Тис Тисович позвал шофёра, который возил его, когда ему надо было уезжать из городка по разным делам, и попросил автомобильным насосом накачать воздух в пароходы.

Шофёр развернул один пароход в длину, потом в ширину и сказал, что в кабинете накачивать нельзя. Накачаешь — он здесь и не поместится.

— О-о, превосходно! — хитро улыбнулся Тис Тисович. — Тогда мы сделаем иначе.

Как Тис Тисович решил сделать, ребята узнали на следующее утро, когда пришли к морю.

Они еще издали увидели большой белый пароход с красными трубами, широкой палубой и спасательными кругами, который покачивался на волнах в том месте, где они всегда купались.

Там, где купался другой детский сад, — покачивался синий пароход; где третий детский сад — жёлтый, где четвёртый — красный. И от каждого на берег к своему колышку тянулся канатик.

Как только ребята увидели этот флот, с ними случилось что-то странное. Никто не закричал, не произнёс ни единого слова. Все, как сговорились, стали подкрадываться к белому пароходу, будто он, как хитрый жучок, мог вдруг исчезнуть.

На этот раз Нина Павловна побежала вперёд.

Вот она уже сняла туфли, вошла в воду, трогает спасательный круг, проводит рукой по краю борта. Она улыбается и кричит ребятам:

— Снимайте сандалии!

Ребята кое-как, только бы поскорей, сбрасывают сандалии и мчатся к пароходу.

А Шурик, забыв про всё на свете и ничего кроме парохода не видя, бежит по морю, как по суху, в сандалиях.

Начинается посадка на пароход.

Никогда на свете ни капитаны, ни матросы, ни пассажиры, ни на один пароход так не садились. Никто никогда не пугал птиц и дельфинов такими дикими звуками.

Даже трудно было понять, что ребята выкрикивали.

Слышались какие-то: „О-го-го! Ух-ю-юх! Ай-а-яй!“

И хотя Нина Павловна предупредила, что надо стать вокруг парохода и залезать на него со всех сторон одновременно, ребята почему-то навалились на него с одной стороны.

Тогда один борт накренился, другой поднялся, — и прекрасный белый пароход перекувырнулся кверху днищем.

К счастью, случилось это почти у самого берега. И, к счастью, можно было без подъёмных кранов снова перевернуть пароход трубами вверх. Потому что этот большой пароход, на котором может поместиться и капитан, и рулевой, и матросы, и пассажиры, был немного тяжелее самой обыкновенной подушки.

Ребята с Ниной Павловной уже взялись было поворачивать пароход, как вдруг Шурик закричал:

„Подождите!“ — и стал карабкаться по днищу парохода.

Это было нелегко. Оно было выпуклое, гладкое, скользкое.

— Зачем ты лезешь? — не могли понять ребята. — Давай скорей перевернём пароход. Слезай!

Но Шурик не слезал. Он скользил, сползал и снова карабкался дальше к красной полосе, которая проходила по самой середине днища от носа до кормы.

А Нина Павловна не говорила Шурику, чтобы он слезал. Наоборот, она помогла ему добраться до этой полосы. Только заодно сняла с него мокрые сандалии и бросила их на берег.

Шурик потрогал полосу и закричал:

— Она двойная, как трубка! Надо её набить песком — и будет киль! Тогда пароход больше не перекувырнётся! Только надо прорезать дырку, куда сыпать песок.

— Ничего не надо прорезать, — сказала Нина Павловна. — На концах есть для этого отверстия.

Ребята набили киль песком и перевернули пароход.

— Станьте вокруг и приготовьтесь к посадке! — скомандовала Нина Павловна. — Вова, не лезь раньше других. Все должны стоять спокойно и ждать, пока я не скажу „три“.

Ребята приготовились. Они стояли не шевелясь. Таня и Наденька держали Вову за руки. А то опять полезет вперёд, и Нина Павловна задержит посадку.

Но вот она подняла руку:

— Раз, два, три!

Ребята забрались на палубу. Они уже покачиваются на большом белом пароходе с красными трубами, спасательными кругами и рулевым колесом.

Шурик сразу за него ухватился, поэтому он не упал.

