовладение – само по себе еще

слабое, но аппетиты рабовладельцев уже значительные. И если к этому прибавить еще

микенские рудименты наравне с зачатками уже позднейшего классического рабовладения,

то ясно, что ведущий принцип у Гомера – это пограничное положение между первыми

двумя общественно-экономическими формациями, когда патриархальная примитивность

уже осознана, а классовая цивилизация еще не водворилась, периоды же прошлого

развития расцениваются с этой пограничной точки зрения. Впрочем, относительно Микен

тоже нужно сказать, что категорическое мнение о рабовладельческом характере

микенского государства значительно ослабевает после исследований С. Я. Лурье,

доказавшего наличие в Микенах большого количества разнообразных категорий рабов и

постепенность перехода от рабского труда к свободному.

Подобная сложность социальных проблем у Гомера заставляет и наших историков

расходиться во многих самых ответственных вопросах. Так, по Я. А. Ленцману,

«От гомеровского рабовладения, каким оно отражено в эпосе, не ведет прямая,

восходящая линия развития к рабовладению архаического и классического времени»

(ВДИ, 1952, № 2, стр. 53). Но Д. П. Каллистов («Древняя Греция», изд. Академии наук

СССР, М., 1956, стр. 80) пишет: «В целом гомеровский век должен быть признан только

начальным этапом в том сложном процессе, который в конечном счете приводит античную

Грецию к развитой системе эксплуатации несвободного труда». С другой стороны, Я. А.

Ленцман (ук. соч., стр. 55) считает ошибкой у буржуазных историков преуменьшать

значение рабства у Гомера и сочувственно цитирует слова другого историка, С. И.

Ковалева: «...рабство, в сущности, уже начинает проникать весь строй гомеровского

общества»: Но Д. П. Каллистов (ук. соч., стр. 81) пишет: «...рабство в гомеровской Греции

еще не [90] достигло большого развития». Да и цитируемый Я. А. Ленцманом С. И.

Ковалев отнюдь не всегда думал так, как это представляет себе Я. А. Ленцман. По крайней

мере, в «Истории древнего мира», 1955, стр. 65 С. И. Ковалев пишет: «Изучая «Илиаду» и

«Одиссею», мы видим, что общественный строй X–IX веков до н. э. оставался

первобытнообщинным. Рабство существовало, но оно еще не получило широкого

распространения». Точно так же Я. А. Ленцман при исчислении количества рабов у

Алкиноя и Одиссея исходит из указываемой у Гомера цифры 50. Но эта цифра – явно

мифологическая: у Приама – 50 сыновей, у Ахилла – 50 кораблей, с 50 человеками на

каждом корабле, у Филоктета – на каждом корабле тоже 50 человек, у Евмея – в каждом

закуте по 50 свиноматок.

Нам кажется, что подобного рода разногласия между историками (эти разногласия

попадаются у них на каждом шагу, несмотря на частую у многих тенденцию

преувеличивать точность исторической науки) возникают вследствие огромной сложности

вопроса, а также вследствие недостаточного учета подвижности гомеровского эпоса,

связанности его со многими столетиями социального развития и вытекающего отсюда

огромного количества в нем пестрейших рудиментов разных времен.

3. Организация власти

а) Цари.7) Перевод греческого слова «басилевс» как «царь» является переводом

чрезвычайно условным, если не прямо ошибочным. Наименование у Гомера – «цари» не

имеет ничего общего с тем употреблением этого термина, с которым мы встречаемся в

истории византийских или московских царей. Только в качестве редчайшего рудимента

былого фараоновского представления о царе мы находим в «Илиаде» (II.203-206) ссылку

Одиссея на абсолютное единовластие, которое понадобилось ему, конечно, только ввиду

стихийного бегства всего войска к кораблям. Власть царей у Гомера заметно

демократизируется. Власть царя наследственна, но при условии выдающихся качеств

претендента. Случаи выборности редки, как это вытекает из речи Телемаха (Од., I.394-

396). Может быть, лучше говорить о гомеровской тенденции к наследственности царской

власти, а не просто о наследовании. А может быть, это и рудимент старых абсолютистских

представлений. У Гомера нет никакого единодержавия: в Аргосе – 3 басилевса, в Элиде –

их 4, а на Схерии при Алкиное – 12 басилевсов (VIII.390 сл.). Уж это одно говорит о

чрезвычайно большой ограниченности царской власти у Гомера. Царь является, строго

говоря, только родовым старейшиной и жрецом, а также весьма несамостоятельным

судьей. Власть его осуществляется главным образом на войне. К этому нужно

присоединить еще и сильнейшую критику царей у Гомера. Таков эпизод с приказом

Агамемнона [91] отправляться войскам на родину. Этот верховный вождь, вообще говоря,

обладает довольно слабой властью. Одиссею приходится во время бегства войска

действовать главным образом силою собственного красноречия и только в крайнем случае

применять дубинку и притом без всяких посредников, а вполне самолично. Такова

знаменитая история с Ферситом (Ил., II.182-278). К этому необходимо присоединить

также и взаимную критику царей, например, между Ахиллом и Агамемноном (Ил., I.101-

305). Таким образом, «первобытная демократия находилась еще в полном расцвете, и из

этого мы должны исходить при суждении о власти и положении как совета, так и

басилевса» ( Энгельс. Происхождение семьи..., стр. 108).

Это не мешает царям жить в роскоши, владеть богатыми земельными наделами с

развитым скотоводством и коневодством. В этом смысле говорит Диомед о своем отце

Тидее (Ил., XIV.121-124), а также Сарпедон Главку об их владениях (XII.310-321). Цари

получают лучшие дары от народа (Ил., I.164-168): этолийцы обещают Мелеагру участок в

50 мер в награду за его помощь, с одной половиной участка под виноградом и с другой

половиной, пригодной под пашню (Ил., IX.576-580). Ликийцы тоже отводят Беллерофонту

лучший участок земли с садом и пашней (VI.193-195). Даров у царей имеется так много,

что Ферсит, например, упрекает Агамемнона в накоплении больших запасов меди,

которыми будто бы набиты его палатки (II.226). Гектор предлагает Ахиллу в виде выкупа

множество золота и меди (XXII.340). Как известно, дом Одиссея был прямо набит золотом

и медью, из-за чего и шла борьба женихов с Пенелопой и Телемахом.

В гомеровское время, по-видимому, было и нечто вроде податей. Об этом говорит

Алкиной (Од., XIII.4 сл.), когда он, щедро одаривши Одиссея подарками, намеревается

взыскать все эти затраты с народа. Правда, у Гомера это единственное место, намекающее

на существование податей.

Получали награды также победители на состязаниях, как, например, на состязаниях

в честь Патрокла Ахилл раздавал награды в виде тазов, треножников, мулов, коней, быков,

рабынь и железа.

Труд для царей у Гомера еще не позор, как не позор он и для самих богов. Подробнее