– Ты не дойдёшь! Увидят. Там много людей. Начнут спрашивать, – Варгонт смотрел ему прямо в глаза и в них была боль. – Мне не жаль хлеба, но кому-то всё равно не достанется. Старуху поймают, и всё, не видать еды. Лучше дождёмся, когда их к нам перекинут, – он замолчал, и Лаций понял, что Варгонт был прав. Но Парки всё же решили обрушить на них новые испытания.

Когда на следующий день всех пленных выгнали на дорогу, Лаций споткнулся, и у него из-под туники выскользнула лепёшка. Он поначалу даже не заметил этого. Потом прикоснулся рукой к животу и понял, что там пусто. Но было уже поздно. Весь ужас был в том, что лепёшка была замотана в половину платка Лейлы, в котором она принесла тогда масло. Лаций разорвал его, оставив одну половину для ножа.

Сзади раздались крики парфян, римляне остановились, и Лаций увидел, как какой-то пленный стоит на коленях и ест выпавшую у него лепёшку. Один из всадников спешился и толкнул его ногой. Недоеденный кусок выпал у того из рук, и римлянин завалился на бок. Платок оказался под ним. Парфянин присел и посмотрел на хлеб. В этот момент к нему подскакал сотник Адиль.

– Где ты это взял? – вкрадчиво спросил он у пленного.

– Здесь, – кивнул тот на землю.

– Ты плохой римлянин. Ты обманываешь меня. Кто дал ему это?! – громко спросил он. Все пленные отшатнулись. Верёвки натянулись, несколько человек, не удержавшись, упали в пыль. – Он будет медленно умирать, пока вы не скажете, кто дал ему хлеб! – грозно произнёс сотник и достал меч. Пленный задёргался, стараясь отползти от него, но верёвки не дали ему это сделать. Парфянин подошёл к лежащему на спине пленнику и воткнул ему меч в живот. Тот охнул и заскулил, подняв колени вверх. – Он может умереть быстро, а может и медленно. Скажите, кто дал ему хлеб?! – снова повторил сотник и стал поворачивать меч то в одну, то в другую сторону. Пленный орал от боли, не в силах ничего сделать. Он был весь в крови. Варгонт сжал верёвки в своих громадных кулаках, и у него от напряжения выступили на лбу вены.

– Я видел, как что-то выпало из повозки, – произнёс Лаций громко. – Впереди ехали большие повозки, – повторил он, увидев, как резко повернулся в его сторону сотник. – Оттуда что-то выпало. Вон там, – он кивнул в сторону умирающего товарища.

– Из повозки? – со злостью спросил парфянин. – Их какой повозки?

– Не знаю, – Лаций пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушным. – Небольшая, накрытая…

– Выпало что-то? – переспросил сотник. Он повернулся к несчастному, который уже только хрипел и совсем не двигался. В глаза ему бросился край платка, который торчал у того из-под локтя. Он нагнулся и дёрнул его на себя. Платок выскользнул, подняв небольшое облачко пыли. Сотник посмотрел на платок, на лепёшку и на Лация. Потом встал и ткнул мечом умиравшему пленному прямо в горло. Тот булькнул и затих. Стоявший рядом всадник сразу же перерезал верёвки и прикрикнул на пленных. Огромная толпа заколыхалась из стороны в сторону и двинулась дальше. Сотник вскочил на лошадь и поехал вперёд. Проезжая мимо Лация, он внимательно посмотрел на него, но тот даже не повернулся в его сторону, с трудом переставляя ноги.

Этой ночью старуха не пришла. Лаций с Варгонтом долго не могли уснуть и ворочались с боку на бок, прислушиваясь к каждому шороху. Они не видели, что неподалёку лежал ещё один человек, который тоже не спал, думая об этом странном случае. Даже если бы сейчас его показали Лацию, он не смог бы узнать в нём прежнего легата Квинта Лабиена. Но это был именно он. И ему казалось, что теперь он нашёл способ, как отомстить им за все оскорбления.

Лаций и Варгонт больше ничего не слышали об этом платке и до самой столицы не знали, что с ним произошло. Сотник Адиль сообщил об этом случае начальнику стражи Согадаю, а тот – визирю. Сурена долго смотрел на грязную тряпку, в которую превратилась тонкая ткань, потом отпустил начальника стражи и позвал Кхабжа. Главный евнух не смог сразу сказать, чей это был платок. Поэтому Сурена не стал задавать больше вопросов и отложил его на время в сторону. Жизнь сама должна была расставить всё на свои места.

