Как бы там ни было, пленные Лукана не интересовали. Он разработал простой план действий: найти императрицу и её детей, попросить Айседору стать его женой и отправиться домой. Но прежде, чем удастся выполнить хоть одну из поставленных задач, Айседора должна была выйти из чёртовой палатки!
Наконец, вскоре после восхода солнца, она вышла. Ей тоже не удалось поспать, Айседора явно вымоталась и, хотя это было невозможно, выглядела ещё тоньше. Под глазами залегли тёмные тени. Больше всего он хотел сейчас отнести её в большую, мягкую кровать и заняться с ней там любовью.
Скоро.
Она направилась к нему, но прежде, чем Лукан успел сделать шаг навстречу, один из пленных ахнул:
— Боже, тёмная ведьма! Пожалуйста, не позволяйте ей прикасаться ко мне. Не позволяйте тёмной ведьме меня трогать. Я сделаю всё, что захотите, только, пожалуйста... пусть она меня не трогает.
Лукан повернул голову и глянул вниз на болтливого пленника.
— Что ты несёшь, глупец?
— Вон та, — с неподдельным испугом прошептал человек. — Тёмная ведьма Файн. Она убила солдата из нашего отряда одним прикосновением и парой злобных слов. Я сам это видел. А несколько недель спустя зарезала ещё одного, когда он поймал её на краже хлеба из лагеря. При втором убийстве я не присутствовал, но мне о нём рассказали.
Лукан покачал головой.
— Ты повредился умом, солдат. Айседора Файн — хрупкая женщина, которая никому не причинит вреда, даже имея на то все основания.
— Вы плохо её знаете, — проскрежетал дрожащий парень, — и не видели того, что я. Не разрешайте ей ко мне прикасаться.
— Извини, — приблизившись, сказала Айседора, не осознавая, что Лукан беседует о ней. — Мы с сёстрами составляли план, и я рассказывала о пророчестве Тэйна. У Жульетт тоже нашлось, чем поделиться, поэтому...
Лукан повернулся лицом к женщине, которую собирался сделать своей женой. Она была прекрасной, он знал это, и всё же, глядя на неё в утреннем свете, видел вовсе не красоту.
Заключённый говорил правду. Внутри и вокруг Айседоры была смерть, разрушительное воздействие которой, к его удивлению, проявилось на нежном лице большими, темными кругами под глазами, утончившимися и скривившимися губами и едва заметными признаками увядания на некогда прекрасном теле. Её руки, руки, которые много раз ласкали его, сейчас больше походили на когтистые клещи, а не запомнившиеся ему утончённые кисти.
— Этот пленник утверждает, что ты убила двоих мужчин. Скажи, что он лжёт.
Айседора остановилась и побледнела. Не просто побледнела, а стала почти белой. Как снег. Нет, белой, как смерть.
— А если нет? — спросила она.
Лукан знал, что под увиденным им сейчас уродством, остаётся его возлюбленная. Но вдруг он обманывался, и лишь теперь видит настоящую Айседору?
— Ты так беспокоилась из-за убийств. Это была ложь, призванная меня запутать?
— Нет, — прошептала она, — но я не жду, что ты поверишь.
— Я верю правде. Меня научили её видеть.
Руки Айседоры сжались в маленькие, напряжённые кулаки.
— Правда не всегда так проста, как ты думаешь. Она многогранна и... и иногда люди делают вещи, о которых потом сожалеют, но не могут вернуться в прошлое и исправить содеянное. В наших силах только попытаться стать лучше.
— Я вижу, какая ты на самом деле, и, кажется, смотрю на тебя впервые.
— Ты видишь не меня, а проклятие.
Лукан хотел убежать, но сдерживался.
— Ты не та женщина, за которую я тебя принимал.
Айседора вспыхнула от гнева, и её ярость, как огонь, прорвалась на поверхность.
— Я убила одного из мужчин, которые вторглись мой дом и сожгли его, — закричала она. Люди в почти опустевшем лагере начали оборачиваться в их сторону. — Я убила человека, который угрожал перерезать мне горло, когда поймал за кражей еды. Считаешь, мне следовало не сопротивляться и позволить себя убить? — она отступила. — Наверное, да. Тогда не пришлось бы столкнуться с тем, что происходит сейчас.
