— Мушиное дерьмо, — уточнил кто-то.
— Вы можете даже мокрым пальцем стереть эти пятнышки, они свежие.
— Картину, наверное, написал племянник Круминьлиепы, он же учится в академии.
— Ишь, хитрюга, хотела всучить музею картину племянника и свое имя увековечить.
— И чтобы про нее написали в газетах! — раздавались суждения, и Бертул почувствовал, что теперь его считают авторитетным экспертом в вопросах искусства. Не зря он в санатории прочел книгу на немецком языке "Kunstfälscher" — "Фальсификаторы искусства".
Теперь пожелал высказаться ленинградец в сетчатой рубашке.
— Товарищи, очень приятно, что подделка была и больше ее нет. В центре внимания любого музея — чтобы каждый экспонат был настоящим. Это особенно важно в наши дни, когда в связи с двумя свободными днями многие занимаются коллекционированием… — Доцент запнулся от волнения и радости, потому что он уже две недели не выступал перед аудиторией. — В Ленинграде, в нашем районе, есть общество коллекционеров. Пианисты из консерватории, барабанщики, инженеры и передовые рабочие с текстильной фабрики. Некоторые всю свою жизнь работают только на свои коллекции, но зато после смерти про них пишут в газетах и в журналах по филателии. Я сам коллекционирую мечи..
— Доцент поступает правильно — у него мягкий кулак, чтобы драться, необходимо железо, — шепнул Сунеп Боке.
— Виолончелист Дубинский собирает карманные часы, есть такие грушевидные… А некоторые товарищи собирают для других нужные предметы, и мы за это им, разумеется, платим.
Какая мысль! Идея блеснула, как солнечный луч, прорвавшись сквозь листву кленов, достигла виска Бертула, зажгла в мозгу его целый костер, и стали роиться искры, разбрасывая во все стороны десятирублевые купюры. Сунеп жестом римского императора поднял ладонь и успел подумать: "Несмотря на жару, придется все же надевать пиджак. Положение обязывает. Рука у меня тощая, никакого вида".
— Товарищ из Ленинграда правильно говорил. Известный искусствовед Имант Юриньш писал: "Пока коллекционируешь — не грешишь". Коллекционирование модно во всем мире, и в Западной Европе. В наши дни каждый интеллигентный человек занимается коллекционированием. Ибо коллекции характеризуют его кругозор. Тут упомянули мечи. Один эдакий меч — история целого народа. Как добывали болотную руду, как разбивалась ковка, оттачивание мечей… Небольшое зеркало в медной оправе — целый этап в развитии человечества, начиная с того момента, когда девушки смотрелись в бочку с водой, до алюминиевых зеркал нашего времени. Много романтических эпизодов могло бы поведать зеркало из недр своих воспоминаний. Допустим, изготовили его в Италии. Какой-нибудь помещик во времена крепостного права привез его в Бирзгальский уезд, потом это зеркало национализировали, находилось оно в театральной уборной, в него гляделись знаменитые актрисы, в годы войны театр был расхищен, и вы находите зеркало в траншее, которую оставила посреди ноля могучая и неумолимая мелиорационная техника… За границей существуют даже специальные фабрики — подделки старинных вещей. Но это дегенерация культуры; Мы будем коллекционировать настоящие старинные вещи! Назову только некоторые предметы, которые первыми пришли на ум. Наша интеллигенция в прошлом столетии вышла из пастухов. Что носили пастухи? Лапти да постолы. Но постол у нас в квартирах нет. Нет и различных цепей, имевших значение в истории нашего народа. Керосиновых ламп, при которых наши предки учились математике и строительству мостов. Колокола, колокола… Афиши примечательных народных гуляний… Я предлагаю создать при обществе друзей природы и истории секцию коллекционеров!
При всеобщем молчании, дабы не выказать свою некомпетентность, создали секцию коллекционеров, в которую записались все присутствующие. Бертул взял на себя инвентаризацию и сбор сведений о ресурсах старинных, ценных и оригинальных вещей в районе.
— Себестоимость мы оплатим, только собирайте, — сказал худощавый мужчина, которого Бока назвал Зислаком.
И все согласились.
Были высказаны первые пожелания:
— Мне нужна висячая лампа.