К счастью, для Лация и Варгонта это была их последняя голодная ночь. На следующий день мимо них снова проехала повозка с рабынями Сурены. В одной из них сидела его новая любимая наложница Коринтия. Будучи рабыней, она почему-то сама ненавидела рабов. Поэтому, увидев, как на неё смотрят римляне, она плюнула в них и расхохоталась. На её несчастье рядом шёл Варгонт. Он жестами показал ей, что бы сделал с ней, как с женщиной, если бы они оказались вместе. Евнух Кхабж избил его за это палкой, и уже окрепший Варгонт, стиснув зубы, вынужден был молчать и терпеть, иначе бы его сразу убили на месте.

Сурена посмеялся над гневом рабыни, которая сразу же поспешила ему пожаловаться.

– Разрежь его на части! – потребовала она. – Вырежи ему глаза и кишки, – Коринтия была вне себя от гнева. – Сделай из него ремни, которыми будешь бить рабов!

– Успокойся, это очень ценный раб. Смотри, он выжил. Его надо беречь… – Сурена от души радовался, наблюдая за ней. Глупая девушка вела себя как необъезженная дикая кобылица. Ему это нравилось. – Что ты хочешь, убить его сразу или видеть, как он каждый день стоит перед тобой на коленях? – спросил он.

– Увидеть, как стоит на коленях, а потом убить! – не думая, ответила наложница. Сурена покачал головой – страсть и глупость соседствовали в этой голове и совсем не мешали ей жить.

– Так не бывает. Надо выбрать что-то одно, – он позвал начальника стражи Согадая и приказал привести Варгонта и ещё десяток пленных. Согадай взял тех, кто стоял рядом с Варгонтом, и пригнал их к Сурене. Визирь со смехом приказал им носить носилки Коринтии. С тех пор Варгонт, Лаций и ещё десять римлян стали возить её в носилках. Они умирали от жары и тяжести. Но зато теперь их стали кормили намного лучше, чем остальных. Так Парки сплели и расплели их судьбы на этом маленьком отрезке жизни.

Прошёл ещё месяц. Когда их довели до Тигра, наступил конец августа. В лицо сразу повеяло свежестью и прохладой. Приближение к воде радовало всех – и парфян, и римлян. Говорили, что с этого места до столицы Парфии осталось не больше дня пути. Кочевники заставили пленных сделать у реки что-то похожее на загон для скота. В их поведении чувствовались суета и нервозность. Каждый день они с самого утра скакали вокруг стоянки, что-то кричали, спорили между собой, но самое главное – с этого момента всех пленных стали регулярно кормить. Лаций понял, что их готовят к продаже. Они ежедневно носили воду лошадям парфян, которые располагались на холме. Оттуда уже были видны высокие стены города – большого и красивого. Там находилась Селевкия, но римляне город не видели, потому что их держали за холмом в низине. Здесь река делала небольшой поворот, образуя небольшую песчаную косу. Вскоре у берега сделали небольшие деревянные мостики, с которых было бы удобно набирать воду и стирать одежду. Этой же ночью парфяне отобрали около ста пленных и отвели их в лагерь. Там уже были готовы небольшие крытые носилки, которые их по очереди заставили сносить вниз. Обычно их носили по четыре или восемь человек. В каждых носилках сидела наложница из гарема Сурены. Другие рабыни и служанки шли рядом. После того, как пленные спускали носилки вниз, их сразу же отправляли на другую сторону холма, где они сидели и ждали, пока их снова позовут, чтобы относить их обратно. Ждать приходилось долго, так что многие успевали даже заснуть.

В загоне римляне расположились, кто как мог. До воды было шагов двадцать-тридцать, но вечером там никто не оставался – оттуда тянуло холодом и сыростью. Спать возле реки было невозможно. Лаций подолгу держал руки в воде. Он упорно надеялся размочить верёвки и снять их хотя бы на ночь, чтобы не разрезать ножом. Место купания наложниц находилось за поворотом, как раз за холмом, где расположились парфяне. Оттуда слышались весёлые голоса женщин, купающихся под ночным небом. Варгонт сидел рядом и недовольно бурчал, проклиная тяжёлые носилки любимой наложницы Сурены. Он готов был принести жертву Нептуну и Вулкану, лишь бы те приковали к её ногам железную цепь и утащили под воду. Лаций пошутил и сказал, что можно подбросить ей дохлого скорпиона, и у Варгонта сразу же загорелись глаза.