Появляется медведь. — Сцена с медведем, возможно, позаимствована из «Принцессы Элидской» Мольера (Вторая интермедия, сцена II) — Морон, сначала сочтя медведя «галантным», затем пугается и отваживается отвесить ему «тысячу тумаков» лишь после того, как зверя убили охотники.

А вот Бордюр, страшный, прямо медведь! — Нельзя не отметить и то, что Жарри настаивает на равенстве медведя и Бордюра. Отметим также, что на сцене обе роли исполнял один и тот же актер.

И так оно и вышло: Балдислав разрубил его… — В геральдике производная от имени героя gironné означает именно «разделенный на несколько частей».

Угодно небесам, чтобы сеньор Убю здесь очутился сам. — Пародия на текст «Андромахи» Расина (акт V, сц. V, 1627–1628).

В схватке горлациев и шкуриациев… — Характерные для школяров парономастические серии, частые для тогдашнего школьного фольклора, как, например: choknosof (жаргонное «шикарный»), catastrophe, merdazof (Азовское море, несомненно перекликающееся с merdre и просто merde). Позже, познакомившись с подобными сериями у Рабле, Жарри мог лишь укрепиться в юношеской привязанности к таким языковым шуткам. Похожие серии встречаются и далее в тексте пьесы: «поляк-сопляк, дурак, слабак, хряк, казак, кунак, лапсердак».

…вернусь в родную Испанию. — В реннском варианте пьесы все трое молотил носили испанские имена, позже замененные Жарри на геральдические.

А не будь Польши, мир остался бы без поляков! — Несомненно, оправданно и прочтение «без ‘Поляков’», то есть начальной версии «Убю короля».

Жарри замышлял «Убю закованного» как «противоположность Убю короля», причем как на уровне персонажей, так и языка.

Как зрителя «Убю короля» поражало открывающее пьесу «Срынь!», служившее словно пограничным столбом при переходе в иной мир, своего рода «Сезамом», перед которым открывались двери нездешнего, так в «Убю закованном» таким же громом среди ясного неба звучит молчание Папаши Убю: даже понукаемый Мамашей Убю, он отказывается произносить кощунственное заклинание. Этот отказ повторяется и далее в тексте пьесы (например, акт III, сцена II). Объяснений тому может быть несколько. С одной стороны, если лексика «Убю короля» была отрицанием традиционного Логоса, то в «Убю закованном» отрицается даже прошлое отрицание, и иллюзорный мир предыдущей пьесы становится еще более ирреальным. С другой стороны, налицо исключение фекального контекста, а с ним и садистских устремлений Убю.

Изменения эти продиктованы тем, что «Убю закованный» довольно точно повторяет структуру и смысл «Убю короля», но как бы выворачивает их наизнанку: в обеих пьесах Папаша стремится обрести некое недоступное ему благо, только если сначала это была королевская корона, то теперь — рабские цепи (как «Король Убю» был сатирой на абсолютную монархию, так «Убю закованный» пародирует демократию). Потому претерпевает существенные изменения и арсенал традиционных орудий Убю — орудия нападения и агрессии сменяются способами подчинения (рабский фартук, рабская метелка), — и состав персонажей: например, исчезают трое молотил, которые как своего рода продолжения вовне агрессивности Папаши Убю оказываются в новой пьесе совершенно лишними. Однако взаимные отрицания слов и поступков одновременно нейтрализуют обе реальности и сплавляют их: на высшем уровне царствие становится рабством.

Жарри работал над «Убю закованным» летом 1899 г., которое он проводил вместе с Рашильд и Валеттом в снятом им на время каникул домике в местечке Ля Фрэт. Законченный в сентябре 1899 г., текст был издан на следующий год в издательстве «Ревю бланш» вместе с переизданием «Убю короля»: Ubu enchainé précédé de Ubu roi. P., Editions de la Revue Blanche, in vol. In-12 de 244 pages. 1900. Именно в этом издании впервые появляется знаменитая «Песенка о головотяпстве».

Перевод выполнен по изданию: Jarry A. Oeuvres complètes, vol. I. P., Gallimard («Bibliothèque de la Pléiade»), 1972, pp. 425–462. Публикуется впервые.