— Я бы хотела подарить дочке веретено, она заканчивает курсы кулинарии.
— У дверей не мешало бы подвесить медный колокольчик.
Лед тронулся. Начало художественному салону положено! Проходя через веранду музея, Бертул уже представлял себе свое стеклянное ателье заполненным старинными вещами, и он, поднявшись на старую школьную кафедру, с деревянным молотком в руке, устраивает аукцион. "Рог буйвола. Пятьдесят рублей! Третий и последний раз!" Молотом — бац! — и деньги ложатся на серебряное блюдо. За работу!
Бертул стремительно двинулся вперед, но через нисколько шагов вынужден был остановиться и подрыгать ступней — в сандалию попал уличный песок. Его нагнал Бока.
— В "Белой лилии" прохладное пиво. Зайдем пообедать?
Несколько копеек в кармане — то же самое, что надпись на дверях ресторана "Сегодня санитарный день"! однако он ответил:
— В жаркую погоду ничего крепкого не хочется…
— Первая получка у вас послезавтра, знаю. Но приглашаю я. Мои женщины уехали по грибы.
Вообще-то есть хотелось. Дома, в деревянном ящике, накрытом лоскутом обоев, что изображал продуктовый шкаф, хранилось всего полбуханки хлеба и стакан козьего молока. Бертул согласился.
В солнечном зале ресторана они нашли место под ветвями пальмы. За соседним столиком сидело пятеро пожилых мужчин в рубашках с короткими рукавами, относительно похожих друг на друга — у троих волос вовсе не было, у двоих лысину обрамляли венки седых кудрей.
Бока откупорил бутылку пива. Выпив ее, они отправились к стойке за обедом.
— Товарищ художник! Где же вы пропадали? — Радушное приветствие, будто журчание весеннего ручья, пробилось сквозь кружева, которые заполняли вырез синего платья Анни. Она протянула через прилавок руку. Пожатие, и… Бертул у показалось даже, будто его чуть-чуть потянули туда, за прилавок, мимо мензурок.
— Работа, уважаемая, работа…
— Правильно, а отдыхать у нас. Сегодня я рекомендую телятину.
На сей раз Бертул поставил на поднос и жаркое, и взбитые сливки с малиновым вареньем.
— За кофе подойдите потом, я приготовлю, — приглушила голос Анни, таким образом дав понять, что кофе для Бертула будет особый.
Обедали они в благодушном настроении, попивая пиво и поглядывая на зеленый берег реки. Бертул чувствовал, что начинается обычная беда — голова становится легче, жизнь светлее и пиво вкуснее.
— Если Анни варит кому-то особый кофе, это то же самое, что приглашение к танцу, когда играют дамский вальс. А танцевать она умеет, — сказал Бока.
Танцевать-то и Бертул умел, однако прежде всего надо взвесить все возможности. Наконец-то он свободен — и от женщин, и от алиментов; может быть, следовало бы даже влюбиться? Но если Анни подстреливала мужей, как танки, на что указывали кольца на ее пальцах. Из Гауяскалнса же он бежал от женщины с перинами, питательными соусами и зеленым бельем.
— Посмотрим! — Бертул пальцем погладил усики.
— Мне кажется, она вас уже присмотрела. Выпьем пива! В моей молодости пьянчужек было меньше, потому что больше пили пиво. — Бока поднял прохладный стакан. Один из плешивых соседей, приветствуя Боку, поднял свою рюмку. — Это пенсионеры. Скоро они и меня примут в свой приход. Можете определить, кем был когда-то каждый из них?
— Головы у всех лысые… Если бы они обули сандалии и голыми завернулись в простыни, они походили бы на римских сенаторов на той картине, которую я видел в "Мировой истории".
— Тот, у которого черные брови, после войны был здесь помощником прокурора, а напротив него — с обвислыми щеками — этот когда-то заведовал каким-то магазином, и помощник прокурора его посадил… Каждый в жизни выполнил то, что было судьбой намечено, — один загонял налево, другой отправил его в тюрьму. Теперь оба вместе коротают время, повторно разбирая старые тяжбы. Они тут разыгрывают их словно партию в шахматы… Ну, мне пора, жена с грибами, наверное, уже дома. Счет оплачен. Посидите, покурите. — Бока распрощался.
