На крики выбежал царевич Иван и попытался защитить супругу. Грозный впал в ярость, поскольку стычки происходили не раз и внутреннее сопротивление сына, умело подогреваемое боярами, постоянно росло. Царь нанес несколько ударов по голове царевичу. Эти удары, а также крайняя вспыльчивость царевича привели его к нервному потрясению, затем горячке, и через две недели наследника не стало.
Горе и раскаяние отца не поддаются описанию, именно в это время Грозный велел поминать по всем монастырям им уничтоженных людей. Благодаря этому поминальнику мы теперь точно знаем цифру казненных по его указу — четыре тысячи человек. Но убивался царь не очень долго — надо было решать вопрос с престолонаследником. У него остался только одни сын — Федор, слабоумный и глубоко религиозный, преданно любящий свою жену Ирину, сестру Бориса Годунова.
Иван, естественно, боялся, что при воцарении слабоумного и слабовольного Федора боярская партия вновь поднимет голову. Как заранее лишить ее лидера? Царь Иван пускается на хитрость: собрав бояр, он говорит им о том, что сын его Федор ввиду слабости здоровья не способен руководить государством, поэтому он, царь, просит бояр назвать имя достойного преемника. Боярам, хорошо знавшим коварный характер Ивана, было нетрудно угадать, что царь хитрит. Поэтому они начали дружно заверять государя в своей неизменной преданности царскому дому и восхвалять наследника.
Царь не уступал, бояре — тоже. Тогда, рассердившись, Иван сам назвал имя наиболее вероятного претендента на престол — двадцатилетнего Василия Шуйского, выделявшегося не только своей родовитостью, но и недюжинным умом и энергией. А назвав, тут же подверг «принца крови» опале, сослав его в одну из отдаленных деревень.
Через год царь умирает, и Василий Шуйский вновь оказывается в ближайшем окружении трона. Его дядя, герой псковской обороны, спасшей Россию от вражеского нашествия и полного разгрома в конце Ливонской войны, Иван Петрович Шуйский, вместе с удельным князем Иваном Мстиславским и боярами Никитой Романовым-Юрьевым и Богданом Бельским вошел в состав регентского совета, назначенного Иваном Грозным при будущем царе Федоре Ивановиче. В течение последующих четырех лет Шуйские по существу диктовали свою волю слабоумному царю. Однако оставшемуся как бы в тени Борису Годунову удается постепенно уничтожить боярскую коалицию. Сначала, воспользовавшись болезнью Никиты Романова, Годунов становится его преемником в совете, затем, распустив слух, что Мстиславский будто бы хотел заманить его в дом и убить во время пира, Борис добивается его отставки и добровольного пострижения в Кириллов монастырь. Наступает черед Шуйских, причем в тот момент, когда их влияние, казалось бы, велико, как никогда: кроме Ивана Петровича Шуйского, члена регентского совета, в Боярской думе заседают Андрей, Василий и Дмитрий Иванович Шуйские, а также боярин Василий Федорович Скопин-Шуйский. Шуйские попытались поднять восстание в Москве, но Годунову удалось нанести ответный удар, обвинив Шуйских в сговоре с Нагими с целью передачи власти царевичу Дмитрию. В ноябре тысяча пятьсот восемьдесят девятого года князь Иван Петрович Шуйский под усиленным конвоем был отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь, насильственно пострижен в монахи, а затем отравлен угарным газом. Младшие Шуйские, разосланные вначале по своим деревням, также подверглись гонениям. Их взяли под стражу и отправили в тюрьму. Андрея заточили в Буйгороде, Василия — в Галиче, двух братьев оставили в селе Шуе. Еще в июне того же года стало известно, что князь Андрей умерщвлен в тюрьме. А Василий? Василий вскоре неожиданно снова оказывается при дворе.
— Невольно напрашивается вопрос, — Максим Иванович внимательно обвел взглядом притихших ребят, — какой ценой князь Василий Шуйский вернул себе доверие правителя Бориса Годунова?
— Прощения попросил? — вырвалось у Ларисы.
Все засмеялись, а Игорь, которому, видно, хотелось поддержать Ларису, покачал головой:
— Вряд ли это помогло бы. Помнишь пословицу — «Москва слезам не верит»? Подозрительного Бориса слезами пронять было невозможно. Слишком много он их повидал...
