Теперь, увы, оставалось лишь ждать — до первого ноября, когда в штаб-квартиру начнут поступать первые известия.

Он провел время в лаборатории, где пытался, хотя и без большого энтузиазма, имплантировать хромосомы в яйцеклетку лягушки.

Один день он посвятил поездке в Асунсьон, где посетил своего парикмахера, побывал у проститутки, купил настольные часы и побаловал себя хорошим бифштексом, отдав ему должное в компании Франца Шиффа у «Ла Каландрии».

И вот наконец пришел этот день — прекрасный долгожданный день, столь солнечный, что ему пришлось задернуть шторы в кабинете. Рация была настроена на волну штаб-квартиры, и наушники лежали рядом с блокнотом и авторучкой. На углу стекла, покрывавшего столешницу, было расстелено белое полотенце; на нем в хирургическом порядке лежали маленький тюбик с кармином, отвертка, несколько новеньких тоненьких кисточек, плоская чашка Петри без крышечки и флакон со скипидаром с притертой крышкой. Левый торец длинного стола отстоял от стены несколько поодаль, и освободившееся пространство было занято приставной лестничкой, которая ждала, когда, взгромоздившись на нее, он завершит рисунок первой колонки с именами и странами.

Незадолго до полудня, когда он уже стал испытывать беспокойство, из-за опущенных штор стал нарастать звук авиационного двигателя. Заходил на посадку самолет из штаб-квартиры — он должен был доставить или очень плохие, или очень хорошие известия. Торопливо покинув кабинет, Менгеле миновал холл и оказался на крыльце, на котором сидели ребятишки обслуги, разламывая плоскую лепешку. Перескочив через них, он обежал дом и по ступенькам спустился с его задней стороны. Самолет уже шел, едва ли не касаясь верхушек деревьев. Прикрывая глаза от слепящего света, он быстро миновал двор — слуги, увидев его, засуетились — и продолжил путь мимо бараков обслуживающего персонала и генераторной. Легкой рысцой он миновал тропинку, проложенную среди густой тропической растительности, и уже слышал, как приземляется самолет. Он перешел на быстрый шаг, заправил в брюки выбившуюся рубашку, вынул платок и вытер взмокший лоб и щеки. Почему самолет, почему не по рации? Произошла какая-то накладка, преисполнился он уверенности. Либерман? Неужели эта сволочь смогла в конце концов что-то вынюхать? В таком случае он лично отправится в Вену, найдет его и убьет собственными руками. Для чего иначе ему в таком случае жить?

Он успел выбраться к травянистой обочине посадочной полосы, чтобы увидеть, как двухмоторный красно-белый самолетик подруливает к его авиетке в бело-черных цветах. Двое охранников уже спешили помочь выбраться пилоту, который махал ему. Он кивнул. Другой охранник копошился у высокой проволочной изгороди, вытаскивая из его переплетения какое-то застрявшее животное. Он не спускал глаз с дверцы салона красно-белого самолета, который наконец замер на месте. Лопасти пропеллеров перестали рращаться. Он молча молился про себя.

Дверца откинулась, и один из охранников поспешил навстречу спускающемуся по трапу высокому человеку в светло-синем комбинезоне:

— Полковник Зейберт! Должно быть, в самом деле плохие новости.

Он медленно двинулся ему навстречу.

Увидев его, полковник махнул рукой — кажется, он весел и оживлен. В руках у него был красный пакет для покупок.

Менгеле прибавил шагу.

— Есть новости? — крикнул он еще издалека.

Полковник кивнул, улыбаясь.

— Да! И хорошие!

Слава Богу. Он пустился бегом.

— Я так волновался!

Они обменялись рукопожатием. У полковника было приятное лицо с правильными нордическими чертами и светлыми волосами; улыбаясь, он сказал.

— Состоялась связь со всеми «коммивояжерами». Они повидались со всеми октябрьскими «покупателями»; с четырьмя встреча состоялась в точно намеченные даты, с двумя на день раньше, а с одним на день позже.

Менгеле прижал руки к груди и перевел дыхание.

— Слава Богу! Я так беспокоился, увидев самолет!

— Мне захотелось полетать, — сказал полковник. — Сегодня такой прекрасный день.

Они бок о бок двинулись по тропинке.

— Все семеро?

