– Зарежь этого шакала, Сторх!

– Это же римлянин! Что ты медлишь? Давай, давай, давай!

– Отрежь ему уши! Убей его, Сторх!

– Сторх, убей его! Нам нечем кормить тигров! Давай, разрежь его на куски!

Но Сторх колебался. Наконец, он собрался с силами и сделал резкий выпад вперёд. Парфяне с радостью взвизгнули, потому что его меч почти полностью прошёл сквозь живот ненавистного римлянина. Один только Абгар сжал губы и опустил голову вниз. Сурена заметил это движение и вздохнул. Старый Араб действительно был мудрым. Эхо радостного крика тысяч людей ещё гуляло по площади, когда стоявшие рядом с оградой заметили, что их воин почему-то упал, а римлянин стоит. И между ними лежит отрубленная рука с зажатым в ней мечом. Все замолчали – и римляне, и парфяне. На несколько мгновений над площадью воцарилась мёртвая тишина.

– Римский шакал! – начальник стражи Согадай от злости закусил нижнюю губу и выхватил меч.

– Не спеши, прошу тебя! – раздался опять голос Абгара, но начальник стражи уже не слышал его. Он рванулся вперёд и через несколько полушагов—полупрыжков оказался возле Лация. Тому ничего не оставалось, как отступать, стараясь не попасть под мощные, рубящие удары разъярённого начальника стражи. Своим длинным тяжёлым мечом он старался настигнуть его и разрубить на части, или хотя бы отрубить руку или ногу, но всё время промахивался. Лаций не хотел терять силы и отходил, не подставляя под удар свой меч. Он был предельно внимателен. Два раза ему всё же пришлось защищаться, чтобы избежать ранения. Согадая, рубившего воздух, это выводило из себя, и он кидался на римлянина с ещё большим остервенением, однако Лаций знал, что силы противника должны были когда-то кончиться. И он терпеливо ждал этого момента, отходя то влево, то вправо. Начальник стражи оказался сильным и выносливым воином. Он держал меч двумя руками и бил наотмашь. Такой удар с двух рук мог разрубить стоявшего человека пополам, но в движении длинный меч был бесполезен. Наконец, парфянин устал и остановился, чтобы перевести дыхание. Лаций видел, что тот ещё опасен, и не стал приближаться. Он сделал небольшой шаг назад и начал медленно обходить его по кругу. Согадай вынужден был поворачиваться вслед за ним. Тяжело дыша, он сжимал меч двумя руками и держал его вытянутым вперёд, как будто хотел, чтобы тот мог полететь, как стрела, и поразить римлянина на месте. Обойдя целый круг, Лаций увидел, что парфянин пришёл в себя и готов к нападению. Пора было подыграть ему. Он опустил сначала один меч, затем – другой и сделал полшага вперёд, выманивая противника вперёд. Согадай среагировал мгновенно. Он рванулся навстречу, но перед тем, как нанести удар, всё же чуть сбавил скорость. Лаций усмехнулся. Заметив эту улыбку, парфянин потерял самообладание, и его меч снова замелькал в воздухе с бешеной скоростью. Но теперь он устал гораздо быстрее.

