Вся книга пестрит обилием шуток и прибауток, причем автор широко использует воровской жаргон того времени.

Чего, например, стоит такая фраза: «триока калачи, ела стримык, сверлюк, страктирила». Может, кто-нибудь попробует перевести? Андрей, ты у нас специалист по уголовным делам, может, переведешь?

Слушатели развеселились, глядя, как Андрей, обычно столь самоуверенный, смущенно пожал плечами

— Да, догадаться мудрено, — усмехнулся Игорь — Не буду томить душу, это означает — «ключи в калаче для отпирания замка». По-своему разбойники называли и деньги, я думаю, это должно быть любопытно нашим нумизматам: рубль — бирс, полтина — двор, полполтины — секана или секис, гривна — жирмаха. Или вот, в порядке иллюстрации, отрывок из повести, в котором Ванька Каин рассказывает о своем пребывании в Тайной канцелярии, куда доставили его после того, как он сказал «слово и дело»: «По приезде секретарь меня спрашивал, по которому пункту я за собою сказывал: кому я говорил, что ни пунктов, ни фунтов, ни походу, ни весу не знаю, а о деле моем тому скажу, кто на том стуле сидит, на котором собачки вырезаны». Это Ванька имеет в виду судейское кресло, — пояснил Игорь. — «За что тот секретарь бил меня той дощечкой, которую на бумагу кладут». То есть линейкой, — добавил Игорь от себя.

Как видите, автор — явно малограмотный человек, однако, безусловно, находчивый и острый на язык, то есть именно такой, каким рисуется нам Ванька Каин, — сделал вывод Игорь. — Так что авторство его я считаю несомненным, хотя и не исключено, что кто-то записывал с его слов. Тем более в одном эпизоде, когда Казаринов пытается его арестовать, Ванька сам признается: «Коему я сказал, что я писать не умею...» Тем не менее это ценный источник, которому вполне можно доверять...

— Но ведь Ванька мог сам, мягко говоря, приукрашать свои подвиги! — бросил реплику Андрей.

— Скорее, это не сам Каин приукрашал, — улыбнулся Максим Иванович, — а тот писатель, который писал от его имени, стараясь создать «душещипательную» книгу.

— Конечно, рассказ Каина необходимо перепроверить и по другим источникам, — согласился Игорь и тут же рассердился: — Прошу меня не перебивать, обсудим все после моего сообщения. Итак, перейдем ко второму изданию истории Ваньки Каина. Оно по тексту практически не отличалось от первого, но называлось уже гораздо более пышно, видимо с целью привлечения внимания читающей публики: «Жизнь и похождения российского Картуша, именуемого Каином, известного мошенника и того ремесла людей сыщика за раскаяние в злодействе получившего от казны свободу, но за обращение в прежний промысел сосланного вечно на каторжную работу, прежде в Рогервик, а потом в Сибирь, писанная им самим при Балтийском порте 1764 году». Санкт-Петербург, 1777 года, с. 80. Нет цензурного разрешения. Без портрета В. Каина.

— Вот видишь — «писанная им самим»! — не удержалась от реплики Лариса. — Значит, Каин умел писать.

— Это мог дать издатель в порядке рекламы! — не согласился Андрей.

— А кто такой Картуш? — заинтересовался Василий. — Это не тот, что был в фильме про Анжелику?

— Тот самый, — улыбнулся Игорь. — Молодец, Вася! Видать, фильмы приключенческие любишь?

— Кто ж их не любит... — засмущался Василий.

