Андрей слушал и переносился в далёкую Москву, где остались друзья, занятые кипучей опасной деятельностью.

— Молодой друг, вот неплохое место для нашего отдыха. Пора кормить коней.

Голос Сулеймана прервал воспоминания.

— О дервиш, в тебе сердце Хафиза и душа странника. Это чудесный уголок!

Действительно, место было красивое. Тропа прижалась к подножию дикого утёса, по обрывистому склону которого скользил кристально чистый ручей и с высоты двух метров падал звонким водопадом, разбиваясь миллионами алмазных брызг. Внизу вода наполняла естественную чашу и бежала весёлым ручейком, извиваясь среди изумрудных трав. Могучие деревья с поникшими от полуденного зноя листьями, казалось, дремали и в своих сновидениях грезили волнующими снами. А склоны скал, поросшие кизилом и цветущим шиповником, точно сторожили этот вековой сон ореховых лесов.

Быстро развьючив и спутав коней, растерев им потные спины, спутники пустили их на подножный корм, а сами принялись за приготовление пищи. Сулейман набрал сушняка, в большом количестве лежащего среди густых трав, принёс орехового корня, и через несколько минут запылал весёлый костёр.

Андрей достал кусок слегка присоленной баранины, которой они запаслись вчера в небольшом горном селении, положил в котелок, засыпал крупы, накрошил дикого чеснока и каких-то принесённых Сулейманом трав. Повесив котелок на треногу, он с большим удовольствием разделся и встал под водопад. Купанье освежило его. Одевшись, растянулся на разостланном тёплом халате, блаженно потягиваясь.

Лёжа, он наблюдал за Сулейманом. Все движения дервиша были размеренные, точные. Он привёл в порядок весь багаж, разостлал для себя попону, подбросил в костёр толстых сучьев и стал раздеваться. Андрей залюбовался бронзовым мускулистым телом этого пожилого человека.

— Сулейман, аллах тебя создал воином или борном… Почему ты стал дервишем?

— О молодой Сокол… Аллах создал человека не разрушать, а созидать. Нет ничего позорнее, как отнимать жизнь у себе подобного.

Андрей почувствовал укол в сердце. Неужели этот человек, это дитя природы осуждает его за убийство жандарма? Он с горечью спросил:

— А что бы ты стал делать с таким негодяем и зверем, как жандарм, которого убил я?

Дервиш задумался, точно проверяя себя, мог ли он поступить так, как поступил этот отважный русский юноша. Ответил тихо, но убеждённо:

— Я выждал бы, когда ты или Рустам выполнят волю аллаха.

— Так ты считаешь правильным убийство Крысенков а?

— Да. Слушай, молодой Сокол. Муфтия, мирзу и меня наши мусульмане посылали в Петербург с жалобой на притеснения полиции.

— И ты не побоялся?

— Нет. К царю нас не допустили. Министры держат его узником. Они делают всё, что хотят…

— Это всегда так. Каждый правитель — игрушка в руках своих визирей, он делает, что они хотят.

— Не всегда. Тимур делал, что хотел, а визири выполняли…

— Расскажи подробно, как вы беседовали с министром.

— Рассказывать много не о чем. Когда нас ввели в кабинет, там сидел не министр, а брат аллаха. Он был суров и неумолим. На его вопрос, что нам надо, мы не ответили, страх сковал языки. Он спросил ещё раз. Тогда муфтий локтем толкнул меня в бок, значит — говори.

— О чём же ты говорил?

— О, я был красноречив. Рассказал, как притесняют мусульман в городах, как худо с ними обращаются. Я сказал: "Наши люди больше боятся околоточного, пристава, чем бога. А жандарм — это их Азраил[15]. Мы просим защиты".

— Что же он ответил?

— Он был философом и ответил так: "Бог и Азраил наказывают людей. Полиция и жандармы делают то же… Терпите".

Вдруг Сулейман вскочил и подбежал к костру. Похлёбка кипела на медленном огне и была уже вполне готова. Он разлил её в деревянные чашки, достал лепёшку и, разломив её пополам, пригласил Андрея подкрепиться. Затем Сулейман пригнал ушедших далеко коней, привязал их и последовал примеру Андрея — растянувшись, уснул крепким сном.

