Хотя ночью он не просыпался и спал крепко. Если только не считать этого сна.

Вернувшись в спальню, он взял с ночного столика часы, поднес их к свету и, прищурившись, воззрился на циферблат. Двадцать минут седьмого.

Теплая постель снова приняла его, он закутался в одеяло и, бодрствуя, погрузился в раздумья.

Шесть идентичных мальчиков… нет, шесть очень похожих мальчиков, может, и идентичных — живут в шести различных местах, с шестью разными матерями одного и того же возраста, у всех шестерых совершенно разные отцы, погибшие насильственной смертью практически в одном и том же возрасте и у всех них был сходный род занятий. При всей невероятности таких совпадений, они были реальностью, подлинными фактами. В этой невозможной ситуации предстояло разобраться и понять ее.

Лежа в тепле и покое, он дал простор мыслям. Мальчики. Матери. Груди Ханны. Молоко.

Прекрасное имя для ребенка…

Все стало как-то совмещаться.

По крайней мере, кое-что.

Так можно было объяснить-грейпфрутовый сок и ту торопливость, с которой она выставила его. И то, как она поспешила отправить мальчишку из кухни. Она быстро спохватилась, сделав вид, что дело в босых ногах и отсутствии халата.

Он продолжал лежать, надеясь, что к нему придет озарение и он поймет все остальное. Хотя бы самое главное — роль Менгеле. Но ничего не получалось.

Спокойно, шаг за шагом…

Встав, он умылся и побрился, привел в порядок усы и причесался; приняв пилюли, почистил зубы и поставил на место вставную челюсть.

В двадцать минут восьмого он появился на кухне. Там уже хлопотала горничная Френсис, а Берт Лейбовитц в рубашке с короткими рукавами, читая, сидел у стола и завтракал. Пожелав ему доброго утра, Либерман сел по другую сторону стола и сказал:

— Я должен возвращаться в Бостон раньше, чем предполагал. Могу ли я отправиться вместе с вами?

— Конечно, — сказал Лейбовитц. — Сообщите, как только будете готовы.

— Отлично. Я только должен сделать один телефонный звонок. В Леннокс.

— Могу ручаться, кто-то сообщил вам, как Долли водит машину.

— Нет, просто кое-что произошло.

— Вам доставит удовольствие поездка со мной.

Через пятнадцать минут ему дозвониться из библиотеки дозвонится до миссис Карри.

— Алло?

— Доброе утро, вас снова беспокоит Яков Либерман. Надеюсь, что я вас не разбудил.

Молчание.

— Я уже встала.

— Как себя чувствует утром ваш сын?

— Не знаю, он еще спит.

— Отлично. Это хорошо. Крепкий сон пойдет ему только на пользу. Он ведь не знает, что усыновлен, не так ли? Вот почему вы и занервничали, когда я сказал, что у него есть близнец.

Молчание.

— Но у вас нет основания беспокоиться, миссис Карри. Я ему, конечно же, ничего не скажу. Пока вам нужно, чтобы все оставалось в тайне, я не пророню ни слова. Но будьте любезны, скажите мне только одно. Это очень важно. Вы получили его с помощью женщины по имени Фрида Малони?

Молчание.

— Не так ли? Да?

— Нет! Минутку! — он услышал глухой звук положенной на стол трубки и удаляющиеся шаги. Молчание. Звук приближающихся шагов и тихий голос: — Алло?

— Да?

— Мы получили его через агентство. В Нью-Йорке. Но это было совершенно законное усыновление.

— Через агентство «Раш-Гаддис»?

— Да!

— Она работала там с 1960-го по 1963-й год. Фрида Малони.

— Я никогда не слышала этого имени! К чему вы клоните? Какая разница, если у него и в самом деле есть близнец?

— Я еще точно не знаю.

— Тогда больше не мучайте меня! И оставьте Джека в покое! — в трубке щелкнуло. Молчание.

Берт Лейбовитц подбросил его в аэропорт Логан, и он успел на девятичасовой рейс в Нью-Йорк.

В десять сорок он уже стоял в кабинете помощника исполнительного директора Агентства по вопросам адаптации «Раш-Гаддис», где его встретила стройная и симпатичная седовласая женщина, миссис Тиг. — Ничего подобного, — сказала она ему.