— Да, вопрос по существу, — уже серьезно продолжил Шапошников. — Действительно, какое отношение Картуш имел к нашему Ваньке? Дело в том, что незадолго до этого внимание широкой публики было привлечено к книге, переведенной с немецкого языка Матвеем Нееловым и изданной в Петербурге в тысяча семьсот семьдесят первом году, которая называлась «Подлинное описание жизни французского мошенника Картуша и его сотоварищей, собранная из производимых над ним процессных пунктов и других вероятных уведомление»». Издание было снабжено портретом Картуша. Книга представляла собой образец документальной прозы — с подробным изложением событий, точными фамилиями, точными числами и точным указанием преступлений. Она предназначалась любителям уголовной сенсации. В ней рассказывается, например, как после смерти Картуша живодер, получивший «мертвый его труп, показывал его простому народу. Невероятно какое множество к нему собиралось, чтобы Картушев труп видеть, а живодер сбирал с каждого смотрителя по штиверу под тем предлогом, чтобы сему несчастному, который в рассуждение чистосердечного своего признания оказавшего при конце своей жизни, и который он заслужил, мог велеть делать гроб. Потом он продал его лекарям в Сент-Коме, которые желали на анатомическом своем амфитеатре его разобрать по суставам; да и они много от того собрали, представя его смотрителям. Многие живописцы, приходя туда не без денег же, получали дозволение его списывать».

Книга о Картуше сделана в стиле судебного отчета и, конечно же, проигрывает яркому и сочному повествованию о Ваньке Каине, — заметил Игорь, — но книгоиздатель в угоду читательскому вкусу преобразил историю Ваньки Каина в «похождения российского Картуша...» К сожалению, вынужден был следовать этой традиции и Матвей Комаров, приступивший к написанию романа о Ваньке Каине. Он старался доказать, что наш русский разбойник ни в чем не уступает разбойнику заграничному. Во вступлении к книге, увидевшей свет в тысяча семьсот семьдесят девятом году, Матвей Комаров писал:

«Благосклонные читатели.

Предлагая вам Каинову историю, за долг почитаю объявить и причину, побудившую меня к сему сочинению.

Многим, думаю я, известно есть, что чтение книг, просвещающее разум человеческий, вошло у нас в хорошее употребление и миновалось уже то помраченное тьмою невежества время, в которое предавали анафеме тех, кои читывали Аристотелевы и другие некоторые книги. ибо иные любезные наши граждане, не бояся за сие пустого древнего анафемического грому, не только благородные, но среднего и низкого степени люди, а особливо купечество, весьма охотно в чтении всякого рода книг упражняются...»

— Ну и стиль! Умереть со смеху можно! — фыркнул, не сдержавшись, кто-то из слушателей.

— Товарищи! Попрошу вас быть посерьезнее! — сказал Максим Иванович. — Что поделаешь, именно таким «высоким штилем» если не говаривали, то, во всяком случае, писали наши предки. Но вы обратите внимание на содержание слов Матвея Комарова. Намек на Аристотеля и на пресловутые «анафемические громы» явно свидетельствует о свободомыслии писателя, антицерковной направленности его письма. Прошу прощения, Игорь, за вмешательство. Продолжай, пожалуйста.

— Далее Комаров ведет спор с теми, кто считал невозможным создавать прозу на русском материале и, как я уже говорил, конкурирует своим Каином с французским героем»

«...С которыми я имея нередкое обхождение, слыхал, как некоторые из них молодые люди, читая переведенную с немецкого языка книжку о французском мошеннике Картуше, удивлялись мошенническим его делом, говоря при том. будто у нас в России как подобных ему мошенников, так и других приключений, достойных любопытного примечания, не бывало.

Что несправедливо сие мнение, о том разумным и знающим дела своего отечества людям довольно известно, а прочим в доказательство можно сказать следующее.

Когда Россия по географическому исчислению одна обширностию своею превосходит все европейские государства, вместе совокупленные, то нельзя статься, чтобы в такой пространной империи не было таких же и приключений, какие в других государствах малейших против ея частицах случаются, ибо натура всех людей равным образом на свет производит, как россиян, так французов, немцев и прочих; и потому во всяком народе добродетельных и порочных людей сыщется довольно».

— Говоря современным языком, Комаров выступает не только против сословной, но и расовой дискриминации! — подал реплику Красовский.

Шапошников осуждающе посмотрел на него, дескать, опять перебиваешь, но решил не останавливаться и продолжил дальше:

— «Бывали и в нашем отечестве в натуре чудные явления, и в обществе великие дела, и многие достойные примечанию перемены; бывали и есть разумные градоначальники, великие герои, неустрашимые полководцы, случались со многими людьми такие приключения, которые достойны б были занять место в историях; бывали и есть великие мошенники, воры и разбойники…»