Через час путники снова были в седле и поднимались по каменистому перевалу. Так ехали до поздней ночи. На ночлег остановились, когда перевал был взят и перед ними раскинулись густые заросли гранатовых кустов.

На другое утро Андрей стоял на уступе скалы и восхищённо смотрел перед собой на тот земной рай, который вчера ему обещал мудрец Сулейман. День только просыпался. Густая синева неба розовела, постепенно ширясь солнечной улыбкой утра. Яркую зелень кустарников, трав и деревьев окропила сверкающая роса. Свежий воздух расширял грудь и бодрил. Заросли гранатовых кустов радовали глаза неповторимым рисунком рубиновых цветов, обещающих богатый урожай. Местами, как исполинские колонны, высились арчовые, чинаровые и ореховые деревья, увитые виноградными лозами. Виноградники цвели, и тонкий пряный аромат разливался вокруг, а солнце, поднимаясь выше, золотило это горное богатство, лаская и насыщая живительными лучами растительное царство.

Очарование нарушил голос Сулеймана, шутливо затянувшего азан[16]. Это напомнило, что время спешно подкрепиться и двигаться дальше.

Две недели скитаний в глухих горах Заалайского хребта утомили тело, но влили столько бодрости и радости в сердце Андрея, что он опять был тем несгибаемым, полным энергии человеком, каким знал и любил его друг "Яносик польский, ветер удалой".

Наконец после нескольких дней трудной дороги по угрюмым горным тропам они остановились в ветхой лачуге горца. Два горных хребта пересеклись перевалами Экизляк и Керланкуль. Путникам было известно, что за одним из них раскинул свои становья Молдабек.

Горец встретил их по обычаю гостеприимно. Он сготовил сытный ужин из мяса горной козы, вскипятил кумган ключевой воды, извинившись, что не может угостить их чаем. Андрей достал свой чай, а одну оставшуюся целой пачку подарил хозяину. Этот подарок окончательно расположил угрюмого человека к пришельцам. Он предупредил Андрея, что на пустынном перевале могут встретиться барсы. Они здесь очень свирепы. Несколько лет тому назад барс напал на его жену, собиравшую валежник, охотник подоспел, казалось, вовремя, выстрелом уложил зверя, но жена умерла от ран. С того времени охотник стал беспощадно истреблять барсов. Вот эти восемь шкур — свидетели его мести.

После чая легли спать. Утомлённые путники быстро и крепко уснули. Они были удивлены, когда хозяин разбудил их.

— Неужели утро? — воскликнул Андрей, выходя из лачуги.

Кругом в ущельях лежали глубокие тени, но вершины гор посветлели. Пора было выступать в трудный поход. Позавтракав, тронулись в путь. Горец проводил их до того места, откуда козья тропа, хороша заметная, шла к перевалу. Простившись, он вернулся назад, чтобы следить за конями, которые могли уйти далеко.

Крутой подъём был труден. Андрей, утомлённый долгой верховой ездой, был рад случаю размяться и, не рассчитывая сил, шёл на приступ крутизны. Сулейман действовал иначе. Заложив посох за спину, он держал его двумя руками и, слегка наклонившись, шёл размеренным шагом. К полудню, когда стало сильно пригревать солнце, Андрей совсем выдохся и на привале лежал тяжело дыша. Сулейман набрал валежника, вскипятил чай и приготовил холодное мясо. Он казался совсем неутомленным. Отдохнув, опять двинулись в путь. Солнце зашло за горы, в долинах и ущельях сгущались тьма, только отблески заката догорали на вершинах гор.

Сулейман остановился.

— Вот наш ночлег. Это логово будет нашим приютом, — он указал на небольшое отверстие в скале, освещённое последними лучами солнца.

— Мой дорогой мудрец, вершина перевала близка, не лучше ли подняться и там заночевать?

— Молодой Сокол, вложи меня в пращу своего гнева и метни в пучину ничтожества… Но дальше и шагу сделать нельзя. Сейчас лучи солнца загаснут, а до восхода луны много длинных часов.

Говоря это, Сулейман сбросил с плеч мешок, нагнулся и заглянул в отверстие.