— Значит, — вырвалось у Андрея, — значит, предательство?
— Несомненно, — согласился Максим Иванович, — только ценой предательства Шуйский мог вернуться ко двору. Кто знает, не ускорил ли он кончину своего брата Андрея?
— Во всяком случае, Шуйский был у Годунова, — сказал Андрей, — как теперь говорят следователи, «на крючке». Именно поэтому выбор Годунова пал на Шуйского, когда потребовалось направить правительственную комиссию в Углич.
— Видимо, так, — согласился Максим Иванович. — Подбор остальных членов комиссии тоже не был случаен. Дьяк Андрей Клешнин был, по преданию, одним из организаторов убийства. Относительно же митрополита Геласия... Даже если сей духовный пастырь и не был горячим сторонником правителя, боялся он его смертельно, поскольку в памяти всех была свежа расправа Бориса с митрополитом Дионисием и архиепископом Варлаамом Пушкиным, заточенными по его приказу в новгородские монастыри за попытку развести царя Федора с супругой Ириной по причине ее бездетности.
Столь достойных членов комиссии меньше всего интересовала истинная причина гибели царевича, главной их задачей было снискать благоволение Годунова. Поэтому так рьяно они взялись за разработку версии, будто Дмитрий, играя в ножичек, покололся сам. Эта версия полностью снимала все подозрения с Бориса.
— А вы, Максим Иванович, вы являетесь сторонником версии, что Дмитрий убит? — спросил разочарованно Игорь.
Максим Иванович засмеялся!
— Не делайте поспешных выводов, мой юный коллега. Отнюдь! Просто я говорю о том, что меньше всего в данной ситуации я поверил бы Шуйскому. Однако вполне могло случиться так, что объективная истина вполне подходила для членов комиссии. Очень даже может быть, что Дмитрия никто не убивал, что Годунову, как думают многие историки, убийство царевича в тот момент не только не нужно было, но и могло существенно покачнуть его и без того достаточно зыбкое положение.
Так или иначе, мы знаем, что первое свидетельство Шуйского, возглавлявшего правительственную комиссию по делу в Угличе, было однозначным — царевич покололся сам, а все, что утверждают Нагие, — напраслина.
Прошло семь лет. После смерти Федора на престол избирается Борис Годунов. И по-прежнему самое высокое положение в Боярской думе занимает Василий Шуйский.
Неспокойным было царствование Бориса. Уже на следующий день после кончины Федора Ивановича по Москве поползли неясные слухи, будто бы царевич Дмитрий жив и что в Угличе был зарезан другой младенец. Борису было ясно, что слухи распространялись боярами, пытающимися помешать его избранию на престол. Им были приняты самые жестокие меры по пресечению этих слухов. Однако через три года образ чудом спасшегося царевича стал приобретать реальные очертания. Из Польши стали поступать подлинные грамоты от новоявленного Дмитрия Угличского, обвинявшего Бориса в незаконном присвоении престола. Проведенное следствие показало, что под личиной самозванца кроется не кто иной, как беглый монах Григорий, носивший до пострижения имя Юрия Богданова сына Отрепьева. Хотя доказательства были, казалось бы, бесспорны, царь Борис смутился, он вновь и вновь допытывался у Шуйского, затем даже вызвал в Москву Марфу, в миру Марию Нагую, чтоб спросить, доподлинно ли, что в Угличе похоронен царевич Дмитрий, а не какой-то другой младенец.
Чтобы развеять слухи, князь Василий Иванович Шуйский торжественно с Лобного места свидетельствовал перед московским народом, что истинный царевич умер и погребен им, Шуйским. Однако все напрасно: стоило самозванцу перейти границу, как тысячи людей, в том числе и бояре, становятся под его знамена. Доверяя Шуйскому, Борис посылает его на подмогу предводителю царского войска раненому князю Мстиславскому. Впрочем, хитрый царедворец в ратном деле не преуспел и вскоре вернулся в Москву. В апреле от апоплексического удара царь Борис скончался. Трон без особой борьбы перешел к его малолетнему сыну Федору. Князь Шуйский почувствовал, что, кажется, его момент настал, и решился на новый тактический ход.