— Знаешь, в чём состоит моё худшее преступление? — намного спокойнее спросила она. — Я сбежала.
Айседора указала на пленника, сидевшего на земле позади Лукана.
— А солдаты вроде этого выместили гнев за мой побег на невинных жителях деревни. Я ношу в сердце боль за их гибель и всегда буду носить, но не проси извиняться за попытку защитить себя и свой дом, потому что ты или любой другой мужчина поступил бы на моем месте точно так же.
Лукан заморгал, с трудом пытаясь избавиться от стоящего перед глазами образа. Он не мог любить это разрушительное создание. Айседора воплощала в себе всё, чего он боялся в ведьмах и их магии. Это о ней его предупреждал Зайблин много лет назад. Остерегайся ведьмы.
— Ты хочешь убежать от меня? — удивительно нежным голосом спросила Айседора.
— Да, — честно признался он.
— Тогда беги, — сказала она, отступая. — Значит, так суждено, и мы ошибались, решив, что справимся. — Она отвернулась, чтобы он больше не видел уродство её лица. Пройдя половину пути до палатки, где ждали сёстры, Айседора добавила тихим голосом, который он, по-видимому, не должен был услышать:
— Счастливой тебе жизни, любимый.
— Неужели он действительно ушёл! — воскликнула Софи, подбегая к откидной створке палатки и осматривая остатки лагеря.
— Мне следовало действовать быстрее и снять проклятие раньше, — ровно ответила Айседора. — Однако ещё есть шанс спасти Кейна, вот к этому мы и должны стремиться. — Не было времени предаваться горю из-за разбитого сердца. Позже, оставшись в одиночестве, она поплачет о потерянных из-за своей медлительности (или из-за стремительности проклятия) возможностях.
Покачивая на руках сына, Софи хмуро глядела на раскинувшийся перед ней лагерь.
— Поверить не могу, что он уехал, когда мы так близки к цели. — Она повернулась к Жульетт. — Мы ведь близки, да?
— Да, — почти уверенно отозвалась Жульетт. — Думаю, всё закончится очень скоро. Сегодня ночью, если дела пойдут как надо.
Сегодня ночью. Если бы только Лукан сумел противиться проклятию ещё один день... но он не сумел, и бесполезно воображать, как всё могло сложиться.
Софи с новорождённым на руках вернулась к раненому мужу и сёстрам.
— А что, по-твоему, должно пойти как надо?
— По словам волшебника, перед победой над проклятием каждая из нас столкнётся с тем, что считает невозможным. Айседора ещё не нашла своего чуда. Без этого созданные нами чары не подействуют.
— И какое чудо уготовано ей?
— Я не знаю.
Жульетт стала невероятно сильной, но по-прежнему видела не всё. Никому не суждено видеть всё, поняла Айседора. Но почему сестра не увидела уход Лукана? Возможно, если бы она подготовилась к выражению отвращения на его лице, это не причинило бы такой боли.
С другой стороны, наверное, ничто не помогло бы смягчить её муку.
Лиана сейчас могла прятаться где угодно. Когда они победят проклятие (если это действительно возможно), и Софи с Жульетт разъедутся кто куда, Айседора посвятит себя поискам императрицы и её детей, чтобы удостовериться в их благополучии. Это наименьшее, что она может сделать, и поиски придадут смысл её жизни.
Сейчас она отчаянно нуждалась в какой-то цели. В чём-то значимом и важном, чтобы не превратиться в ожесточённую старую ведьму, вроде Джедры. Было так легко скрыться от мира и посвятить себя одной только магии. Подобно Айседоре, Джедра соприкоснулась и с защитой, и с разрушением. В итоге, разрушение её убило.
Лукан ушёл, сестры обзавелись собственными семьями, но она не хотела становиться столь ужасным созданием, какой была Джедра.
Айседора хотела большего, но сейчас всё ценное в этой жизни казалось немыслимо далёким и недостижимым.
Было приятно помечтать уехать в Трайфин и отыскать Лукана сразу после победы над проклятием, но ничего не получится. Он увидел в ней уродство и почувствовал отвращение. Ничто не сотрёт у него эти воспоминания и не избавит от омерзения из-за открывшейся правды.