— Ничего?

— Именно так. Она не имела дела непосредственно с детьми, поскольку не обладала достаточной квалификацией. Она занималась бумажной работой, вела досье. Конечно, ее адвокат, который оспаривал решение об экстрадиции, хотел представить ее в самом благоприятном свете, так что он настаивал — мол, она играла куда более важную роль в работе агентства, чем было на самом деле; но по сути она была канцелярским работником, занималась досье. Мы обратились к правительственным юристам — естественно, мы были весьма обеспокоены, чтобы представить ее роль у нас в правильной перспективе — и начальник отдела личного состава получила приглашение выступить свидетелем в суде. Хотя ее и так вызывали давать показания. Мы было решили опубликовать какое-нибудь заявление или выпустить пресс-релиз, но по размышлению решили не привлекать особого внимания к этой истории, и интерес к ней погас сам собой.

— То есть она не подбирала супружеские пары для адаптации детей, — Либерман теребил мочку уха.

— Ни в малой мере, — сказала миссис Тиг. Она улыбнулась ему. — Боюсь, что вы идете по неправильному пути; точнее было бы сказать, что приходится искать детей, ибо спрос значительно превышает предложение. Особенно после внесения изменений в закон об адаптации. Мы в состоянии помочь лишь небольшой части людей, которые обращаются к нам.

— И в то время тоже? С 60-го по 63-й годы?

— И тогда, и сейчас, но в настоящее время это еще сложнее.

— Много ли у вас запросов?

— В прошлом году было больше тридцати тысяч. Со всех концов страны. В сущности из всех уголков континента.

— Разрешите мне спросить вас вот о чем, — обратился к ней Либерман. — Скажем, к вам обращается письменно или приходит лично какая-то пара, в период 61-го, 62-го годов. Хорошие люди, достаточно обеспеченные. Он работает в правительственном учреждении, у него стабильная работа. Ей же… дайте-ка мне секундочку подумать… ей же… лет двадцать восемь, двадцать девять, а ему пятьдесят два. Сколько шансов на то, что им удастся с вашей помощью адаптировать ребенка?

— Ни одного, — сказала миссис Тиг. — Мы не можем передавать ребенка паре, в которой мужской половине столько лет. Сорок пять — это для нас предельный возраст у мужчины, да и то лишь в исключительных случаях. Мы предпочитаем большей частью иметь дело с парами, которым тридцать с небольшим — в этом возрасте брак уже устоялся и они еще достаточно молоды, чтобы воспитать ребенка и обеспечить родительский уход. Во всяком случае, чтобы он рос в нормальном родительском окружении.

— Так как же подобная пара может обзавестись ребенком?

— Только не в «Раш-Гаддис». Некоторые другие агентства могут проявить большую уступчивость. И, конечно, есть так называемый серый рынок. Их адвокат или врач может иметь информацию о какой-нибудь беременной девочке-подростке, которая на хочет или не может делать аборт. Скажем, у нее нет денег не него.

— Но если они обращаются к вам, вы отказываетесь иметь с ними дело?

— Да. Мы никогда не имеем дело ни с кем старше сорока пяти лет. Есть сотни и тысячи подходящих пар, которые, маясь в ожидании, буквально взывают к нам.

— Но отвергнутые запросы, — предположил Либерман, — скорее всего, проходили через руки Фриды Малони?

— Через нее или через кого-то другого из регистраторов, — объяснила миссис Тиг. — Всю нашу корреспонденцию и запросы мы храним в течение трех лет. В свое время срок этот равнялся пяти годам, но нам пришлось сократить его из-за нехватки места.

— Благодарю вас. — Либерман встал, держа в руках портфель. — Вы очень помогли мне. И я вам искренне благодарен.

Из телефонной будочки напротив Музея Гуггенхейма, поставив на тротуар сумку и портфель, он связался с мистером Голдвассером в лекционном бюро.

— У меня для вас плохие новости. Я должен возвращаться в Германию.

— О, Боже! Когда?

— Сейчас.

— Вы не можете. Сегодня вечером вас ждут в Бостонском университете! Где вы?

— В Нью-Йорке. И сегодня вечером я уже должен сидеть в самолете.