— Все семеро. И без сучка, без задоринки, — полковник протянул пакет. — Это для вас. Таинственная посылка от Австрийца.

— Ах, да, — сказал Менгеле, беря ее. — Благодарю. Никаких тайн. Я попросил его прислать мне немного шелковой материи; одна из моих горничных шьет мне рубашки из него. Вы останетесь на ленч?

— Не могу, — сказал полковник. — В три часа я должен начать готовиться к свадьбе внучки: Вы знаете, что она выходит замуж за внука Эрнста Реблинга? Завтра. Хотя я успею попить с вами кофе и поговорить.

— Подождите, пока вы не обозрели мои графики.

— Графики?

— Сейчас увидите.

Осмотрев их, полковник преисполнился энтузиазма.

— Великолепно! Просто произведение искусства! Вы ведь не сами с этим справились?

Кладя пакет на стол, Менгеле с удовольствием улыбнулся:

— Господи, конечно, нет. Сомневаюсь, чтобы мог правильно провести хоть одну линию. Ко мне прилетал человек из Рио.

Полковник, не скрывая удивления, повернулся и вопросительно уставился на него.

— Не беспокойтесь, — поднял Менгеле руку. — По пути домой он попал в катастрофу.

— С тяжелым исходом, я надеюсь, — сказал полковник.

— И весьма.

Принесли кофе. Полковник оторвался от лицезрения портретов фюрера и наконец они расселись на диване, перед которым на столике были сервированы маленькие, с золотыми ободками, чашечки с дымящейся черной жидкостью.

— Все они сняли себе квартиры, — рассказал полковник, — кроме Гессена, который приобрел трейлер. Но он собирается им пользоваться только до холодов. Я сказал им, чтобы они звонили раз в неделю, на тот случай, если что-то произойдет.

— Мне нужны точные даты, — сказал Менгеле, — когда были устранены эти люди. Для моих записей,

— Конечно, — полковник поставил блюдце с чашечкой на кофейный столик. — У меня все отпечатано. — Он засунул руку во внутренний карман.

Менгеле тоже поставил прибор и взял у полковника смявшиеся листы. Развернув их, он отодвинул текст на некоторое отдаление и, прищурившись, стал изучать его. Улыбаясь, он покачал головой.

— Четверо из семи точно в срок! — восхищенно сказал он. — Ну и ну!

— Они толковые ребята, — сказал полковник. — Швиммер и Мундт уже вышли на следующих. Фарнбаху пришлось поработать языком; он вечно задает кучу вопросов.

— Знаю, — сказал Менгеле. — У меня с ним тоже хватило хлопот, когда я инструктировал его.

— Сомневаюсь, чтобы у него осталось еще какие-то вопросы, — сказал полковник. — Я ему все разжевал и вложил в рот.

— Благодарю вас, — Менгеле сложил приятно похрустывающие листы и положил их на угол стола, аккуратно подравнивая края. Глянув на график, он представил себе, с каким удовольствием закрасит семь клеточек, когда полковник покинет его.

— Вчера утром мне звонил полковник Рудель, — сказал полковник. — Он в Кота Браве.

— Вот как? — Менгеле сразу же понял, что полковника привело к нему не только желание насладиться полетом. Что за этим кроется? — Как он поживает? — спросил он, делая глоток кофе.

— Прекрасно, — сказал полковник. — Но кое-что его беспокоит. Он получил письмо от Гюнтера Венцлера с предупреждением: Яков Либерман в какой-то мере осведомлен о нашей операции. Две недели назад он читал лекцию в Гейбельберге. И задал аудитории довольно странный «гипотетический вопрос». А приятель Венцлера, чья дочка там учится, рассказал ему, что происходило.

— Что точно спрашивал Либерман?

Несколько мгновений полковник смотрел на Менгеле, а потом сказал:

— Почему мы — то есть, вы и все остальные — хотим уничтожить девяносто четыре шестидесятипятилетних гражданских служащих. Чисто «гипотетический вопрос».

Менгеле пожал плечами.

— Чего ему никогда не понять, — сказал он. — Не сомневаюсь, что никому не удастся найти правильный ответ.

— Рудель в этом тоже уверен, — согласился полковник, — но он хотел бы знать, каким образом Либерман смог поставить правильный вопрос. Похоже, вас это не особенно удивляет.