Убю закованный. — Известно, что некоторое время Жарри думал назвать пьесу «Убю раб» (Ubu l’esclave). В окончательном названии очевидна перекличка с Эсхиловым «Прометеем прикованным».

Трах-тебе-в-брюх! Мы не сумеем ничего толком разрушить, если не разнесем до основания и сами развалины. — Этот эпиграф довольно сложен для интерпретации, можно лишь отметить следующие моменты: «развалинами», скорее всего, Жарри именует «Убю короля», и их разрушение в соотношении с прототекстом «Кесаря-Антихриста» (см. комментарии к «Убю королю») означает взаимное уничтожение двух текстов об Убю. Об этих сложных отношениях разрушения-созидания говорит также решимость «разнесем и сами развалины» и следующая за этим уверенность, что «строительство есть самый верный путь к разрушению».

Элевтера — по-гречески «свободная» (Элевтерий, Освободитель — один из эпитетов Юпитера). В реннской жесте о Папаше Эбе этот персонаж звался Викториной. Отметим также, что название «Элевтера» носит первая пьеса Сэмюэла Беккета, произведения которого нередко отсылают к миру Жарри.

Пипиду, Какаду — оба персонажа перекочевали в пьесу из реннской жесты. Они символизируют постепенную смену фекального эротизма «Убю короля» на уретральный.

Лорд Катоблепас — согласно греческой этимологии, «смотрящий вниз». Очевидна оппозиция этого персонажа по отношению к Аноблепасу («смотрящему вверх») из «Альдернаблу» («Песочные часы…») и очевидному фаллическому смыслу имени последнего: здесь же этот подтекст уничтожается. Зверь по имени Катоблепас встречается у Плиния, а также Флобера («Искушение Св. Антония»), это черный буйвол с головой кабана, длинной вялой шеей и смертоносным взглядом Вия (оттого постоянно смотрящий вниз).

Брат Тиберж — еще одно прямое наследие реннской жесты. Изначально он фигурировал в пьесе «Онезим, или Злоключения Приу», прототипе «Убю рогоносца», но был вымаран из последующих редакций этой пьесы.

Я попытался было говорить по-французски в Польше… — Этот краткий пересказ «Убю короля» еще раз подтверждает постоянное соотнесение «Убю закованного» с предыдущей пьесой.

…и рабский крюк. — Жалкие останки садических устремлений Убю из предыдущей пьесы (ср. дальше: «Зачистка ног, запалка усов…»).

Да здравствует доблестная срынцузская армия! — Единственное появление старого merdre в «Убю закованном».

До встречи, граф Ореховогрецкий. — Титул маркиза, появившийся у Папаши в начале этой сцены (единственный титул, которого не было в «Убю короле»), теперь снижен до графа. Некоторые комментаторы видят здесь аллюзию на «разжалование» маркиза де Сада после его эротических приключений — хотя в «Убю закованном» их нет как таковых.

Трах-тебе-в-брюх! Я хочу начистить ей ступни… — Это самое страшное ругательство из «Убю короля» из символа агрессивности Папаши превращается здесь в желание мазохистского подчинения.

А что твоя метелка? — Аллюзия на «поганую метлу», которой в «Убю короле» Папаша травил приспешников Бордюра. Как и «срынь», этот символ фекального контекста здесь Папашей Убю отвергается.

Спускается в погреб и… приносит двенадцать бутылок. — Эпизод с двенадцатью бутылками позаимствован из ранней пьесы «Жених поневоле», написанной Жарри еще до переезда в Ренн, в лицее Сен-Бриё.

…на месте ли горшочек сама знаешь с чем. — Из «Убю рогоносца» мы узнаем, что это «горшочек срыни», но в «Убю закованном», как мы видели, Папаша налагает запрет на это «волшебное слово».

…он вздумал отстегать меня кнутом…. чистильщик сапог, лакей, привратник, раб, которого хлещут кнутом… — Очевидное обнажение мазохистской трансформации персонажа от «Убю короля» к «Убю закованному».

Франсуа Убю, доктор патафизики… — Упоминание этой науки о воображаемых решениях эксплицитно связывает «Убю закованного» с «Кесарем-Антихристом» и «Фаустроллем».