Остальные, чтобы не упасть, быстро уселись на палубе, а Наденька даже легла. Хотя пароход и стал устойчивее и не опрокидывался, его покачивали волны, и удержаться на ногах было трудно.

Только Таня удержалась. Она стояла посреди палубы и кричала:

— Вы не можете стоять, а я стою. Значит, я капитан! Все меня слушайтесь!

— Девочки не бывают капитанами! — заорал Вова. Он встал, хотел подбежать к Тане и хлопнулся на палубу.

А упрямый Вадик, то выпрямляясь во весь рост, то хватаясь руками за борт, всё-таки до Тани добрался. Но ему пришлось ухватиться за широкую, надутую воздухом трубу, чтоб не упасть.

— Ага, — засмеялась Таня, — не можешь, чтобы не держаться. Значит, я капитан!

Что могли ребята Тане ответить? Пришлось согласиться.

Так Таня стала капитаном, Шурик — рулевым, остальные — матросами и пассажирами.

Наденька сначала была пассажиром. Но она быстро научилась сидеть, не держась за борт, потом научилась стоять, держась за трубу. И капитан перевёл её в матросы.

Самым ленивым матросом была Ира. И капитан перевёл её в пассажиры.

Самым лучшим матросом был Вова. Он поминутно мыл пароход: и борта, и трубы, и палубу. Потом водил по ним рукой и требовал, чтобы все слушали, как он „скрипит от чистоты“. А когда Нина Павловна не видела, еще и вытирал палубу своей панамкой.

И белоснежный пароход „скрипел от чистоты“ и сверкал на солнце.

Капитан с длинной косой каждый день командовал:

— Раз, два, три — садитесь!

Отчаливаем!

Плывём в Ленинград!

Но причаливать капитану никогда не хотелось.

„Причаливайте!“ или „Бросайте якорь!“ приходилось кричать Нине Павловне.

А иногда ей приходилось тащить на канатике к берегу капитана, рулевого, матросов и пассажиров вместе с пароходом.

Однажды самый лучший матрос стоял на палубе возле капитана и говорил ему:

— Смотри, я стою и не держусь, и тоже могу быть капитаном!

Капитан ничего не отвечал. Он внимательно смотрел на море.

Тогда самый лучший матрос тоже посмотрел на море в ту сторону, куда смотрел капитан, и закричал:

— Зонтик плывёт! Видишь, Таня?

— Я на него давно смотрю. И на пароходе надо говорить не Таня, а капитан.

Волны, то опускаясь и темнея, то поднимаясь и светлея, катились к берегу и будто подталкивали к пароходу зонтик. Он был прозрачный, голубоватый, с сиреневой каймой.

Его уже заметила Нина Павловна.

Все матросы и пассажиры тоже заметили зонтик и закричали:

— Сейчас он к нам приплывёт!

— Мы его поймаем!

— Интересно, кто это зонтик в море бросил?

А тоненький, сероглазый, очень загорелый матрос, которого звали Наденька, сказал:

— Это не зонтик.

И рыженький матрос, которого звали Вадик, сказал:

— Не зонтик!

— А что? — спросил капитан.

Матросы сами не знали, что это такое, и не могли ответить.

— Это медуза, — сказала Нина Павловна. — Большая живая медуза. Жаль, что её относит в сторону.

Тут капитан, хотя это совсем не полагается, первым спрыгнул с парохода, за капитаном — самый лучший матрос, за ним остальные матросы и пассажиры.

Все они, поднимая фонтаны брызг, побежали вдоль берега за медузой.

Капитан торопил:

— Скорей, Вова! Сейчас мы посмотрим, из чего у неё зонтик.

— А потом посмотрим, что под зонтиком, да, Таня?

Вскоре ребята уже стояли возле медузы и удивлялись, какая она красивая, прозрачная, а под зонтиком у неё прямо целый букет из каких-то удивительных бахромок. Они тоже голубоватые и прозрачные.

— Сейчас я её переверну, — сказал Вова.

Но едва он дотронулся до прозрачной бахромки, как завопил:

— Ух, горячо! — и отдёрнул руку.

Таня дотронулась и тоже сразу отдёрнула руку:

— Ай, как крапива!

Нина Павловна подошла к ним и сказала.