– Иди сюда! Куда ты убегаешь? – попытался крикнуть он пересохшими губами, но вместо этого из его горла раздался только хрип. Лаций приблизился к нему на расстояние двух шагов и несколько раз с силой ударил по мечу. Парфянин впервые почувствовал недостаток своего оружия, – оно было слишком тяжёлым и слишком длинным, – поэтому его руки отлетали в сторону вслед за мечом после каждого удара. Римлянин почему-то сохранил силы и не выглядел уставшим. В какой-то момент Согадай даже понял, что по силе тот был равен ему. Это его взбесило. Поэтому, когда римлянин в очередной раз замахнулся для удара, он отвёл меч назад, чтобы потом быстрым движением вперёд проткнуть ему живот. Но Лаций ждал этого момента. Он долго его готовил. Любой воин на месте Согадая рано или поздно убрал бы меч в сторону, устав отражать сильные удары сверху и сбоку. Поэтому, когда Лаций сделал вид, что заносит меч над головой, парфянин попался на эту уловку и отдёрнул свой меч назад. Но Лаций не стал бить сверху вниз, а сделал движение по кругу вниз, к ногам противника. Лезвие блеснуло возле головы Согадая, но не задело его, а очертило ровный полукруг мимо головы, плеча, локтя и бедра вниз, к колену. Лацию пришлось присесть, чтобы лезвие закончило движение у противника над лодыжкой. Но тот сам ему помог – он сделал шаг вперёд с вытянутым вперёд мечом, но этот шаг почему-то оказался слишком длинным. В какой-то момент Согадаю даже показалось, что он никогда не закончится – настолько долго длилось это его движение вперёд. И вдруг он увидел, как к его лицу неумолимо приближается пыльная земля, а нога, его левая нога, никак не может найти опору и остановить это падение. Он не заметил, что у него уже нет стопы и он не может поставить ногу на землю. Римлянин отрубил её одним хлёстким боковым ударом, и теперь она, как сучок дерева, лежала позади неподвижно распластавшегося тела хозяина. Из обрубка толчками выливалась яркая кровь. Недолгое молчание среди парфян сменилось яростными криками. В сторону Лация полетело несколько стрел. Но шум сразу прекратился, когда Сурена поднял руку. В это время в толпе пленных римлян произошло небольшое оживление. Один из них подбежал к стражникам и стал что-то им объяснять. Но те только покосились на него и даже не стали отвечать. Римлянин обошёл всех парфян вдоль забора, но так и не добился никакого результата. Никто при этом не обратил внимания, что он говорил с ними на их языке. Все смотрели на визиря.

– Я купил себе хорошего воина, не так ли, Абгар? – с какой-то зловещей интонацией и даже злорадством произнёс он и повернулся к арабу. Тот почувствовал, как по спине пробежал неприятный холод зимней пустыни, а в сердце закралась тоска неприятного предчувствия. Сурена покачал головой: – И теперь он начинает стоить всё дороже и дороже.

– Ты никогда не совершаешь ошибки, великий Сурена, – стараясь сдержать волнение, ответил араб. – Тебе всегда принадлежит лучшее.

– Ты хитёр, Абгар, но ты меня никогда не предавал. Ты всегда делил со мной трудности. Раздели и сейчас. Этот римлянин не хочет умирать. Теперь он стал стоить слишком дорого, чтобы продавать его, как раба, за деньги. Доставь мне удовольствие, чтобы забыть печаль потерянного золота. Я знаю, что у тебя есть сильные и храбрые воины. Пусть кто-нибудь покажет своё умение, – улыбка на лице Сурены превратилась в растянутую маску. В таком настроении спорить с ним было бесполезно, но Абгар решился попробовать.

– Мы родились в пустыне, о, великий Сурена, и мы воюем немного по-другому, – осторожно произнёс он, склонив голову в низком поклоне.

– Как это по-другому? – хмыкнул Сурена. – Какая разница, как ты воюешь? Пусть твои люди покажут, на что они способны. Давай!

– Конечно, о, великий победитель римлян, – согнулся ещё ниже Абгар. Он тихим голосом подозвал одного из своих воинов и стал что-то быстро говорить на своём наречии.

Тем временем, Лация окружили десять стражников. В руках у них были копья, которые они направили ему в грудь и голову. Пот лился по лицу ручьями и не только по лицу, но и по голове, рукам и спине. Солнце нещадно палило в затылок, и в глубине души Лаций понимал, что не сможет долго продержаться. В голове его звучал голос гадалки: «… делай только то, что можешь делать хорошо. Делай то, что никто лучше тебя не сделает. Не спеши повторять, что делают все».

В дальнем конце площади Сурена о чём-то разговаривал со своими слугами. Справа покрывалась пылью большая лужа крови, рядом с ней лежали тела. Слева – что-то кричали римляне. И вдруг над всем этим раздался громкий, как труба, голос Павла Домициана:

– Умри, как настоящий римлянин, друг наш! Я спою тебе гимн Марса!

Лаций повернул голову в его сторону и хрипло ответил:

– Не надо гимнов! Я не собираюсь умирать! – слепой певец, который уже набрал в лёгкие воздух и готов был запеть, поперхнулся, услышав такой ответ, и закашлялся. Римляне в тревоге замолчали, увидев, что парфяне тоже поняли смысл его слов. Они сразу взбесились и стали что-то выкрикивать, дёргая копьями и стараясь вывести его из себя.